— Я и раньше догадывался об этом, — сказал ему Максим Сергеевич. — До меня доходили сплетни, но я не хотел этому верить. А сегодня я сам убедился. Вы знаете, как я люблю Риту и Сережу. Но я хочу ей счастья. По роду своей работы я каждый день сталкиваюсь с людьми, несчастными в браке. Я не желаю ей такой судьбы. Если у вас это зашло далеко, если это действительно серьезно, я готов уйти… Я прошу вас только — попробуйте ее уговорить — быть может, она согласится отдать мне Сережу… Если же это случайность, я готов все забыть, но только прошу вас: пусть это больше никогда не повторится…

Когда Ибрагимов сказал, что это «случайность», он пожал ему руку и взял с него слово, что он будет приходить к ним по-прежнему и ни в коем случае ни малейшим намеком не покажет Рите, что между ними состоялся этот разговор. Этот чудак не понимал, что его жена — легкомысленная и похотливая бабенка с голодными и жадными глазами — не стоит его мизинца.

Ибрагимов торопливо сменил рубашку. Старую он просто бросил за тахту. А новой он не надевал ни разу. В уголок воротника была вшита маленькая, круглая, немногим более булавочной головки ампула. Он нащупал ее пальцами и почувствовал, как рот заполняется кисловато-горькой слюной. Он сплюнул на пол.

«Поеду в ателье прямо с чемоданом», — решил он, еще раз проверяя карманы костюмов, которые он оставлял в шкафу — оставлял навсегда и без сожаления. Такси его ждало. Он сел в машину, предварительно бросив чемодан на заднее сиденье, и на вопрос «Куда ехать?», поколебавшись, ответил:

— На вокзал.

«Напишу письмо, — решил он. — Напишу по дороге на службу письмо, что заболела сестра и я уехал к ней. А сейчас главное — не задерживаться».

Глава сорок первая,

в которой заведующая райздравотделом Ашурова разоблачает тулло Махмуда

Ашурова смотрела на мулло Махмуда с выражением, какое бывает у целящегося комендантского взвода. Теперь он попался. Он сам захлопнул западню. Этот Протопопов из райфинотдела значительно умнее, чем может показаться. Непомерно высокий лоб, вместо того чтобы создавать видимость ума, придавал его худому, вытянутому лицу, обезображенному крошечными, далеко отстоящими друг от друга глазками, глупый вид, но он совсем не дурак. Мулло Махмуд утверждал, что не берет платы за лечение. Подсчитав его дневные потребности, Протопопов вынудил его сознаться, что колхозники приносят ему продукты питания в оплату за лекарства.

Но фокус состоял не в этом. Фокус состоял в том, что мулло Махмуд попался: он признал, таким образом, что занимается недозволенным лечением людей, не имея на то никаких прав.

Заведующая райздравотделом Ашурова уже давно добиралась до этого знахаря. Но его поддерживали в колхозе. Скрывали, что он занимается лечением, а сами брали у него травы, вероятно противопоказанные при их болезнях.

Пусть теперь попробует отказаться… Недаром она создала такую авторитетную комиссию. В нее вошел сам Маскараки, главный врач лепрозория, Протопопов из райфо и она, заведующая райздравотделом. Теперь она по-другому поговорит и со своим дальним родственником и однофамильцем — председателем райисполкома. Прямо на бюро райкома она расскажет, как коммунист Ашуров через своего дядю обращался к знахарю. Она не забыла, как Ашуров насмехался над медициной. А потом посылал за лекарствами к мусульманскому священнослужителю…

«Сам мулло, видимо, еще не понимает, что он попался, — подумала Ашурова. — Но этот колхозный счетовод, этот Саид Садреддинов с рубцом от кожного лейшманиоза, от пендинской язвы на грустном лице, уже понял. Ишь как он защищает этого знахаря. Ничего у тебя не получится. Протопопов просто молодец. А казался таким тихоней».

Они сидели на камышовых циновках, укрывавших глиняный пол в маленьком, покосившемся доме мулло Махмуда с потемневшими, никогда не беленными саманными стенами.

«А может быть, он и в самом деле не берет денег, — вдруг подумала Ашурова. — Уж слишком бедно живет. Как говорит пословица, когда мулло душой чист, у него и зубочистка чиста. Но дело не в этом. Дело в том, что он знахарь. И сам сознался. Протопопов молодец… Но почему Маскараки все время морщится? И молчит? Что с ним?»

— Что с вами? — спросила Ашурова у Маскараки по-русски: Маскараки понимал таджикский язык, но говорил с трудом.

— Изжога, черт бы ее побрал, — поднимаясь на ноги, ответил Маскараки. — Что бы ни съел — изжога. Как будто штык проглотил…

— Что говорит этот русский доктор? — спросил мулло Махмуд у счетовода.

— Он жалуется, что ощущает такое жжение в животе, как будто за обедом проглотил большой нож, — серьезно ответил Садреддинов.

— Почему вы не носите с собой соды? — с досадой спросила у Маскараки Ашурова.

— Сода уже не помогает. Я проверял кислотность. Был на рентгене. Думал уже, язва. Все в норме, но хоть не обедай…

— Скажите доктору, что от этого легко избавиться, — обратился мулло Махмуд к Садреддинову, — нужно пожевать пять зерен неочищенного овса…

— Я человек, а не конь, и овса не употребляю, — сердито огрызнулся Маскараки, не дожидаясь перевода.

— Принесите для доктора пять зерен овса, — спокойно, с достоинством предложил мулло Махмуд.

Счетовод вышел за дверь и сейчас же вернулся с горстью овса. Мулло Махмуд отсчитал пять зерен и протянул их Маскараки.

— Переведите ему, — обратился он на этот раз к Ашуровой, — что нужно взять эти зерна в рот и жевать их, глотая слюну, пока останется одна шелуха. Шелуху нужно выплюнуть. Это очень просто.

Не дожидаясь перевода, Маскараки уничтожающе посмотрел на мулло Махмуда, сунул в рот зерна и принялся их жевать. Все молчали.

— Помогло, — удивленно прислушиваясь к себе, сказал вдруг Маскараки. — Не знаю почему, но помогло. Прошла изжога…

Ашурова пожала плечами.

— Все это очень приятно, — сказала она сухо. — Но наша комиссия приехала сюда совсем не для этого. Значит, вы признаете, — в упор спросила она мулло Махмуда, — что занимаетесь лечением людей, не имея для этого ни соответствующих знаний, ни разрешения?

— Я даю свои травы только тем людям, которые не очень больны, — медленно ответил мулло Махмуд. — Только тем людям, которые держатся на ногах и ходят на работу. А в случаях тяжелых заболеваний я всегда советую обратиться к настоящим врачам. И они уж обязательно излечивают от любой тяжелой болезни.

«Он еще и насмехается», — с яростью подумала Ашурова.

— А ведь и в самом деле помогло, — вдруг повторил Маскараки. — Скажите, — с трудом подбирая таджикские слова, обратился он к мулло Махмуду, — этот ваш овес лечит или только приносит временное облегчение?

— Ин ша алла — если аллах соизволит — сначала приносит облегчение. А потом, если жевать его каждое утро на протяжении месяца, то и лечит.

— Никогда не слышал ничего подобного!

— Позвольте, — недовольно прервала Маскараки Ашурова. — Выходит, что вы прописываете больным травы без рецепта врача. А ведь среди них могут оказаться и ядовитые, — снова обратилась она к мулло Махмуду.

— Любую из трав, которые я даю людям, можно купить в аптеке. И тоже без рецепта врача. Но мои травы все-таки лучше, чем в аптеке.

— А чем лучше? — искренне заинтересовался Маскараки.

— Они свежие, значит лучше сохраняют целебные свойства, а главное, они вовремя сорваны…

— Что значит «вовремя»?

— Некоторые весной, некоторые летом, а некоторые осенью; некоторые на рассвете, некоторые в полдень, а некоторые и в полночь.

— Знахарство, — пренебрежительно отмахнулась Ашурова.