- Ужас какой! - смеясь и громко шурша по траве, Вика сбегает под откос.
Несколько минут Платонов еще слышит звук голоса Вики, видит ее, потом она потихоньку начинает расплываться, уходить из его мыслей, и, оставшись без пастуха, они, как упрямое стадо, возвращаются к тому же полю, откуда их отогнали.
Он не дает себе без конца думать о Наташе, но сегодня от слабости он плохой пастух, и мысли сейчас же бегом сбегаются к Наташе и Афинам. Теперь они навсегда соединены для него, и каждый раз, как он будет произносить слово Афины, он будет про себя знать - Афины, где была Наташа! Она видела это древнее море "Илиады", каменистые холмы Эллады, свою любовь к которой он всеми силами старается заронить хоть маленьким зерном, которое потом, быть может, разрастется, в сердца тех сотен и сотен учеников, что проходят через его жизнь. Афины, о которых он знает все, но никогда не увидит. А Наташа вас видела, мирные оливковые рощи под горячо синеющим небом Аттики, дикие цветочки на тонких стебельках, проросшие сквозь трещины тяжелых плит, видела на фризах Парфенона такие живые фигуры обнаженных всадников, скачущих на неоседланных мраморных конях, вскидывающих морды в неслышном ржании, вот уже два с половиной тысячелетия; и прекрасные руки, спокойные руки беседующих богов, и в морской синеве дельфинов, играющих так же весело, как двадцать пять веков тому назад, у тех же берегов...
Казимира Войцеховна возвращается из своего путешествия по магазинам, как всегда, полная свежих волнующих впечатлений, и Платонову слышно, как они с тетей Люсей увлеченно обсуждают новости. Снаружи Миша потихоньку просовывает лапу и, загнув ее крючком, отворяет дверь. Он знает, что сию минуту Казимира его выгонит, и поэтому спешит получить как можно больше удовольствия в кратчайший срок: становится передними лапами на постель, кладет голову боком на одеяло и, пока Платонов его гладит, подплясывает на задних лапах, делая вид, что собирается вскочить и на постель, а когда в дверях показывается негодующая Казимира, он беспечно не обращает на нее никакого внимания, но в самый последний момент, когда она уже готова его сгрести за шиворот, стрелой ныряет ей под руку и уносится из комнаты.
После ее ухода Платонов уже не пускает свои мысли бродить, где им травка покажется зеленей. Он припоминает слова Вики о кукушках и соловьях. Он давно уже перестал удивляться, что ребята знают о происходящем вокруг них практически все, что их интересует. А того представителя роно они даже видели. Событие это не двадцать пять веков тому назад, а года четыре назад произошло, все кончилось благополучно, то есть ничем, а он его вот уже и вовсе позабыл.
- Это правда, товарищ Платонов? - спросил приехавший представитель роно. - Есть сведения, вы возите своих учеников за реку слушать соловьев и кукушек и тому подобное? Нет, я не говорю, что в этом что-то ужасное, товарищ Платонов, но подумайте, зачем вам нужны эти постоянные отсебятины?.. - Он долго колебался, когда Платонов предложил ему поехать вместе со всеми за реку, потом с натянутой усмешкой нехотя согласился и, сидя на пне, точно в президиуме скучного собрания, с постным видом слушал, как куковала кукушка в вечерней дымке свежего майского воздуха в сыром лесу, потом как ребята читали в роще то "Соловьиный сад", то Тютчева, то Пушкина, и осуждающе удивился, узнав, что Платонов даже не знал точно, что именно сегодня кто приготовил читать.
Он озабоченно оглядывал юношей и девушек, сидевших на траве, охватив колени руками, прислонясь к смутно белевшим в сумерках березовым стволам. Прислонив к ноге портфель, стоя поодаль, наблюдал, как все молча слушают пение соловьев, и потом, когда все шли низом обратно по берегу реки, а на обрывах и по оврагам в березовых рощах повсюду свистели, щелкали и рокотали, заливаясь, соловьи, так что слышно было двух, а то и трех сразу, он спотыкался, заглядывая вверх на залитые луной заросли одичалой сирени и даже согласился отдать свой "командировочный" портфель десятикласснику, уже раза два предлагавшему ему помощь.
Возвращаясь на двух больших, тяжелых рыбачьих лодках, ребята пели потихоньку и, расходясь на берегу по домам, прощались вполголоса. Придя ночевать к Платонову, представитель робко спросил, нет ли у него немножко водки, и поспешно сказал: "Нет, так нет, это даже, пожалуй, лучше, просто так в голову пришло", - и после долго курил, лежа на диване, где ему было постелено, глядя, как дым от папиросы из темноты вплывает, клубясь, в синюю полосу лунного света, и потом с детским удивлением, таким странным у этого озабоченного, очень занятого и уже почти равнодушного человека, сказал:
- Вот так живешь-живешь, тянешь-тянешь свою полезную лямку и не замечаешь, как обрастаешь какой-то прочной шкурой... даже вроде со щетинкой какой-то. Дело-то, конечно, делаешь, а сердце-то черствеет, как позавчерашний хлеб... И стихи эти я все знаю и разбирал и могу даже объяснить, чего тот или иной поэт недопонял на том или ином этапе развития общественной мысли, а поскольку я-то это все допонял, кое в чем я и считал себя поумнее этого самого поэта. Ну, это я шучу, дело не в стихах, вы же понимаете... А ведь действительно в нашем громадном мире столько всего, и где-то запад действительно гаснет вдали, и гроздья в самом деле душистые, и когда где-то редеет облаков какая-то гряда - это чертовски великолепно! И соловьи эти окаянные! Ведь действительно! Ну, это лирика, а вот ребятам-то вашим это все не рано ли? Ой, не рано ли?
- Сперва считается рано, - сказал ему тогда Платонов. - Потом делается некогда. А когда спохватываются - уже поздно! Я заметил три такие стадии.
- Это вы про меня? - спросил приехавший.
- Нет. Я ведь вас совсем не знаю.
- Все равно про меня. Конечно, поздно и, конечно, некогда. Слушайте, а вдруг они все повлюбляются там друг в друга, размякнув от соловьев и сиреней?
- Когда-нибудь и повлюбляются, что с ними сделаешь? Только это все не так происходит: послушал соловья, да и влюбился. Нет. Влюбится он, может быть, во вторник или через пять лет, тут уж ничего не поделаешь. Но вот тогда-то пускай он лучше вспомнит стих и соловья в весеннем лесу, чем вечеринку с пивом или переполненный автобус... В общем, заверяю вас, что ничего похожего на поголовные влюбления среди учеников у нас не наблюдается.
- Так-то оно так... - с тягостной натугой тянул приезжий. - Так-то оно все так...
- А вам часто приходилось в молодости соловьев послушать?
- Ловко!.. Ну, что ж, вылью ушат воды на вашу мельницу! Часто ли? А ни разу. Ну и что?
- А все-таки влюбились? Женились?
- Же-енился! - как-то безнадежно махнул рукой приезжий, тяжело скрипнув пружинами дивана, отворачиваясь лицом к стене. - Женился! Да. Давайте-ка лучше спать, коллега!
И странное, очень странное дело: встречаясь после, они молча пожимали друг другу руки, улыбаясь глазами, и им казалось, что есть у них в прошлом что-то общее и хорошее...
Скоро пришел новый доктор, выписал бюллетень, и после того как он попрощался, выходная дверь очень долго не хлопала - значит, он задержался и вел долгий разговор с Казимирой и тетей Люсей. Потом обе женщины отправились в аптеку вдвоем, чтоб не показываться сразу ему на глаза: по их лицам он сразу бы узнал, чего там наговорил доктор. Они не понимали, что Платонов все знает сам.
А вечером Казимира принесла бумагу и карандаш и устроила деловое обсуждение, как надо им всем организованно подготовиться к зиме. Это когда весна еще только наступала. Но Казимира, не отличавшаяся находчивостью, непреклонно и торжествующе долбила, что все дело в том, чтобы заранее определить, сколько и когда надо будет купить картошки и наквасить капусты, чтобы "потом решительно ни о чем не думать". Потом стали спорить, что сажать на всех четырех грядках огорода в их палисаднике; решили, что к зиме надо будет наконец заново утеплить входную дверь и оклеить новыми обоями комнату Платонова. А Платонов вслушивался не в то, что она говорит, а почему она говорит, и вывод получался хоть и ожиданный, но очень неуютный: по-видимому, Казимира стремилась убедить Платонова, что его должно интересовать то, что в этом доме будет происходить будущей зимой. Даже не глядя на рассеянно-оживленные лица женщин, нетрудно было догадаться, что после беседы с доктором у них такой уверенности не было.