Свет в зрительном зале погас, освещенной осталась лишь сцена. Спектакль открывал диалог Джонатана и Хакона. Я дожидалась своего выхода за кулисами. Наконец, эпизод был отыгран, и стена, отделявшая сцену от зала, стала непрозрачной с обеих сторон. С мерным шумом моторов вперед выехал кабинет Джонатана. Рядом со мной появился Томми, притушенный на несколько секунд свет стал ярче, и, как дыхание огромного затаившегося зверя, я услышала дыхание зала - там, за стеной, снова прозрачной для них.

В следующий миг звук этот почти исчез, увяз в пелене действия таблеток, и не осталось ничего, кроме единственного на свете мужчины - Джонатана. Я снова была в его кабинете, знакомом до мельчайшей детали, а сам он стоял передо мной. Но Боже, что же случилось с ним? На нем просто не было лица.

- Что с тобой, Джонатан?

Где-то далеко, в глубине, я, Нуар, следила за своей Аллегрой, пытаясь критически ее оценить и поправить возможные ошибки. Хотя и понимала, что это будет непросто: две таблетки при сильном вхождении в роль делали Аллегру почти самостоятельной личностью.

Пока спектакль развивался почти в полном соответствии с замыслом Захарии Виганда. Аллегра была потрясена условиями, выдвинутыми Хаконом.

- Но как же так можно, Джонатан? Ведь это варварство!

Совершенно подавленный, он рухнул на стул.

- Он просто берет меня за горло. Я договорился о покупке груза прежде чем узнал, какие условия выдвинет эта инопланетная бестия. Господи, да я бы скорее дал отрезать себе правую руку, чем согласился! Я бы просто уступил сделку синдикату "Корбири", и черт с ними, с деньгами.

Я больше не могла выносить его терзаний.

- Не переживай, все будет нормально. Я поеду к нему. - Я опустилась к Джонатану на колени и обняла его.

Снова погас свет, загудели моторы, и кабинет Джонатана сменился новой декорацией. Я прошла вперед и оказалась в песчаном саду на планете Шиссаа. Мне никогда не приходилось видеть столь безжизненного пейзажа. Лишь камень, пески, да изредка - какие-то кривые колючие растения. Камни блестели золотом, отливали серебром, играли всеми цветами радуги - это пиршество красок было слишком буйным для глаза землянина. Песок на дальних дюнах тоже поражал многоцветном, но здесь, в саду, у меня под ногами он был серебристо-белым. А под этим слоем скрывался другой - ярко-алый. Смешиваясь вместе, они образовывали сверкающий розовый ковер. А если ступать осторожно, то в белом песке оставались ярко-алые следы. И больше ничего на многие километры вокруг.

Я стояла посреди этой пустыни, которую кому-то пришло в голову назвать "садом", и собиралась с духом, чтобы войти в дом. Вдруг позади послышался шорох. Я повернулась и вскрикнула.

Майлс оказался прав - его вид впечатлял. Настолько, что если бы я точно не знала, что передо мной - Майлс Рид, то наверняка решила бы, что в спектакль приглашен настоящий шиссаанец, или как их там. Передо мной стояло существо определенного гуманоидного типа и даже, в общем, напоминавшее землянина - только напрочь лишенное волос. И ушей - куда подевались уши Майлса, для меня, Нуар, осталось загадкой. Тело его, прикрытое лишь кожаной повязкой вокруг бедер, было буровато-зеленого цвета. На поясе болтался огромный кривой нож.

- Вы - женщина Джонатана Клея? - спросил он, и в голосе его зашелестел сухой песок. - Я - Хакон Чашакананда.

Я отшатнулась назад, сжав ручку своего чемодана, но тут же вскинула подбородок и произнесла, стараясь избавиться от дрожи в голосе:

- Меня зовут Аллегра Найтингейл. Будьте так любезны проводить меня в мою комнату.

Дружба с Хаконом зарождалась очень медленно. Ледяное молчание прерывалось поначалу лишь неприязненными вопросами типа: "Как может любое существо, считающее себя цивилизованным, разгуливать чуть ни голышом, да еще с тесаком за поясом?" Хакон ответил мне, но со следующего дня стал появляться в неком одеянии, напоминающем кафтан. Потом неприязнь в вопросах сменилась любопытством.

- А что означает ваше имя на языке Шиссаа?

Отвечая, он улыбнулся почти человеческой улыбкой.

- В моем языке нет такого имени. "Хакон Чашакананда" - это адаптированная транскрипция, специально для землян. А мое настоящее имя вы и произнести бы не смогли.

- Но почему тогда было не придумать что-то более удобопроизносимое? удивленно заморгала я.

Тяжелые бурые веки дважды медленно опустились и поднялись - он тоже моргал от удивления, хотя и совершенно иначе.

- А вы думаете будет лучше, если к вам явится "голое зеленокожее существо с тесаком за поясом" и назовется Джоном Смитом? Земляне ведь полагают, что у инопланетян должны быть длинные и трудные имена, зачем же обманывать ожидания?

Этот-то забавный диалог и уничтожил разом весь холод между нами. Для дружбы больше не было преград. Словно прозрев, я вдруг поняла, насколько прекрасен песчаный сад. И одновременно - сколь удивительно благороден и чист душой его хозяин. А вскоре он отпустил меня домой - к Джонатану.

Тот был сам не свой от счастья. Он стиснул меня в объятиях так, что, казалось, еще секунда, и кости мои затрещат.

- Как же ты вырвалась? Вот уж не думал, что его можно уговорить.

- Я и не уговаривала его. Просто ты плохо его знаешь. Он сказал мне: "Мне кажется, что я достаточно знаком с вами, чтобы заключить, что вы человек чести. И если вы скажете мне, что Джонатан такой же, то в соблюдении моих условий больше нет необходимости". Вот и все. Он отпустил меня.

Откинувшись на спинку кресла, Джонатан нахмурился.

- Что это значит - "достаточно знаком"?

Я, Нуар, вздрогнула, даже сквозь действие таблеток расслышав в его голосе те самые нотки, которые уже звучали после нашего с Брайаном возвращения из Эвентайна. Однако Аллегра их не услышала.

- Просто за эти четыре месяца мы очень много времени провели вдвоем. А куда было деваться? Я бы просто сошла с ума, если бы все время сидела в своей комнате. Ненавидеть друг друга так утомительно, вот мы и стали друзьями. Если ты познакомишься с ним поближе, то и сам убедишься, что он замечательный человек.

- Че-ло-век? - Джонатан сощурился.

Я кивнула.

- Любое разумное существо вправе называться так. Это одна из основных идей философии Шиссаа. И, по-моему, прекрасная идея, она сближает, вместо того, чтобы разделять на землян, шиссаанцев, кого-то еще...

- Ты, я вижу, так увлеклась их философией, что готова отказаться от собственной.

Теперь раздражение в его голосе уловила и Аллегра. Я подошла к нему и коснулась его плеча.

- Ну, конечно, нет. Хотя там много идей, которые стоит позаимствовать и нам. Но почему ты сердишься?

Мышцы на его шее напряглись.

- А по-твоему, я должен радоваться? Я пахал четыре месяца, как проклятый, чтобы вытащить тебя из этой дыры. И вот теперь ты являешься и начинаешь петь дифирамбы этой образине, по милости которой все так и вышло, и превозносишь его философию. Чем вы там с ним, черт побери, занимались?

Я была потрясена, в его голосе звучала с трудом сдерживаемая ярость.

- Да ты с ума сошел! Он ко мне и пальцем не притронулся, если ты это имеешь в виду. Я люблю тебя, Джонатан, как ты вообще мог такое подумать.

Он схватил меня за плечи и резко притянул к себе.

- Ну и слава Богу. Извини, я и в самом деле без тебя тут с ума сходил. Давай забудем обо всем этом.

Но это было уже невозможно. Общение с Хаконом очень изменило меня, и я подмечала в Джонатане все больше черт, неприятно меня поражавших. Я думала, что это пройдет, старалась закрывать глаза, но, когда, наконец, поняла, что он хочет обмануть Хакона, лишив его доли, терпению пришел конец, и я впервые в жизни позволила себе вмешаться в его дела.

- Тебя это не касается, - жестко ответил Джонатан.

- Да нет, наоборот, очень даже касается, как ты не понимаешь? Я же обещала Хакону, что ты будешь честен, и ты просто не имеешь права его обмануть.

Гнев Джонатана был холодным гневом. Лицо его оставалось спокойно, говорил он ровным голосом, только мышцы на шее снова вздулись и заиграли.