И тут грохнул оглушительный взрыв. Меня спасло то, что я был за углом, скрывавшим от меня «жигули». Осколки моей машины срезали почти все ветки с деревца, росшего на краю тротуара, а ударная волна вышибла стекла в доме, расположенном напротив, по диагонали перекрестка.

Много позже, вспоминая подробности случившегося, — а для этого у меня было достаточно времени, — я понял, что произошло. Они проследили меня, и когда я отъехал от дома Вероники, салатная «волга» последовала за нами, двигаясь по параллельным улицам. Сперва, вероятно, они рассчитывали проводить меня до самого конца, но потом сообразили, что добраться до нас потом будет трудно или вообще невозможно. Тогда они решили не откладывать вынесение приговора в долгий ящик. Нужно было только найти подходящее место. И когда я оказался в этом относительно малооживленном районе Города, когда остановился на перекрестке, решая, по их предположению, каким путем ехать дальше, салатная «волга» подобралась по переулку поближе, но в то же время так, чтобы не оказаться в пределах прямой видимости — это предохраняло их от осколков и ударной волны. Поэтому они не заметили, что я вышел из машины, и включили радиовзрыватель…

Я долго не мог понять, когда и как они сумели установить на моих «жигулях» мину с дистанционным управлением — я всегда оставлял машину либо в спецгараже Управления, либо в одном из «частных» гаражей моих временных квартир, а замки там были надежные. И только один-единственный раз… Это было в тот вечер, когда я познакомился с Вероникой. Налетела сильная гроза, я забыл плащ и, опасаясь промокнуть под ливнем до нитки, оставил «жигули» во дворе, прямо у подъезда. Этого оказалось достаточно, чтобы с тех пор я ездил буквально на бочке с порохом. Правда, судя по произведенному эффекту, мои «друзья» воспользовались более современной и мощной взрывчаткой.

Но все это я понял много дней спустя, а сейчас мне было не до анализа. Я выскочил из телефонной будки и бросился за угол, к своей машине, хотя надеяться, что Вероника еще жива мог только такой идиот, как я, совершенно потерявший голову и зря демаскировавший себя. Если бы я не поддался естественному порыву, а остался в будке или побежал в противоположную сторону, как любой напуганный случайный прохожий, они решили бы, что я погиб, что меня и мою спутницу разорвало на куски, и у меня появился бы шанс избавиться от дальнейшего преследования, по крайней мере, на некоторое время.

Когда я завернул за угол, перед моими глазами предстало зрелище, достойное быть кадром американского боевика. От «жигулей» осталась груда дымящихся развалин, в полыхающей луже бензина чадно горело оторванное колесо. Заслонившись от нестерпимого жара рукой, я сделал еще один шаг…

Первая пуля ударила меня в левое плечо, вторая чиркнула по правому бедру. Выстрелов я не услышал, то ли оттого, что мои барабанные перепонки еще не оправились от грохнувшего рядом взрыва, то ли потому, что на пистолетах были глушители. Я обернулся, выхватив свой ПСМ. Обуревавшая меня ярость требовала выхода.

Их было трое. "Немного же верноподданных осталось у будущего властелина мира! — подумал я, узнав Антона. — Он сам вынужден заниматься грязной работой." Мои выстрелы слились в одну короткую очередь. Двое охранников свалились сразу же, но когда я поймал на мушку самое ненавистное лицо и нажал на спуск, выстрела не последовало… Я в растерянности взглянул на свой пистолет: кожух раствора остался в заднем положении — я не заметил, как израсходовал весь магазин. Запасного у меня не было.

Я отшвырнул пистолет, чтобы не отпугивать противника. Оставался ничтожный шанс, что Антон получит подкрепление от сообщников, возможно еще находящихся в «волге», и они попытаются взять меня живьем. А тогда посмотрим, кто чего стоит.

Еще одна пуля ударила меня в бок. Вот когда я пожалел, что был без бронежилета! Недаром мне так долго не хотелось его снимать. Теперь я стоял безоружный и ничем не защищенный перед беспощадным противником.

В отчаяньи я метнулся в ближайшую подворотню, чувствуя, как вместе с кровью меня оставляют силы. Короткий темный тоннель я преодолел, цепляясь за грязные стены. Низкий свод с облепленной штукатуркой, вечная лужа, протянувшаяся ручейком посредине… Я так устал, что готов был остаться здесь. Но впереди маячило светлое пятно выхода, и мне захотелось еще раз увидеть солнце. А вдруг там есть какая-нибудь дыра, куда я смогу забиться, спрятаться? На мгновение животный ужас охватил меня. Но тут же уступил место холодному безразличию.

Это был обычный старый двор, каких много в Городе, похожий на тот, в котором я вырос. Двухи трехэтажные дома из серо-желтого кирпича, маленький скверик, обнесенный низкой оградой, в нем несколько скамеек, в углу детская песочница с качелями. Ни одной живой души. И яркое солнце, высвечивающее все закоулки. Молчаливые темные окна равнодушно наблюдали за истекающим кровью человечком, копошащимся внизу, тщетно пытающимся найти здесь спасение.

С трудом я добрался до дерева, росшего у самой ограды жалкого скверика, и прислонился к его стволу спиной, чтобы встретить смерть стоя. Моя правая кисть ударилась о торчащую из земли трубу ограды, достававшей мне почти до пояса. Я быстро сунул руку в карман, вытащил завернутый в платок бриллиант и затолкал его как можно глубже в открытый сверху конец ржавого железного столбика. Матерчатый комочек провалился в темную глубину.

В эту минуту из черного прямоугольника подворотни появилась знакомая мощная фигура. Антон медленно вышел на освещенную солнцем часть двора, в его руке был пистолет, ствол смотрел мне в грудь. Он приближался осторожно, готовый выстрелить при любом моем движении. Все-таки он меня побаивался.

Но когда он увидел, что я едва держусь на ногах, что я без оружия и совершенно беспомощен, он остановился и спрятал пистолет в подмышечную кобуру. Неизвестно откуда и каким образом, во всяком случае, для меня это и сейчас остается загадкой, в его руке появился нож, отточенный клинок с коротким щелчком выскочил из рукоятки. Все так же медленно, но теперь не из опасения, а растягивая удовольствие, он направился ко мне.

Я понимал, что ему мало просто убить меня, что для утоления ненависти ему необходимо услышать, как стальное лезвие с хрустом, напоминающим звук разрезаемого капустного кочана, вонзается в тело врага, почувствовать на рукоятке дрожь моих предсмертных конвульсий, вдохнуть запах горячей крови… "Когда всаживаешь пулю, не чувствуешь, как она входит, а рогатину — чувствуешь", — говаривал французский король Карл IX, а он знал толк в подобного рода занятиях.

Первый удар сверху я с трудом успел парировать, подставив предплечье левой руки, которая совсем плохо меня слушалась из-за раны в плече. Нож все же разрезал мне руку и, скользнув по лучевой кости, поранил бок. Когда Антон снова отвел нож для удара, у меня уже не было сил отбить его.

— Прощай, Джек! — услышал я в последний раз низкий сочный голос. Это прозвучало, как прощание перед долгой разлукой. Лицо его сохраняло все то же доброжелательное выражение, которое всегда появлялось во время разговора со мной. Так гурман ласково смотрит на кудрявого барашка, предвкушая, какой сочинит шашлык из милого животного, так чревоугодник гладит молочного поросенка, уже видя его на блюде с веточкой петрушки во рту. Думаю, что в глубине души он не считал даже, что причиняет мне зло, убивая меня, настолько он был уже неспособен стать на место другого, настолько ощущал себя центром мироздания, которое создано лишь для удовлетворения ЕГО желаний, в качестве поля деятельности его Я, реализации ЕГО воли. Убить меня ему нужно и отчасти даже приятно, следовательно, и я должен быть доволен, что могу послужить ему хотя бы в качестве жертвы… Мне трудно объяснить это, но в тот момент я читал в его глазах все, самые мельчайшие, самые сокровенные оттенки его мыслей и чувств. Между нами установилась почти телепатическая связь. Он был благодарен мне за то, что может убить меня, и если бы я внезапно умер без его помощи, скажем, от разрыва аорты, он возненавидел бы меня гораздо сильнее, чем сейчас.