Все-таки она не верила, не хотела верить до самой последней минуты, пока они не подошли. За стенами ее деревянной темницы успели сгуститься сумерки и свет уже не проникал к ней через маленькое, не больше отверстия печной трубы, окошко под потолком.

Еще издали заметила она красные отблески факелов, подобно грозовым зарницам, прорезавшие ночь. Люди шли через луг плотной толпой, она чувствовала их приближение, их настороженное дыхание, страх и ненависть, а ее страх пропал, и Настя поняла, в чем дело: он тоже испугался, бежал, оставив ее.

Толпа приблизилась, окружила сарай, точно звериная стая, загнавшая добычу. Настена слышала голоса, нервный кашель, стук и звон; все звуки сливались в рокочущий шум, который то нарастал, то спадал, словно ропот реки, что стремится выплеснуться из берегов. И вот на взлете волны раздался чей-то крик, толпа ответила воем, к стенам сарая полетели пучки сухой соломы, факелы, - с радостным треском взметнулось к небесам освобожденное пламя. Огромный костер разгорался в ночи, и толпа неохотно отступила, отгоняемая жаром, не сводя восторженных глаз с великолепного зрелища.

Вся дрожа, собрав остатки сил, Настя поднялась навстречу огню. Выхода не было. Равнодушие овладело ею - тяжелое, мягкое, как ватная предгрозовая тишина.

Непослушными руками рванула ворот платья - душно, душно! Пальцы нашарили на груди какой-то узелок, висящий на шнурке - будто ладанка. И усмехнулась горько Настена, роняя на пол осколки зеркальца да дешевенькое колечко... А на ладони остался - случайно, в спешке прихваченный из замка, - черный огарок, еще хранящий тепло то ли ее разгоряченного тела, то ли, подумалось вдруг Настене, последней ночи в замке колдуна. И вспомнилось: "Когда догорят все свечи..." А вот огарок. Как же теперь?..

Поначалу неохотно, затем жадно и весело запылали стены, едкий дым наполнил нутро сарая, еще миг, - и огонь перекинется на крышу. Настя стояла молча, без движения. Что-то умерло в это мгновение в ее душе навсегда, безвозвратно; что-то появилось взамен. Новое чувство народилось в Настене, прорвалось, как клокочущая вода, из-под сковавшего ее оцепенения: был в нем темный восторг, жуткое и сладостное отрешение от обыденности. Растворяясь в пламени и дыму, исчезли навек для нее покой и радость, осели в душе горечью непрошенного знания. Послушные внезапной решимости, неведомые силы сжали ее тело, подбросили к самому окошку под потолком.

Толпа самозабвенно наблюдала за казнью. Задние ряды напирали на передние, возмущались:

- Парень, не тяни шею, нам и так за тобой не видно!

Подталкивали друг друга локтями:

- Гляди-ка, балка грохнулась, во сила!

- Осади назад! Ну, куда лезешь? - деловито покрикивал знакомый Настенькин гвардеец, присланный в числе прочих охранять порядок.

- Хороший был сарай, прочный, - пожалел кто-то..

Никто не заметил, как за мгновение до этого из обреченного сарая выскочил маленький зверек и темной тенью метнулся в кусты.

* * *

Прихрамывая на передние лапы, по лесу медленно брела черная кошка в рыжих подпалинах. Изредка она останавливалась и оглядывалась. Там, откуда она бежала, мерцало над лесом, постепенно угасая, зарево пожарища. Дорогу зверьку пересек ручей, и кошка остановилась, раздумывая. Она присела на задние лапки, правой передней сделала неуловимое движение и исчезла. Вместо зверька на поляне оказалась девушка. Одежда и волосы ее были грязными, обгоревшими, руки и ноги в кровоточащих ссадинах.

Склонившись к ручью, Настя напилась студеной воды, смыла с лица грязь и копоть. В ушах у нее еще звенели крики, трещали горящие стены. Она попыталась было отмыть и волосы, но обнаружила, что это ей уже никогда не удастся: светлые прежде, волосы Настеньки почернели, лишь кое-где в них попадались рыжие пряди. Настена пожала плечами, встала с колен. Что ж, видно, не суждено ей больше заплетать косу русую...

Сложив губы дудочкой, она засвистела - сперва тихо, несмело, затем все громче и пронзительней. Затрепетали тревожно кусты окрест, послышался хриплый вой и скрежет ужасный. В последний миг Настя не выдержала зажмурилась, а когда открыла глаза, перед ней в смиренной позе высилось, заслоняя мохнатым туловищем деревья, чудище лесное - Зверь неслыханный.

Невероятных размеров хвост разлегся поперек ручья, как бревно, образовав запруду, когти пропахали в земле борозды, словно плугом. Четыре глаза осветили поляну синим мертвенным светом.

- Здравствуй, девица! - взревело страшилище басом, подмигнув правыми глазами. - Чего прикажешь?

- Ты, что ли, чудище лесное - Зверь неслыханный? - полюбопытствовала Настя, откинув со лба смоляную прядь.

- Ну, я. А ты кто?

- Зовут-то тебя неправильно, - усмехнулась Настена, оставляя вопрос без ответа. - Почему "Зверь неслыханный", когда все о тебе слыхали? Зато не видал никто. Будешь от сей поры "Зверь невиданный", ясно?

- Ишь ты, - попробовало возразить чудище, - а ты ведь меня видела, это как?

Но тут же осекся, прикусил все четыре языка своих, заметив выражение глаз молодой хозяйки.

- Я - это я, - кротко заметила Настена. - Подставляй спину. Домой поедем.

Мимо нее проносились деревья, отчаянно мотая ветками; замирало Настино сердце от бешеной скачки. "Зла не держу на людей, - шептали ее горячие губы, - не держу зла...". Кроны могучих сосен грозно шумели под налетевшим невесть откуда ветром, ветер срывал слова с ее губ и отшвыривал прочь. А Настена упрямо продолжала шептать, и сверху, из безмерных далей, насмешливо щурились на нее холодные звезды.