- Я пойду к царю, напомню о верной службе.

- Ты что, всерьез? - удивился Набузардан. - Ты так ничего и не понял? Я не хочу сказать, что Нериглиссар всему этому потворствует, - он сделал паузу, потом в сердцах добавил. - Он словно одурел от победы над мелким царьком, каким является Аппуашу! Как будто глаз лишился!..

- Вот именно, - подтвердил Набонид. - Итак, Нур-Син, слушай внимательно. Иври спрячут твою жену на канале Хубур, а ты, умник, собирайся в Мидию. Послом Нерглиссара. Я завтра поддержу тех, кто ратует за войну с Крезом. Правда, предложу не спешить и прежде хорошенько разобраться, не таится ли здесь какая-нибудь уловка. На эту войну можно пойти, если только мы будем иметь при дворе Астиага разумного и проницательного человека, который сумеет докопаться до истины. Против этого предложения никто не посмеет возразить. Меня поддержит твой отец и те, кто связаны с ним. Когда же речь дойдет до кандидатуры посла, я укажу на тебя. Мы прижмем выскочкам хвост! Им придется и с этим согласиться, тем более что Нериглиссар до сих пор высоко ценит тебя. Тем самым мы сохраним тебе жизнь и отведем непосредственную угрозу всем нашим единомышленникам. В любом случае этот компромисс они не смогут отклонить. Я знаю Нериглиссара, в гражданских делах он тугодум и, когда, по его мнению, желаемое сходится с действительным, он всегда полагался на меня.

Он помолчал, затем после некоторого раздумья закончил.

- Завтра во дворце не появляйся. Сиди дома и жди сигнала. Если на крыше моего дома - знаешь, на угловой башенке! - встанет столб дыма, немедленно спасайся. Бросай все и беги в летний дворец к Рибату. Он тебя укроет, а Валтасар защитит. Нам бы только новогодний праздник пережить, потом Нериглиссар успокоится, одумается и приструнит щенка. По крайней мере, мы не теряем надежду вразумить его. Теперь все, отправляйся домой и готовь свою порченую в дорогу. Пусть едет налегке.

Глава 6

Перед самым рассветом в ворота дома Нур-Сина въехала арба, на которой арендатор привез хозяину земли оговоренные в договоре съестные припасы. В доме никто не спал. Луринду всхлипнула, горячо поцеловала мужа и, подталкиваемая Нур-Сином, направилась к арбе, где уже среди наваленных снопов соломы сидела перепуганная до смерти Нана-силим. Хозяин подсадил жену, подал мешок с рукописями, с которыми Луринду не захотела расставаться ни при каких условиях. Она загодя так и сказала мужу.

- Дедушкины пергаменты возьму с собой. Мало ли... Вдруг дом подожгут.

Нур-Син вздохнул.

- Не хотелось бы, чтобы иври прознали, что ты везешь с собой.

- Какая беда! Даниил уже, наверное, известил их. Это моя последняя надежда, Нури! Как бы глупо это не звучало, это моя последняя надежда! - с тихим исступлением выговорила она.

- Я не возражаю, родная. Мне так тревожно за тебя.

- Мне тоже. Может, поедешь со мной?

- Нельзя. Враги хватятся, начнут вопить о предательстве, о заговоре. Окончательно опорочат меня в глазах царя. Будет ещё хуже.

На том и расстались.

Повозка выкатилась в проулок, затем на улицу, повернула к мосту. По дороге завернула в один из дворов, ворота которого оказались распахнутыми. Как только незнакомые, люди, с ног до головы укутанные в широкие, скрепленные на плечах накидки, закрыли створки, арендатор, обернувшись к женщинам, укрывшимся за снопами соломы, быстро выговорил.

- Госпожа, вам туда, - он кивком указал на стоявшую рядом нарядную повозку с крытым верхом. - Служанку вам доставят денька через два.

Луринду с мешком под мышкой вылезла из арбы, заглянула в темную полость повозки, вскочила внутрь, и экипаж сразу тронулся с места. Женщина осторожно примостилась на краешке сидения, огляделась, погладила пальчиком кожу, которой был обтянут экипаж. Кожа мягкая, царской выделки, нигде не щелочки, полость просторна, сидения мягкие. Тут она заметила напротив, в полутьме, чьи-то глаза, слабо ойкнула.

Мужской голос успокоил ее

- Тише, Луринду. Держитесь, сейчас возница погонит изо всех сил. Мы должны до рассвета выбраться из города.

- Кто вы?

- Не узнаешь?

В следующий момент действительно коляска резко подалась вперед, мягко запрыгала, заколыхалась на ходу. Звонче прорезался топот копыт, следом тот же низкий бархатистый басок признался.

- Несчастный, чье сердце вы разбили.

- Балату, это вы?!

- Да, недотрога.

Луринду попыталась откинуть полу, прикрывавшую вход во внутреннюю полость, выскочить из тележки, однако Даниил, бросившись вперед, придержал её. Руки у него были сильные, пальцы теплые, хваткие.

- Куда? Разве тебе надоела жизнь? И потом, женщина, неужели ты полагаешь, что я позволю себе дерзость по отношению к той, кто поселился в моих мыслях, забрал сон, лишил радостей жизни. Но это не все. Неужели ты вообразила, что я позволю себе воспользоваться твоим бедственным положением, оскорбить жену друга и внучку того, кому доверился пророк Иеремия. Хотя, признаться, мне трудно совладать с собой. Так что я буду молиться. Господи, за что мне муки такие?.. Нет не получается, - шепот его становился все жарче, все пронзительнее и скороговорчивей. - Создатель, за что наказываешь греховной страстью? Зачем смущаешь сомнениями? Зачем научаешь таким словам - как прекрасна ты, возлюбленная моя! Хороши глаза твои голубиные под кудрями твоими. Волосы твои - как стадо коз, сходящихся с горы Галаадской... О, как прекрасны ноги твои в сандалиях, дщерь вавилонская! Округление бедер твоих, как ожерелье, дело рук самого искусного из художников...

Луринду слушала его, с силой закусив губку. Потом, почувствовав во рту вкус крови, с неожиданной решимостью заявила.

- Нет, все-таки я сойду. Укроюсь у отца. Если уж мне суждено погибнуть, то хотя бы без срама.

- Именно так! Именно так, любимая! Я больше не стану смущать тебя недостойными речами. Не пускай меня в свой виноградник! Береги его! Братья мои поставили меня стеречь дщерь вавилонскую, а я увяз! Жажду её кистей виноградных, вина ароматного жажду. Не слушай меня, Луринду. Я умею терпеть. Я всю жизнь терпел: и жену свою местную, несытую корову, отмеченную пролежнями и зевотой. И соотечественницу терплю. Злая она, жаждет мести. Спросишь, за что? За все? За то, что выселили нас, что не любят нас. За то, что дом мой и лоно её для меня обуза. Знаешь, нас учил терпению сам Навуходоносор. Хочешь, я расскажу тебе про Навуходоносора, про то, как нас вязали десятками, как мы шли в сторону Иерихона. Хочешь расскажу, как кружилась голова, когда, взобравшись на перевал, я оглянулся и увидел крепость Давида, дымы над Урсалимму. Много дымов... Солнце в тот день светило щедро...

Он сбился с речи, что-то ещё попытался сказать, потом с горя махнул рукой, прижал ладони к лицу. Всхлипнул. Так с прижатыми ладонями сидел долго, до самых городских ворот, которые раскрылись незамедлительно, благо, уже совсем расцвело. Никому из стражей не пришло в голову интересоваться у возницы нарядной, знатной коляски, которого к тому же сопровождали два всадника, куда он следует.

Когда оторвал руки от лица, оказалось, что он улыбается. Точнее, жутко скалится, молча изображает необузданное веселье. Все, мол, трын-трава!..

Луринду не удержалась и, потянувшись, погладила его пальцы. Даниил встрепенулся.

- Послушай, Луринду, мне бы не хотелось выглядеть перед тобой похотливым кобелем, ибо сказано в Писании: "Похоть же, зачавши, рождает грех". Твои вопросы - вот что смущает меня! И не твои они вовсе, я сам спрашивал себя, чем же мы, иври отличаемся от тех же халдеев. Я уже не говорю о египтянах. От ефиопов мы, конечно, отличаемся, но не настолько же, чтобы и их лишать слова Божьего. А уж вавилоняне и подавно нам родственники. Отсюда нас вывел Авраам. Но нет мне ответа. Даже наш старший, Иезекииль, услышав вопросы, которыми ты донимала меня, приложил палец к губам. Ответил только через сутки. Сказал - приведите мне эту женщину. Тебя поселят в его доме. Он очень уважаемый человек. Он слышал Иеремию. Его нельзя тревожить попусту. Творец награждает его снами, он знает больше меня, видит дальше меня, чем кто бы то ни был в верхнем мире.