И пошел Лукич в техникум. Целых шесть лет ни отдыха, ни продыха не знал. Тогда уж он на завод, в электрики устроился, сначала учеником, потом на разряд сдал. Хорошо, когда третья смена попадала: и на занятия сходишь, и ночью, когда вызовов мало, уроки поучишь. Но это на неделю, на две можно исхитриться. А шесть лет в третьей смене не проработаешь.

Легкое это дело - прошлое вспоминать. А вернуться к нему даже в мыслях несладко. И как не хочется, чтобы сын его той же дорогой шел, когда время настало другое. Как не хочется!

Роза только пришла с работы и сразу почуяла неладное. Сашка был дома, в комнате своей скрывался. Леночка скучная сидела и предупредила мать: "Не шуми, у папы голова болит".

- Саша давно пришел?

- Не знаю. Он дома был.

- Они с папой не ругались?

- Нет.

Роза, накинув халат, сразу к мужу пошла:

- Ваня, что случилось?

Лукич сел на диване, помедлив, жене ответил:

- Ничего.

- Ты мне голову не морочь,- решительно сказала Роза.

- В общем... Сашка из техникума уходит,- решил не скрывать Лукич.- На завод будет устраиваться.

- Выгнали! - охнула Роза.- За что? Чего он, дурак, наделал? - Она беспомощно села на стул.

- Ничего не наделал,- объяснил Лукич.- Не хочет учиться. Пусть работает, дурь выбивает. Учиться и в вечернем можно. Учатся люди.

Молчание недолго висело в комнате. Оглушенная Роза скоро пришла в себя и бросилась к сыну:

- Саша, сынок! Ты чего же придумал?! Ты чего издеваешься над нами?!

Лукич пошел вслед за женой в комнату сына. Роза суматошилась возле сидящего на кровати Сашки. Она как-то странно подскакивала, взмахивая короткими руками. Точно взлететь пыталась. И кричала, и тихо говорила, и плачуще:

- Ты чего придумал, Саша. Чего тебе не хватает? Ишь куда, на завод ему захотелось! Успеешь еще! Наломаешься! Есть возможность, устроился, учись да учись, дурак такой! Думаешь, всякому это дано? Я бы, думаешь, не хотела? Целый день у станка стоишь, сколько этого железа перекидаешь. Сейчас холод, с улицы заготовку привезут, ледяная. Пальцы липнут. Вон погляди,- она протянула ему руки. Пальцы были изодраны.- А у тебя отец с матерью, слава богу, живы. Ни в чем тебе не отказываем. Ну, чего, скажи, чего тебе надо?! Чего не хватает? Учись да учись, горбатиться хоть на работе не будешь. Или ты с жиру сбесился?

А Лукич понимал, теперь уже твердо понимал, что ничего изменить нельзя и жизнь их семьи отныне потечет по-иному, и, как знать, по-доброму ли.

* * *

Несколько дней спустя Лукич встречал сына у проходной.

- Сынка ведешь, Иван Лукич? - спросил вахтер.

- Сына...

- Добрый час!

Лукич решил сына по всему цеху провести, показать, а уж потом о деле говорить, какое понравится. Неторопливо шли мимо дымящих сухим жаром электропечей, мимо ревущих белым пламенем газовых; кирпичные чаны бурлили и клокотали огненно-белым раствором. Термисты, опустив на лицо забрало защитных масок, выхватывали из кипящего расплава алые гроздья деталей и бросали их в ванну с машинным маслом. Раскаленные детали, уходя в черную вязкую жидкость, еще недолго красно светили, утопая. Тяжелые клубы пара и дыма окутывали ванну. И трудно было дышать удушливой смесью острых соляных паров и прогорклых масляных.

Лукич сказал:

- Хочешь сюда? В термический? Двести рублей.

Сашка затряс головой.

- Ну ее... Душно здесь. Прямо горло режет,- закашлялся он.

Они пошли далее. За воротами термички лежал высокий светлый цех. По обе стороны от прохода ровными рядами стояли ручные полировальные станки. Женщины в защитных марлевых повязках на лице и очках, склонясь над бешено крутящимися наждачными кругами, обтачивали деталь за деталью. Гудели вентиляторы, унося из цеха пыльный воздух и нагнетая свежий, с улицы. Но марлевые повязки на лицах людей были серы. И пыль, тонкая, но осязаемая пыль, висела в воздухе. Сашкин взгляд упал на плакат, писанный на листе картона: "Девки! Выключайте вентиляторы! А то я вас любить не буду". Сашка рассмеялся, прочитав, и спросил у отца:

- Что это?

- А-а, - останавливаясь, с улыбкой ответил Лукич.- Это электрик наш за экономию электроэнергии борется. Может, сюда? Работа нетяжелая. Заработок хороший. Сто восемьдесят - двести. Но пыль...- шумно нюхнул он воздух.

- Пойдем дальше, поглядим,- сказал Сашка.

Дальше лежали механические отделения с тяжелым лязгом автоматических штамповочных линий, с тонким посвистом шлифовки, с утробными стонами протяжных станков. И везде накрывала людей тяжелая вода затыкающего уши грохота. И такой же тяжкий, для непривычного нюха, муторный запах горелого масла, каленого железа, кипящей эмульсии затруднял дыхание.

Перед одними из цеховых ворот, за вырубным прессом, сидел в высоком железном креслице человек. Вращалось огромное маховое колесо, неторопливо поклевывал бойком пресс; и в такт ему, так же не спеша, рабочий подставлял под удар новые и новые детали.

- Вот это дело,- улыбнулся Сашка.- И воздух свежий, и в кресле, как министр.

Он смеялся, но Лукич тут же подошел к человеку, что у станка сидел.

- Здравствуй, Семен.

- Доброго здоровьица,- отозвался тот.

Иван Лукич, подозвав сына, начал расспрашивать: что и как?

Семен, сухонький, востроносый мужичок, чисто бритый, в легких очечках, с аккуратным фартуком на опрятном сером костюмчике, оказался словоохотливым. Он и про работу рассказал, и про заработок, и про то, что соседний пресс вот уже неделю пустует, а ему, Семену, приходится отдуваться.

И когда поговорил, распрощались и дальше пошли, Иван Лукич спросил сына:

- Ну, что? Может, сюда?

Сашка согласно кивнул головой.

3

Последний день рабочей недели всегда тягостен. Так близок желанный выходной, когда не будет завода с его шумом, грохотом, грязью, с его работой. Так близок отдых, и потому время тянется по каплям. Хотя, честно говоря, осмотревшись в цехе и немного обвыкнувшись, Сашка не жалел о своем, почти случайном выборе. Главной удачей было, конечно, то, что рядом работал Семен.

В первый день, когда Сашка на смену вышел, Семен встретил его весело.

- Ну, что? - хохотнув, спросил он.- Работать будем или водку пить?

- Работать,- ответил Сашка.

- Тоже надо,- согласился Семен.- Налаживайся - и поехали.

- Да я ж не умею,- напомнил Сашка.

- Фу-у,- пренебрежительно махнул рукой Семен.- Тут такая техника: цоб да цобе, погоняй - поехали.

Он быстро рассказал о работе станка, о наладке и потом, в течение дня, оставляя свой пресс, подходил к Сашке, проверял, подсказывал. Дело, и вправду нехитрое, пошло сразу.

И каждое утро Семен встречал Сашку веселым хохотком:

- Работать - или песни играть?

- Песни играть,- в тон ему отвечал Сашка.

- Вот это правильно,- радовался Семен и заводил: - Бежал бродяга с Сахалина сибирской дальней стороной...- помахивая рукой, он и Сашку за собой звал.- Чего глядишь, подтягивай.

- Да я ее не знаю.

- Э-эх,- разочарованно вздыхал Семен.- Не можешь петь, тогда давай налаживаться и работать.

Неслышимо в цеховом гуле крутилось над головой огромное маховое колесо, так же беззвучно работал станок, легко поклевывая бойком подставленные Сашкиной рукой детали. Детальки были невеликие, в ладонь. Семен на своем прессе одно отверстие на них пробивал, а затем ползли детали по жестяному вибрирующему желобу к Сашкиному станку, чтобы здесь еще одно отверстие получить, с другого конца.

Сашка все делал так, как Семен ему показал: левой рукой брал деталь, правой ее перехваты-вал, подставлял под удар бойка, а затем, уже готовую, в желоб бросал, скользнув по которому оказывалась деталь в контейнере. Все было очень просто: левая рука, затем правая и бросок. И снова, и снова, и снова.

В первые дни Сашкины руки работали скованно под бдительным надзором ума и глаз. И уставали, немели пальцы, ломило в запястьях, и почему-то шея побаливала. Позднее, на второй день или на третий, мысленно отвлекшись от дела, а потом спохватившись, Сашка вдруг понял, что руки сами, уже привычно делают и делают свою работу, не нуждаясь в подсказке. Осмелев, Сашка попытался работать на ощупь, не глядя, но тут же искореженные детали одна за другой полетели в сторону, в брак. Но Сашка не сдался и на следующий день повторил свой опыт с тем же успехом.