Глава двадцать шестая,

о том, как скачет птичка весело по тропинке бедствий, не предвидя от сего гибельных последствий

Гриша Кинько включил звукозаписывающее устройство. Передача велась издалека, откуда-то из-за границы. Неторопливо, с паузами, морзянка — чуть левее волны, за которой было поручено ему следить.

В двенадцать часов дня он сдал дежурство, а в шесть часов вечера ему снова была объявлена благодарность командования за отличное несение службы, вручена денежная премия и предоставлен трехдневный отпуск.

Вечером состоялось комсомольское собрание. Гришу единогласно избрали в комсомольское бюро. Еще позже редактор стенной газеты потребовал, чтобы он немедленно написал в стенгазету заметку о своем опыте работы. До поздней ночи он писал эту заметку, из которой в общем следовало, что главный опыт Гришиной работы состоит в том, что он постоянно бдителен и не отвлекается ничем посторонним.

Брился Гриша раз в неделю, в воскресенье, и хотя старшина утверждал, что Гриша мог бы бриться раз в год и никто бы не заметил разницы, утром он изменил своему правилу и тщательно побрился в пятницу. Его очень огорчал прыщ над верхней губой — потихоньку от товарищей он слегка замазал его зубной пастой.

Первый день своего отпуска он начал в том же кафе, за той же порцией мороженого. И сегодня кафе было малолюдным, прохладным и каким-то, в контраст Гришиному настроению, будничным.

И вдруг все переменилось. Она пришла. Она села за соседний столик и удивительно мелодичным голосом попросила у официантки порцию мороженого. Она была совсем такой, какой представлялась Грише, только без кос, но вьющиеся светлые волосы так красиво падали ей на плечи, что Гриша понял: косы — это была его ошибка, небольшой просчет, который допустил он, думая о ней.

Он не собирался говорить ей ничего плохого. Он не собирался сделать ничего такого, о чем бы он не мог рассказать на комсомольском собрании. И все-таки у него дрожали колени, когда он встал из-за стола и направился к ней.

— Извините, пожалуйста, — сказал он сипло и тихо.

— Что вы сказали? — переспросила она.

— Извините, пожалуйста, — повторил Гриша громче и, глядя на вазочку с ее мороженым, продолжал упавшим голосом: — Я сегодня получил отпуск за хорошее несение службы. И благодарность командования. И у меня такой день… а я здесь один. И вы не обидитесь, если я сяду за ваш столик?

— Садитесь, пожалуйста, — сказала она.

Она все понимала! Гриша так и знал, что о н а все поймет. Он взял свое мороженое и сельтерскую воду и пересел к ней.

— Меня зовут Григорием, — сказал он уверенней. — А фамилия моя — Кинько.

— Ольга, — сказала она, не называя фамилии.

— Вы, наверное, студентка? — спросил Гриша, не решаясь приняться за свое мороженое.

— Студентка, — ответила Ольга.

— Я тоже, когда уволюсь из армии, обязательно получу высшее образование. Я пойду на радиофакультет, потому что радио — это моя любимая наука и моя военная специальность. А вы на каком факультете учитесь, если не секрет?

— Нет, не секрет. На медицинском.

— А каким вы доктором хотите стать?.. По внутренним болезням или хирургом?

— Хирургом, — ответила Ольга.

— Это очень правильно. — Гриша взял ложечкой немного мороженого и положил в рот. — Хотя хирургами почему-то чаще бывают мужчины.

Он ел мороженое, мучительно раздумывая, что бы еще сказать. Когда он думал о предстоящей беседе, она складывалась так легко, так свободно и красиво, а вот на практике ему не хватало слов.

— Вы музыку любите? — спросил он.

— Люблю.

— И я очень люблю музыку, — сказал Гриша. — И классическую музыку таких великих композиторов, как Людвиг ван Бетховен, Чайковский и Мусоргский, и народные песни. Мне только не нравятся всякие рок-н-роллы и буги-вуги, потому что они, по-моему, больше похожи на кошачье мяуканье, чем на музыку. А вам они нравятся?

— Нет, мне они не очень нравятся, — ответила Ольга, поднимая на него удивленные синие глаза.

Снова наступила пауза. А мороженое в его вазочке уже подходило к концу.

— Послушайте, Ольга, — вдруг сказал Гриша с той подкупающей искренностью и волнением, какие бывают у людей лишь в редкие минуты особенного нервного подъема. — У меня сегодня такой день… Такой, что и рассказать невозможно. Вы не подумайте, что я хвастаюсь, но не часто случается второй раз подряд получить благодарность в приказе, отпуск да еще и денежную премию. Но дело не в этом. Дело не в премии, а в том, что вот я прохожу этот день по городу, пойду в кино, и он забудется. А вам ничего не стоит сделать так, чтобы он запомнился на всю мою жизнь. Позвольте мне проводить вас, если вы куда-то идете, и пригласить вас в кино или в театр, куда вы захотите… Вы только не подумайте, что я к вам пристаю и что я вообще всегда заговариваю с девушками. Даю вам честное комсомольское слово, что это первый раз в жизни…

— У меня сегодня зачет, — нерешительно ответила Ольга. — Но если я его сдам… ну что ж, я буду рада походить по городу вместе с вами… Или даже давайте условимся проще — приходите к нам в семь часов, и вы вместе с нами пообедаете. Я думаю, вы скучаете по дому. Может быть, вам будет приятно пообедать в домашней обстановке?

— Очень приятно, — с чувством сказал Гриша. — Семьдесят три.

— Что это значит?

— Семьдесят три в международном радиокоде обозначает «наилучшие пожелания». Это я вам желаю успешно сдать зачет. А у нас в части когда кому-нибудь говорят «семьдесят три», в шутку отвечают «шестьдесят шесть» — это значит: идите к черту. Но это не обидно говорят, это такая примета…

Они еще немного поговорили, он записал адрес, и Ольга ушла. Он полюбовался, как она вышла за двери, и образно подумал, что в кафе стало темней, словно зашло солнце.

Так и не доев своего мороженого, он покинул кафе и не сразу понял, что вместо того, чтобы пойти в телевизионное ателье, как он собирался, он пошел в прямо противоположную сторону. Он сел на скамейку на бульваре и долго смотрел в одну точку, улыбаясь. Сердце у него билось так часто, как после завершения марша-броска. Ольга. Он всегда считал, что это самое красивое из всех женских имен. И принадлежало оно самой красивой, самой лучшей, самой доброй и умной из девушек, о которых он когда-либо слышал или читал…

— А, старший сержант Григорий Осипович, — весело встретил его Ибрагимов, когда он пришел в телеателье. — Снова благодарность командования?

— Снова, — серьезно ответил Гриша. — И отпуск на три дня.

— На три? — удивился Ибрагимов. — Это за что же?

— За отличную стрельбу, — улыбнулся Гриша.

— Вот оно что! — подмигнул ему Ибрагимов. — Выходит, еще один такой случай и могут медалью наградить. Или даже орденом.

— Не знаю, — внезапно насторожился Гриша. — А откуда вам известно, что я получил благодарность?

— Хороший слух, как говорит пословица, бежит впереди человека.

— Это вы шутите, — серьезна сказал Гриша. — Вы просто догадались.

— Конечно, догадался, — добродушно согласился Ибрагимов. — Ну, а как движутся самостоятельные занятия?

— Я вам еще не принес книжку, — извиняясь, ответил Гриша. — Ничего, что я ее задержал?

— Что значит — задержал? Как можно задержать подарок?

— Спасибо, — сказал Гриша. — Я с товарищем — сержантом Касатоновым, пользуясь вашей книжкой, отремонтировал телевизор в ленинской комнате. Я вам говорил, у нас там «Темп».

— Да, да, помню. Это вы молодцы. И запомните, если вы и дальше будете так же настойчиво изучать ремонт и наладку телевизоров, когда закончится ваш срок службы в армии, вы сможете поступить на работу в любое телевизионное ателье. Или на завод телевизоров. И не новичком, а мастером своего дела… Это хорошая специальность. С большим будущим.