- Не думаю, чтобы такой прохвост не знал, что делает, - сказал он. - Вызов в суд составлял профессиональный израильский адвокат. Значит, эти люди знают то, чего мы с вами не знаем. Ну, например, знают какие-нибудь махинации городского управления и собираются его шантажировать. Скорее всего, до суда дело не дойдет, стороны сговорятся, как всегда в Израиле. Городское управление просто закроет курсы, а прохвосту только этого и надо.
Так все и оказалось. Ира, как обычно, пришла на занятия, перед закрытой дверью толпились студенты, кто-то уже знал, что курсы закрыли, Ира позвонила домой человеку, который их организовал и еще утром грозился упечь "бандита" в тюрьму, тот сказал:
- Я ничего не могу сделать. Меня даже не спрашивали.
Казалось бы, эти курсы ни особых денег не давали, ни надежд на какую-нибудь карьеру, что уж Ира могла от них ждать? А у нее опустились руки. Пришла домой, прилегла на тахту... Тут еще позвонила старушка, которую она метапелила, Эстер, сионистка, социалистка из толстовцев - были тут и такие, Эстер, может быть, последняя из них осталась, она уж и сама запуталась, кто она, - прошла тюрьму с пытками и лагеря, потом тут вышла замуж за араба и арабо-еврейский кибуц пыталась создать, - того, что пережила, хватило бы на несколько жизней, и уж ее-то, девяностолетнюю беспомощную старуху, история с курсами никак не должна была заинтересовать, а она переживала и расстраивалась из-за своей Иришеле, словно случилось что-то страшное. И тут некстати пришли Векслер с Лилечкой. Векслер злорадствовал - он ведь все предсказал, ему приятно было, что прав оказался.
- Вы грамотные? Что ж вы сами такую книгу не написали? Почему нет "Международного центра Дашкевич"? Вам ошибки в тексте мешают? А этому мудаку нравится писать с ошибками. Ну вот хочется ему написать "аретмия" - почему нет? Демократия, свобода слова! Пожалуйста, пишите свою книгу без ошибок, без этой рекламной вони, от которой вы зажимаете носы, - у вас получится серенькая книжонка стоимостью в тридцать шекелей, а студенты будут выкладывать последние деньги и платить четыреста шекелей за это дерьмо, изданное, как иллюстрированный каталог Лувра или Эрмитажа. Вам противно, вы не любите дерьма - пожалуйста, мойте полы, у нас демократия.
Он сидел, самодовольный, поучающий, снова позвонила Эстер - она так разволновалась, что ей плохо стало, сослепу какие-то не те таблетки приняла, что-то перепутала, Ира должна была бежать к ней, собирала для этого силы, и вот эта слепая старушонка, путающая таблетки и политические партии, Толстого с Марксом, что-то понимала, не путала что-то главное, живо сочувствовала, а Векслер и не хотел понимать ничего, он даже гордился своим нежеланием понимать:
- Вы ж с Эстер хотели демократию? Вот и хлебайте полной ложкой. Что такое демократия? Борьба между противоположными интересами. Нет шкурной борьбы - не будет демократии, выродится в бюрократизм. В большой стране все затушевано из-за размеров, там может быть десять пособий для одного курса, а в маленькой стране борьба - это собачья грызня, разинутые пасти и озверевшие морды, тут все обнажено. Маленькая страна имеет и свои преимущества. Тут не убивают, как в России, потому что убийцу сразу поймают. Поэтому просто гадят друг другу в суп. Демократия - это суп с дерьмом.
Ира наконец заставила себя подняться, собралась - прибор, чтобы давление померить, какие-то таблетки, что-то из холодильника, между делом сама проглотила оптальгин...
- Григорий Соломонович, я ведь тоже учила "Манифест коммунистической партии".
- Да, я коммунист, - сказал он.
По пути к Эстер мы подвезли Векслеров к ним на Штампер, и в дороге Векслер продолжал рассуждать про противоположные интересы и про общий интерес. У него выходило, что Израилю ради общего интереса, то есть чтобы выжить, немедленно нужны диктатор, национализация банков и монополий, смертная казнь и всякое такое.
Ира недоумевала: какой безответственный человек! У Эстер до сих пор шрамы на спине болят, уж она коммунизм на своей шкуре испытала, и здесь испытала не меньше, и из-за мужа-араба, и из-за своего социализма, и из-за своего толстовства, и осталась такой же, какой была в юности, способной понять другого человека, а Векслер хорошо жил и тогда, когда его ученики нацеливали ракеты на Эстер и его собственную мать, и сейчас всех поучает.
- Может быть, он и был хороший математик, - сказала Ира, - но сейчас он, по-моему, спятивший дурак.
Ночью Лилечка позвонила:
- Грише плохо.
Она не в первый раз нам звонила, доверяя Ире больше, чем здешним врачам, и каждый раз тревога оказывалась напрасной, но я завел "фиат", и мы поехали на улицу Штампер. Ира измерила давление, что-то дала старику, ждала, пока подействует. Ему хотелось говорить. Лилечка все успокаивала: не надо, Гриша, не волнуйся...
- Я знаю, что такое наука, - сказал он. - Этого уже никто не знает. Россией правил Сталин, а разве не тираны всегда были покровителями искусств и наук? Демократия со всеми своими спонсорами и конкурентами фетишизирует пользу. Есть разница между наукой, которая ищет пользу, и той, которая ищет истину. Сегодня наука стала протестантской, а Сталин создавал что-то вроде католических монастырей за крепостными стенами. Он умер - они остались. Мы жили, отгороженные от всякой суеты. В наше время биографиями ученых зачитывались больше, чем сегодня - биографиями эстрадных звезд. Мы и сами чувствовали себя особыми существами. Рисковали жизнью в горах, водили знакомства с циркачками. Когда я на "волге" навещал дядю-парикмахера в Бендерах, обкомовцы не знали, чего от меня ждать. Я никого не боялся...
Когда он заснул, Лилечка приготовила чай. Мы с ней сидели на кухне.
- Он ведь из-за меня приехал, - сказала Лилечка.
...Мы знали, что он пишет монографию. Он поднимался до рассвета и сидел за столом, часа через два поднималась Лилечка, и они гуляли у моря. Возвращались они по тихой улочке Рав Кук и присаживались отдохнуть на скамейку в тени высокого дома. Рядом со скамейкой был бетонный барак, присутственное место, в котором вечерами читала свои лекции Ира, а в восемь утра крыльцо осаждали пенсионеры. У крыльца собиралась шумная толпа. Возбужденные люди обменивались новостями: записывают на бесплатную экскурсию, на жилье, на подарки к пасхе... Кто-нибудь митинговал:
- Им Америка деньги дает для нас, а они все себе прикарманили! Мы должны обратиться к депутату от русской партии, они обязаны...
Лилечку тянуло в эту толпу, у нее там уже были подруги, она бросалась к ним, что-то узнавала, возвращалась: хочешь пойти на скрипичный концерт, это очень дешево!
Однажды подбежала к скамейке взбудораженная:
- Ты можешь посидеть полчаса? Тебе не напечет? Тут на бесплатное жилье записывают!
- Погоди, какое жилье?
- Потом, Гриша, потом!..
В этот день он решил что-то у меня выяснить:
- После моей смерти она за меня что-нибудь получит?
- Если вы поработаете еще лет двадцать...
- Понятно. Как же она сможет оплачивать съемную квартиру?
- Никак не сможет.
- Понятно...
Он начал действовать. Лилечка ничего не подозревала - он вел телефонные разговоры, когда она выходила из дому в магазин. Однако, разбираясь в счетах, она увидела, что он звонил кому-то в Москву и Володе в Германию. Каждый раз она добивалась объяснений, о чем был разговор, и он стал звонить от нас. Однажды я слышал, как он просил кого-то:
- Передайте, пожалуйста, что звонил Григорий Соломонович Векслер. Запишите номер телефона, чтобы он позвонил мне. Это Израиль.
Он сидел у нас, ожидая звонка, пока Лилечка не увела его домой. Уходя, успел сказать по секрету:
- Будет звонить один мой ученик, Леша Вихров. С ним невозможно связаться напрямую, пусть скажет, как это сделать.
Потом позвонила из Москвы женщина, сказала, что Алексей Абрамович Вихров хочет знать, по какому вопросу к нему обращается Векслер. Я спросил:
- Григорий Соломонович не может ему лично объяснить? Его сейчас здесь нет.