Группа людей со скорбными лицами и музыкальными инструментами, впереди бригадир-дирижер. Звонок. Выходит жилец. Бригадир вежливо приподнимает шляпу.

Б. – Ай-ай-ай. Мне уже говорили. Какое горе!

Ж. – Какое горе?

Б. – У вас похороны.

Ж. – Похороны?

Б. – Ришельевская 6, квартира 7?

Ж. – Да.

Б. – Ну?

Ж. – Что?

Б. – Будем хоронить?

Ж. – Кого?

Б. – Что значит кого? Кто должен лучше знать: я или ты? Ну, не валяй дурака, выноси.

Ж. – Кого?

Б. – У меня люди. Оркестр. 15 человек живых людей. Что у них детей нет? Маня, прошу. (Толстая Маня, в носках и мужских ботинках, ударила в тарелки и посмотрела на часы.)

Ж. – Минуточку. Кто вас сюда прислал?

Б. – Откуда я знаю? Может быть, и ты. Что я всех должен помнить?

(Из коллектива вылетает разъяренный тромбон:) – Миша, здесь будет что-нибудь? Или мы разнесем эту халабуду вдребезги-пополам. Я инвалид, вы же знаете.

Б. – Жора, не изводите себя. У людей большое горе – они хотят поторговаться. Назовите свою цену. Поговорим как культурные люди. Вы еще не слышали наше звучание.

Ж. – Я себе представляю.

Б. – Секундочку. Вы услышите наше звучание – вы снимете с себя последнюю рубаху. Эти люди чувствуют чужое горе как свое собственное.

Ж. – Я себе представляю.

Б. – Станьте там и слушайте сюда. Тетя Маня, прошу сигнал на построение. (Толстая Маня ударила в тарелки и посмотрела на часы. Бригадир прошелся кавалерийским шагом.) Константин, застегнитесь. Спрячьте свою нахальную татуировку с этими безграмотными выражениями. Если вы ее не выведете – я вас отстраню от работы. Петр Григорьевич, вы таки студент консерватории, возможно, вы культурнее нас – вы знаете ноты, но эта ковбойка вас унижает. У нас, слава богу, есть работа. Уличное движение растет. Мы только в июле проводили 15 человек, не считая три свадьбы. Теперь вы, Маня. Что вы там варите себе на обед, меня не интересует, но от вас каждый день пахнет жареной рыбой. Переходите на овощи или мы распрощаемся. Прошу печальный сигнал. (Оркестр играет фантазию, в которой с трудом угадывается похоронный марш. Жилец аплодирует.)

Ж. – Большое спасибо. Достаточно. Но все это напрасно. Наверно, кто-то пошутил.

Б. – Может быть, но нас это не касается. Я 15 человек снял с работы, я не даю юноше закончить консерваторию. Мадам Бородко бросила хозяйство на малолетнего бандита, чтоб он был здоров. Так вы хотите, чтоб я понимал шутки? Рассчитайтесь, потом посмеемся.

(Из группы музыкантов вылетает разъяренный тромбон:) – Миша, что вы с ним цацкаетесь? Дадим по голове и отыграем свое, гори оно огнем.

Б. – Жора, не изводите себя, вы же еще не отсидели за то дело. Что вы опять нервничаете?

Ж. – Почем стоит похоронить?

Б. – С почестями?

Ж. – Да.

Б. – Не торопясь?

Ж. – Да.

Б. – По пятерке на лицо.

Ж. – А без покойника?

Б. – По трешке, хотя это и унизительно.

Ж. – Хорошо, договорились. Играйте. Только пойте: «В память Сигизмунд Лазаревича и сестры его из Кишинева».

(Музыканты по сигналу Мани начинают играть и петь: «Безвременно, безвременно. На кого ты нас оставляешь? Ты – туда, а мы здесь. Мы здесь, а ты – туда.» За кулисами крики и плач. Кого-то понесли.) Бригадир, повеселев: «Вот вам и покойничек».

Ж. – Нет, нет. Это только что. Это мой сосед Сигизмунд Лазаревич. У него сегодня был день рождения.

Вторая половина XX века – туберкулез отступил, сифилис стал мельче, но шире, воспаление легких протекает незаметно. Дружба видоизменилась настолько, что допускает предательство, не нуждается во встречах, переписке, горячих разговорах и даже допускает наличие одного дружащего, откуда плавно переходит в общение. Общением называются стертые формы грозной дружбы конца XIX – начала XX столетия.

Любовь также потеряла угрожающую силу середины XVIII – конца XIX века. Смертельные случаи крайне редки. Небольшие дозы парткома, домкома и товарищеского суда дают самое благоприятные результаты. То есть, любовь в урбанизированном, цивилизованном обществе принимает причудливые формы: От равнодушия до отвращения по вертикали и от секса до полной фригидности по горизонтали. Крестообразная форма любви характерна для городов с населением более одного миллиона.

Мы уже не говорим о том, что правда второй половины XX века допускает некоторую ложь и называется подлинной.

Мужество же наоборот, протекает скрытно и проявляется в зкстремальных условиях трансляций по телевидению.

Понятие честности толкуется значительно шире: От некоторого надувательства и умолчания, до полного освещения крупного вопроса, но только с одной стороны.

Значительно легче переносится принципиальность – она теперь допускает отстаивание двух позиций одновременно. Поэтому споры стали более интересными, ввиду перемены спорящими своих взглядов во время спора, что делает его трудным для наблюдения, но более коротким и насыщенным. Размашистое чувство включающее в себя безжалостность, беспощадность и жестокость называется добротой.

Форму замкнутого круга приняло глубокое доверие в сочетании с полным контролем.

Человека говорящего «да» подвергают тщательному изучению рентгеноскопией не скрывается ли за этим «нет». Точный ответ дает только анализ мочи, который от него получить трудно, так же как и резолюция «выполнить» может включать в себя самый широкий смысл: От «не смейте выполнять», до «решайте сами».

Под микроскопом хорошо видны взаимовыручка и поддержка, хотя и в очень ослабленном виде.

Приятно отметить, что с ростом городов чувства и понятия потеряли столь отталкивающую в прошлом четкость, легко и непринужденно перетекают из одного в другое, как разные цвета спектра образуют наш теперешний белый свет.

Из мусоропровода рубахи пошли, бритва «механический спутник», брюки габардиновые, макинтош «дружба». Раздобрел народ, соус в канализации находят, в отбросах – рыба фаршированная, а вчера старушка двоих окатила с балкона – химчистка не взяла: сироп. Окончательно народ сдурел: макасины ловятся, 46 размер, никто не берет. Мужчина на физической работе 52 животом об верстак трет, кашне ему не хватает шею замотать, вместо рожи такая сковорода, жена или другая женщина за неделю не перецелует, а вы говорите концентрат в урне. Бабка с магазина прет, крупа сыпется – куча ворон сзади, не обернется, и дети у нее кроты, щеки сзади видны, зады свисают, как черешни.