народами, с одной стороны, и германцами, с другой, заключается в том, что у первых такое объединение на первых порах не пошло далее городской общины, или государства-города, не распространилось на целую нацию, тогда как у последних весьма рано возникли более крупные политические союзы, нежели государство-город, именно государства-нации. Еще во времена Тацита (в I в. по Р. X.) мы совсем не встречаем в Германии тех больших национальных союзов франков, бургундов, лангобардов и т. д., которые позднее переселились в пределы Римской империи, но в эпоху падения последней именно такие союзы и выступают на сцену истории. Таким образом совокупность германских племен весьма рано становилась способной превращаться в государство-нацию, чего никогда не могла достигнуть совокупность городских общин античного мира, знавших только одну форму объединения - союз городов под гегемонией одной какой-либо общины или, что было уже исключением, в форме равноправной федерации автономных общин. Причины такого различия были весьма многочисленны и разнообразны, и влияние указанной германской политической формы на то, что нашли варвары на новой почве, т. е. на муниципальный быт и на устройство империи, имело громадное значение, так что история средних веков не может считаться в политическом отношении простым продолжением древней. Правда, германские государства пережили потом период разложения на феодальные владения, но идея национального государства не умирала в течение всех средних веков.

С другой стороны, развитие городской жизни в Греции и Италии не только задержало национальное объединение, но и послужило также препятствием развитию власти государя. Тенденции всякой городской общины по самому существу своему республиканские, и мы, действительно, видим раннее исчезновение царской власти в городовых государствах античного мира, и только, например, в Македонии, где племенной быт никогда не был вполне вытеснен городским, древние цари сохранились и в историческую эпоху. Таким же образом сохранилась королевская власть

и у германских народов, хотя и изменялась в своем характере под влиянием воззрений церкви, идей римского права и развившегося уже на почве средневековой Европы феодального строя. При уничтожении царской власти в городах Греции и Италии особое развитие получило во многих городах, хотя и не сразу, народное собрание, в котором участвовали все члены государства. Первоначально и германцы имели подобные веча, но по мере образования крупных политических тел все затруднительнее и затруднительнее становилось посещение общенародных собраний, так что мало-помалу они должны были прекратить свое существование. Только позднее средневековая Европа выработала новую, не известную древности форму участия населения в управлении, именно представительную систему, которая резко отличает политический строй новой Европы от непосредственного народовластия античных республик: в эпоху феодального строя почти в каждом западном государстве старинные непосредственные собрания всего народа уступили место представительным собраниям земских чинов.

Обращаясь к классам населения, мы находим также аналогии между классическими народами и германцами в начале их истории. Троякое деление народа на знатных, простых свободных и ниже их стоящий класс (полусвободных) есть один из первоначальных фактов, с которыми мы встречаемся и у греков, и у римлян, и у германцев. Но в дальнейшей истории эти народы пошли различными путями. У классических народов, как известно, происходил процесс демократизации государства, но он не дал прочных результатов, и Римская империя были абсолютной монархией, в которой главное социальное значение принадлежало классу крупных землевладельцев. У германцев знать ранней эпохи исчезает весьма скоро, уступив место королевской дружине: развитие королевской власти естественно должно было возвысить эту новую аристократию в ущерб старой, и это возвышение дошло в некоторых странах до того, что новая знать не только поработила народ, но даже раздробила между собою королевскую власть, превратив короля только в "первого между равными". При городском быте было бы

невозможно образование такого сословия, каким было средневековое феодальное дворянство, каждый член которого, будучи крупным землевладельцем и господином подвластных людей, урывал себе и клочок государственной власти. Только в германском негородовом государстве, при сохранении королевской власти, окруженной дружиной, при падении народных собраний, при населении, разбросанном по деревням, и могла развиться такая аристократия.

Вот, в общих чертах, в чем заключается различие между политическим развитием классических народов, с одной стороны, и германцев, с другой. Понятно, что в своем развитии германские учреждения должны были испытать сильное влияние со стороны римских в том виде, как они существовали в эпоху падения империи, и сами оказать влияние на последние. Германские учреждения не могли сохраниться по всей чистоте и развиваться только из собственных основ, равно как и не в состоянии были совершенно вытеснить учреждения римские. И из последних те, которые были более способными к жизни, должны были приладиться к новому порядку вещей или получить новое значение. Целые века прошли прежде, нежели сколько-нибудь определенно установились политические отношения средневековой Европы, прежде, нежели произошло полное слияние старого населения областей империи с пришельцами, прежде, нежели выработалась своеобразная система, которая надолго утвердилась в Европе, и следы которой чувствовались на всем складе ее жизни даже в новое время. Когда, наконец, система эта установилась, политический строй Европы сделался окончательно непохожим ни на государственный быт древности, ни на первоначальный государственный быт германцев. Католико-феодальная система, характеризующая средневековой быт, была в сущности отрицанием государства, как мы его понимаем: над ним выросла власть церкви, обнаружившей явное стремление превратить Западную Европу в теократию; под ним вырос целый общественный слой, показавший не менее явное стремление высвободиться из-под государственной власти и превратить каждое частное поместье в самостоятельное

политическое тело. Фиктивная Римская империя, восстановленная Карлом Великим, всемогущая католическая церковь, слабые национальные короли, своевольные феодальные владельцы, в число которых попали и епископы с аббатами, пирамидально-иерархический строй общества феодальных сюзеренов, вассалов, подвассалов, спускавшихся целой лестницей до последнего крепостного, - вот характеристика политического быта средних веков со всеми его несообразностями: римским императором был немецкий король, которого в Рим иногда совсем не пускали; духовный глава церкви в качестве как бы высшего государя распоряжался королевскими коронами; национальный король признавался иногда только за "первого между равными"; феодалы титуловались в своих владениях "Божиею милостию"; выделившееся из остального общества духовное сословие насчитывало среди своих членов немало феодальных владельцев, и члены феодальной иерархии были в одно и то же время господами и подвластными, господами одних и подвластными других. Объяснить происхождение этой путаницы задача нелегкая, но тут всегда нужно помнить, что источники всего того, с чем нам приходится иметь дело в истории средних веков, заключаются либо в наследии древности, либо в том, что принесли с собою германцы, либо в идеях и учреждениях церкви, и что ни один из этих элементов не развивался, не подвергаясь влиянию других.

Установление феодализма было непосредственным результатом внутреннего разложения государств, образовавшихся из монархии Карла Великого, но в сущности отдельными своими сторонами феодализм восходит ко временам Римской империи и древнегерманского быта. Крупные поместья (латифундии) в Западной Европе ведут свое начало еще из эпохи Римской империи, и уже тогда в этих крупных поместьях стало развиваться мелкое хозяйство прикрепленных к земле крестьян (колонат). Когда германцы заняли провинции империи, они очень быстро освоились с таким поземельным устройством, причем их первоначальная сельская община пришла в упадок. Благодаря тому, что варвары сами еще не занимались промышленностью и торговлею,