Изменить стиль страницы

То, что Мацуока изложил Вам, а также графу Шуленбургу, не отвечает действительности. Тема японо-советского пакта о ненападении и нейтралитете была поднята в разговоре между Мацуока и мною 26 марта 1941 г. и, согласно записи, сделанной послом Шмидтом тотчас же после нашего разговора, тема эта развивалась таким образом.

В связи с замечанием о заключении давно уже обсуждаемого русско-японского торгового договора, Мацуока прямо поставил мне вопрос, не должен ли он на обратном пути задержаться в Москве, чтобы обсудить с русскими пакт о ненападении или о нейтралитете. Он при этом подчеркнул, что японский народ не допустит непосредственного присоединения России к пакту трех держав, что последнее вызвало бы во всей Японии общий крик негодования. Я ответил Мацуока, что о принятии России в члены пакта и думать нечего, и посоветовал ему по возможности не поднимать в Москве вопроса о заключении упомянутого пакта о ненападении или нейтралитете, так как это не уместилось бы в рамки современного положения»[224].

Окончательное решение о заключении пакта удалось принять только в результате беседы между Сталиным и Мацуока 12 апреля 1941 г., когда последний готов был уехать из Москвы без подписания пакта. Министр иностранных дел Японии был приглашен в Кремль во время вечернего просмотра в Художественном театре спектакля А.П. Чехова «Три сестры».

В начале беседы Мацуока высказал мнение, что «если что-либо произойдет между СССР и Германией, то он предпочтет посредничать между СССР и Германией». Поскольку «Япония и СССР являются пограничными государствами, он хотел бы улучшения отношений между Японией и СССР».

В ответ на реплику Сталина о том, не помешает ли этому тройственный пакт, собеседник ответил отрицательно, подчеркнув, что в этом смысле он высказался и в беседе с Риббентропом.

Развивая эту мысль, Мацуока пояснил, что коренные вопросы отношений между Японией и СССР нужно разрешить под углом зрения «больших проблем, имея в виду Азию, весь мир, не ограничиваясь и не увлекаясь мелочами», такими, как, например, вопрос о Сахалине, для того чтобы «избавиться от англосаксов» в Азии, в частности в Индии, Иране и в Китае.

На это Сталин ответил: «СССР считает сотрудничество с Японией, Германией и Италией большим вопросом. Об этом тов. Молотов уведомил Гитлера и Риббентропа, когда он был в Берлине и когда стоял вопрос о том, чтобы пакт трех сделать пактом четырех». Но Гитлер, по словам Сталина, заявил, что пока он не нуждается в военной помощи других государств. Исходя из этого, Сталин сообщил своему японскому собеседнику, что «вопрос о пакте четырех и сотрудничестве с СССР может встать, но только в том случае, если дела Германии и Японии (очевидно в борьбе с англосаксами. – К. Ч.) пойдут плохо», и поэтому советское правительство ограничивается теперь в отношениях с Японией пактом о нейтралитете, но рассматривает его «как первый шаг и серьезный шаг к будущему сотрудничеству по большим вопросам».

Далее собеседники договорились о том, чтобы вопрос о территориальной целостности МНР и Маньчжоу-го зафиксировать в отдельной декларации, прилагаемой к пакту, а вопрос о ликвидации японских концессий на Северном Сахалине изложить в обменных письмах одновременно с подписанием пакта. Сталин предложил указать в письмах, что концессии будут ликвидированы в течение «двух-трех месяцев», но затем согласился на формулировку Мацуоки – «в течение нескольких месяцев».

Подчеркнув важность этого вопроса, Сталин подошел к карте и, указав на Приморье, сказал, что «Япония держит в руках все выходы советского Приморья в океан – пролив Курильский у южного мыса Камчатки, пролив Лаперуза к югу от Сахалина, пролив Цусимский у Кореи». Поэтому продажа Японии Северного Сахалина вообще означала бы удушение Советского Союза. «Какая же это дружба?» – резонно спросил советский руководитель и в конечном счете добился уступки со стороны Мацуоки, пообещав в качестве компенсации рассмотреть позднее вопрос о поставке в Японию 100 тыс. т нефти[225].

13 апреля в Москве был подписан пакт о нейтралитете с приложенным коммюнике и состоялся обмен упомянутыми письмами.

В ст. 1 пакта содержалось обязательство сторон, исходя из стремления к миру и дружбе между СССР и Японией, поддерживать мирные и дружественные отношения между собой и взаимно уважать территориальную целостность и неприкосновенность территорий другой договаривающейся стороны.

Ст. 2 предусматривала, что в случае, если одна из договаривающихся сторон окажется объектом военных действий со стороны одной или нескольких третьих государств, другая договаривающаяся сторона будет соблюдать нейтралитет в продолжение всего конфликта.

Ст. 3 устанавливала срок действия пакта в течение пяти лет, причем каждая договаривающаяся сторона могла за один год до истечения этого срока заявить о намерении денонсировать настоящий пакт после прекращения пятилетнего срока его действия. В противном случае срок действия пакта автоматически продлевался на следующие пять лет[226].

В декларации, которую подписали Молотов, Мацуока и Татэкава, содержалось заявление, что, исходя из духа пакта о нейтралитете с целью обеспечить мир и дружественные отношения между СССР и Японией, стороны обязуются уважать территориальную целостность и неприкосновенность МНР и Маньчжоу-го.

Мацуока и Молотов обменялись строго конфиденциальными письмами. В письме Мацуоки, получение которого в ответном письме подтверждал Молотов, содержались обязательства в ближайшее время заключить торговое соглашение и рыболовное соглашение, в течение нескольких месяцев ликвидировать японские концессии на Северном Сахалине[227] и как можно скорее учредить смешанную комиссию из представителей СССР, Японии, МНР и Маньчжоу-го для урегулирования пограничных вопросов и рассмотрения пограничных споров и инцидентов.

Пакт о нейтралитете с одобрением был встречен как в советской, так и в японской печати. Однако в Берлине подписание пакта вызвало неудовольствие, так как в Германии были удивлены тем, что Мацуока не внял намекам Гитлера и Риббентропа на возможность войны между Германией и СССР[228]. В связи с этим Риббентроп даже заявил протест послу Японии в Германии Осиме.

До недавнего времени отечественные исследователи считали, что этот пакт был заключен на случай, если СССР и Япония подвергнутся нападению других государств, а поскольку Япония сама совершила нападение на них и, следовательно, оказалась не «объектом военных действий», а ее субъектом, этот договор не имеет отношения к советско-японской войне 1945 г.[229].

Однако публикация документов и материалов по советско-германским отношениям показала, что содержащееся и в советско-германском, и в советско-японском пактах обязательство не нападать на своего партнера в случае, если он станет «объектом военных действий», относится к любой войне, независимо от того, кто ее развязал[230].

Несмотря на то что главной целью заключения пакта о нейтралитете с СССР являлось обеспечение безопасности тыла Японии, которое давало ей возможность проводить агрессивную политику в отношении стран Азии и США, в советской историографии традиционно делался чрезмерный акцент на намерение Токио, заключив этот договор, закамуфлировать форсированную подготовку к нападению на СССР сразу же после начала германской агрессии. Кроме того, утверждалось, что еще до заключения пакта о нейтралитете немецкие руководители на переговорах в Берлине сообщили Мацуоке о возможности нападения Германии на СССР в самое ближайшее время.

В советской историографии излагается также точка зрения военных кругов Японии, в особенности руководства Квантунской армии, о роли пакта о нейтралитете как средства «выиграть время для принятия самостоятельного решения о начале войны против Советов»[231]. Утверждая, что это мнение отражало единую позицию всех кругов Японии, исследователи в то же время приводят три разные концепции действий японских властей в случае начала войны между СССР и Германией: 1) после нападения Германии на СССР немедленно начать против него военные операции; 2) обрушиться на СССР после предварительной успешной экспансии в южном направлении; 3) принять окончательное решение о начале широкой экспансии против СССР или на юге в зависимости от успехов или неудач Германии в войне с Советским Союзом[232].

вернуться

224

ГАРФ. Ф.7867. Оп.2. Д.272. Л.12-13.

вернуться

225

Дипломатический вестник МИД РФ. 1994. №23—24. С.74—76

вернуться

226

Внешняя политика СССР. Сборник документов. Т.4. М., 1946. С. 549-551.

вернуться

227

В заявлении от 31 мая 1941 г., переданном через Татэкава правительству СССР, Мацуока заверил Москву, что этот срок не превысит шести месяцев. Там же. С. 362—363.

вернуться

228

Lensen G. The Strange Neutrality. P. 17—18.

вернуться

229

Смирнов Л.Н., Зайцев Е.Б. Указ. соч. С. 248; Николаев А.Н. Токио: суд народов. М., 1990. С. 370.

вернуться

230

Год кризиса. 1938-1939. Т.2. М., 1992. С. 277-278.

вернуться

231

Из «Секретного дневника войны» генерального штаба Японии. Запись от 14 апреля 1941 г. (Цит. по: Кошкин А.А. Крах стратегии «спелой хурмы». М., 1989. С. 91).

вернуться

232

Там же. С. 91-92.