Абеллино во время этого совещания достал свои длинноствольные пистонные (шнеллеровские) пистолеты и начал показывать, как мастерски владеет таким оружием. Велел слуге швырять вверх липовые листья и три пробил влет с первой же пули.

Делалось это единственно для устрашения противника. И понявший эту цель Миклош успокоительно, ободряюще шепнул ремесленнику;

– В вас не из этих будут стрелять, а из наших – они новые совсем, там меткостью такой не щегольнешь.

Шандор улыбнулся горько.

– Мне все равно. Жизнь не дороже мне вот этого пробитого листка.

Миклош испытующе поглядел на юношу. У него забрезжила догадка, что не одна, наверно, честь фирмы побуждает того принять вызов.

Секунданты, однако же, как требовал их долг, попытались прежде примирить обоих дуэлянтов. Абеллино обещался взять вызов обратно, если: противник от имени фирмы заявит, что с ее стороны не было намерения его оскорбить; мастер на страницах той же газеты, где нанесено оскорбление, поместит объяснение, что Карпати из благороднейших побуждений, из бескорыстной любви к искусству передал спорную сумму его питомице.

Шандоровы секунданты изложили ему эти требования.

Тот сразу отклонил уже первое.

Не хотели оскорбить? Очень даже хотели, твердо и сознательно, он сам принимает на себя ответственность за это и ни одного слова не собирается брать обратно.

Ах, не молодечество толкало его на этот поединок. Ему, кроме пули, право же, ничего больше ждать не оставалось.

Секундантов Абеллино возмутило такое упрямство. Теперь уж им захотелось нарочно его помучить.

– Инструменты при вас? – зычным голосом обратился Конрад к привезенному ими хирургу. – Скальпель, то не очень, пожалуй, нужен. Как, а пилы почему не захватили? Друг мой, вы непредусмотрительны. Не обязательно же прямо в голову или в сердце, на дуэли чаще в руку или ногу попадают, и тут уж, коли кость задета и не ампутировать сразу, а в город везти, легко может антонов огонь прикинуться. Недоставало только, если вы и зонд еще позабыли, уж он-то понадобится наверняка!

– По местам! По местам, господа! – крикнул Рудольф, кладя конец бесчеловечному этому измывательству.

Абеллино и в четвертый листок попал с двадцати пяти шагов.

– Эти пистолеты придется отложить, они пристреляны, – сказал Рудольф. – Наши куплены только что.

– Согласны, – отвечал Конрад, – в твердой руке любой пистолет бьет метко; смотри только, – оборотился он к Абеллино, – целить будешь, так не сверху наводи, а снизу, подымай пистолет. Тогда, если вниз отдача, ты, метя в грудь, в живот попадешь, а вверх отдаст – так прямо в голову.

Пистолеты тем временем зарядили, пули на глазах у всех опустили в дуло, и получивший вызов выбрал себе один из них.

Затем обоих развели на исходные рубежи. Барьер обозначен был белыми платками.

Секунданты разошлись в стороны: Шандоровы – в одну, его противника – в другую. Конрад встал за большой тополь, чей массивный ствол почти скрывал мощную его фигуру.

Три удара в ладоши были сигналом сходиться.

Несколько минут Шандор постоял на месте, опустив свой пистолет. На лице его застыло угрюмое спокойствие, которое можно бы назвать и унылостью, не будь та несколько сродни робости. Абеллино, избочась, медленными шажками стал подходить, то и дело вскидывая к тазам направленный на Шандора пистолет, будто собираясь выстрелить. Пытка мучительнейшая: и впрямь сробевшего она заставляет обычно выстрелить раньше, с дальнего расстояния, отдавая его в случае промаха целиком во власть противника.

А вдобавок еще этот насмешливый прищур, эта рассчитанная на испуг заносчивая, вызывающая улыбка: я, мол, в летящий с дерева лист попадаю! «Бедняга», – вздохнул Рудольф тихонько, а товарищ его уже собирался крикнуть Карпати: никакого подразниванья в честном поединке!

В эту минуту двинулся, однако, вперед и Шандор и твердым шагом, без остановки дошел до барьера. Там он поднял пистолет и прицелился. Лицо его залилось жарким румянцем, глаза заблистали огнем, рука не дрожала ничуть.

Поистине дерзостная отвага! Обычно до первого выстрела никто не рисковал подходить к самому барьеру: при неудаче это давало противнику огромную фору. Дерзость Шандора вынудила Абеллино шагах в шести остановиться и снять с курка большой палец, который он на нем держал.

В следующий миг произошло нечто необъяснимое.

Раздался выстрел и сразу же второй. Подбежавшие секунданты нашли Шандора стоящим выпрямясь, на прежнем месте. Абеллино же поворотясь к нему спиной, зажимал рукой левое ухо. Поспешили к нему и хирурги.

– Вы ранены?

– Пустяки, пустяки! – махнул тот рукой, не отнимая другой от уха. – Чертова эта пуля прямо у меня над ухом просвистела, я чуть не оглох. Говорю и не слышу ничего. Проклятая пуля! Уж лучше б в грудь мне угодила.

– И хорошо, кабы угодила! – загудел, подбегая, Конрад. – Полоумный вы, меня чуть не застрелили! Ну, посудите сами, господа: пуля прямо в дерево вонзилась, за которым я стоял. Куда это годится – в секундантов собственных палить. Не будь там дерева, я был бы убит на месте, мертвехонек сейчас бы лежал! Mausetot![192] Да чтоб я в секунданты когда-нибудь еще пошел?… Как же! Пальчиком помани – бегом прибегу.

А случилось вот что: когда пуля Шандора с неописуемо резким свистом пронеслась мимо уха Карпати, рука от этого сотрясшего его мозг воздушного удара тоже дернулась и разрядившийся тотчас пистолет выпалил в прямо противоположную сторону, так что после выстрела Абеллино обнаружил себя стоящим спиной к противнику.

Он не слушал уже попреков Конрада, из уха его капля по капле сочилась кровь. Хотя он не подавал вида, но, судя по бледности его, мучения должен был испытывать ужасающие. Врачи перешептывались: барабанная перепонка лопнула, на всю жизнь останется тугоухим.

Глухота! Самый прозаический из всех людских недугов, редко возбуждающий сочувствие, чаще – насмешку. И правда, лучше б уж в грудь.

Пришлось отвести Карпати к карете. Когда боль позволяла, он чертыхался. Хоть бы легкие, что ли, прострелил. Рудольф с Миклошем, подойдя к его секундантам, спросили, удовлетворяет ли их такая сатисфакция.

Ливиус признал, что все протекало по правилам и окончилось в законные пять минут. Конрад же твердил: до того, мол, удовлетворен, что гром его разрази, если хоть когда-нибудь ввяжется еще в дуэль!

– Так будьте любезны, господа, это требованьице погасить! – сказал Шандор секундантам, предъявляя им направленный мастеру письменный вызов. – Напишите, пожалуйста, вот здесь: «Сальдирт»! Что оплачен счет честь по чести.

Секунданты посмеялись от души такой причуде и, раздобыв в ближайшей же лавчонке перо и чернила, по всей форме подписали под вызовом: «Оплачено».

А собственные его секунданты «к сему руку приложили».

Спрятав заверенный таким образом документ в карман и поблагодарив свидетелей за любезность, юноша пешком направился обратно в город.