Они скрючились, вспыхнули и сгорели.

ВОРОНА

Вороны вообще-то очень умные птицы.

Идёшь, к примеру, без ружья и всегда подойдёшь к вороне близко, а уж если идёшь с ружьём - до вороны никогда не дойдёшь.

А тут у нас вдруг одна глупая ворона объявилась. С чем угодно к ней подойдёшь - хоть с ружьём, хоть с пушкой.

Но вообще-то к ней особенно и подходить никто не собирался. Все люди заняты, у всех заботы - не до ворон.

И тогда эта глупая ворона сама надумала к людям подходить. Подойдёт к трактору и смотрит, как тракторист гайки крутит. Или подлетит к магазину, сядет на крылечко и глядит: кто чего в сумке несёт - кто хлеб, а кто постное масло.

И особенно ворона привязалась к одной нашей деревенской бабе Кольки-механизатора жене. Куда она идёт - туда и ворона летит. И уж если увидишь - глупая ворона крутится, значит, здесь где-то рядом и Кольки-механизатора жена.

Ребятишки, конечно, веселятся, да и взрослые дразнятся:

- Эй, привет! Воронья невеста!

- Да не воронья я невеста, а Кольки-механизатора жена!

Вот однажды пошла жена Колькина на колодец. Набрала воды, оглянулась, а ворона рядом на снегу сидит, глядит на неё вороньим глазом. Тут жена эта схватила ведро и окатила ворону с головы до ног. Обиделась ворона. Сидит на снегу мокрёхонька, глядит вслед глупой бабе.

Тут все в деревне напугались: замёрзнет ворона. А ворона залетела в магазин, уселась там на прилавке, обсохла кое-как. А потом снова полетела Кольки-механизатора жену искать.

- Да что же это такое! - сказал я. - Чего она к ней привязалась? Ну, привязалась бы ко мне. Я бы её водой не обливал, я бы ей хлеба накрошил.

- И ничего особенного тут нет, - сказала Орехьевна. - У Кольки-то механизатора жены по две серьги в каждом ухе. Да и на шее побрякушки висят. Вороне нравится, как они блистают, летает за ней, побрякушку хочет. Вот и отдала бы вороне серьгу, небось не обедняла бы.

Не знаю уж, правильно сказала Орехьевна или нет. Но только если б за мной ворона летала, если б меня любила, я бы ей крошки хлебные сыпал и побрякушки дарил, а водой бы никогда не обливал. Но не меня полюбила ворона. Полюбила она жену Кольки-механизатора. Вот всё-таки какая глупая бывает на свете любовь!

ЗАЯЧЬИ ТРОПЫ

Да что это такое! Куда ни пойдёшь - всюду заячьи следы.

А в саду не то что следы - настоящие тропы натоптали беляки между груш и яблонь.

Стал я считать по следам, сколько зайцев приходило ночью в сад.

Получилось одиннадцать.

Обидно мне стало - всю ночь спал как убитый, а зайцы мне и не снились.

Надел я валенки и пошёл в лес.

А в лесу заячьи тропы превратились в дороги, прямо какие-то заячьи шоссе. Видно, ночью беляки да русаки табунами тут ходили, в темноте лбами сталкивались. А сейчас ни одного не видно - снег, следы, солнце.

Наконец заметил я одного беляка. Он спал в корнях поваленной осины, выставив из-под снега чёрное ухо.

Я подошёл поближе и говорю тихонько:

- Эй, вы!

Ухо чёрное высунулось ещё немного, а за ним и другое ухо - белое.

Это другое ухо - белое - слушало спокойно, а вот чёрное всё время шевелилось, недоверчиво склоняясь в разные стороны. Как видно, оно было главней.

Я шмыгнул носом - и ухо чёрное подпрыгнуло, и весь заяц вышел из-под снега.

Не глядя на меня, он боком-боком побежал в сторону, и только ухо чёрное беспокойно оглядывалось - что я там делаю? Спокойно ли стою? Или бегу следом?

Всё быстрей бежал заяц и уже нёсся стремглав, перепрыгивая сугробы.

Ухо его чёрное замелькало среди берёзовых стволов.

А я смеялся, глядя, как мелькает оно, хотя уже и не мог разобрать - ухо это заячье или чёрная полоска на берёзе.

ПРОРУБЬ

Как только встал на реке крепкий лёд, я прорубил в нём пешнёю прорубь.

Круглое окно получилось во льду, а через окно, сквозь лёд, выглядывала чёрная живая вода.

Я ходил к проруби за водой - чай кипятить, баню топить - и следил, чтоб не зарастала прорубь, расколачивал ледок, выросший за ночь, открывал живую речную воду.

Соседка наша, Ксеня, часто ходила к проруби бельё полоскать, а Орехьевна ругалась на неё через стекло:

- Ну кто так полощет?! Тыр-пыр - и в таз! Нет, не умеют нынешние бабы бельё полоскать. Ты полощи подольше, не торопись. К телевизору-то поспеешь! Вот я, бывало, раньше полоскала. Личико у меня от мороза - красное, руки синие, а уж бельё-то - беленькое. А теперь всё к телевизору торопятся. Тыр-пыр - и в таз!

Как-то раз пошла вместе с Ксеней на речку дочка её маленькая Наташка.

Пока мать полоскала, Наташка стояла в сторонке, а к проруби подходить боялась.

- Подойди, не бойся, - говорила мать.

- Не... не пойду... там кто-то есть.

- Да нету никого... кто тут есть?

- Не знаю кто. А только вдруг выскочит да и утащит под лёд.

Отполоскали соседки свои простыни и рубашки, пошли домой, и Наташка всё оглядывалась на прорубь: не вылезет ли кто?

Я подошёл к проруби поглядеть, чего она там боялась, не сидит ли и вправду кто-нибудь подо льдом.

Заглянул в чёрную воду и увидел в воде два тусклых зелёных глаза.

Щука придонная подошла к проруби подышать зимним, звонким, свободным воздухом.

ШАПКА ДЯДИ ПАНТЕЛЕЯ

Всю зиму прожили вороны в грачиных гнёздах.

А весной вернулись грачи. Тут-то и начался на старых берёзах крик да грай.

- Прочь! - кричали грачи.

- Это мы строили! - врали вороны.

В одном месте, над старым кладбищем, случился настоящий бой. Вороны и грачи сталкивались в воздухе - перья прочь!

- Правы грачи, - ворчал дядя Пантелей. - Вороны - воры. Вон как она, жизнь, устроена. Один - строил, другой - живёт. Я - за грачей! Они любят свои старые гнёзда. Вот я, например. Дай мне новую шапку - ни за что не возьму. Я к своей старой шапке привык. Так и грачи: Подавай им старое гнездо.

- Верно говоришь, Пантелеюшко, верно, - согласилась Орехьевна. - Только у тебя шапка и вправду на воронье гнездо похожа. Пора бы уж сменить.

- Ни за что! - кричал дядя Пантелей. - У меня новых шапок два сундука! Дети и внуки из города привозят. А на кой мне новая шапка? Да мне моя шапка дороже, чем гнездо грачу! Я в этой шапке сорок лет торчу! Я её на голове сорок лет верчу!

ДОЖДЬ В МАРТЕ

Всю ночь держался мороз. За крыши держался, покрытые снегом, цеплялся за сосульки, да не удержался. Сорвался с крыши, укатился в северные овраги.