– Клянусь апостолом, – весело заявил сэр Найджел, который стоял на корме и глядел по сторонам, – эта земля действительно стоит того, чтобы за нее сражаться, и очень жаль ехать во Францию ради того, что можно иметь и дома. Вы не заметили горбуна на берегу?

– Да нет, – пробурчал сэр Оливер, – не заметил, я спешил вниз, у меня устрица в горле застряла, а я так и не выпил налитый мне бокал кипрского вина.

– Я видел горбуна, достойный лорд, – вмешался Терлейк, – старик, одно плечо выше другого.

– Это предвещает удачу, – пояснил сэр Найджел. – Нам также перешли дорогу женщина и священник, поэтому все у нас, видимо, пойдет хорошо. А что ты скажешь, Эдриксон?

– Не знаю, достойный лорд. Древние римляне были народ очень мудрый, а все-таки ставили свою судьбу в зависимость от таких примет: греки тоже, да и другие народы древности, известные своей ученостью. Однако среди современных людей многие насмехаются над предзнаменованиями.

– Тут не может быть никаких сомнений, – сказал сэр Оливер Баттестхорн. – Я отлично помню, как однажды в Наварре вдруг слева от меня из совершенно безоблачного неба прогремел гром. Мы поняли, что случится беда. Долго ждать не пришлось: всего через тринадцать дней волки стащили превосходную ляжку оленя, лежавшую у самого входа в мою палатку, и в тот же день две фляги старого вина прокисли и помутнели.

– Принесите-ка снизу мое снаряжение, – обратился сэр Найджел к своим оруженосцам, – а также доспехи сэра Оливера. Мы облачимся в них здесь. Потом займитесь и собой. Я надеюсь, что вы сегодня с честью вступите на путь рыцарских подвигов и покажете себя вполне достойными и храбрыми оруженосцами. А теперь, сэр Оливер, решайте сами: желали бы вы, чтобы я командовал, или вы будете командовать сами?

– Конечно вы, мой петушок, вы! Клянусь пресвятой Девой! Я тоже не цыпленок, но все же не столь многоопытен в военном деле, как оруженосец сэра Уолтера Мэнни. Делайте все, что сочтете нужным.

– Тогда пусть ваше знамя развевается на носу, а мое на корме. В качестве передового охранения я даю вам ваших собственных сорок человек и сорок лучников. А еще сорок человек да мои ратники и оруженосцы будут охранять корму. Десять лучников с тридцатью матросами под началом, шкипера пусть находятся на шкафуте, десять будут лежать наготове с камнями и арбалетами. Одобряете такой план?

– Хорошо, клянусь, очень хорошо! Но вот несут мои доспехи, и мне придется потрудиться, – я уже не смогу просто скользнуть в них, как бывало, когда впервые взглянул в лицо войне.

Тем временем во всех частях большого корабля люди суетились и готовились к военным действиям. Лучники стояли группами на палубах, натягивая потуже тетивы и пробуя, крепко ли они держатся в зарубках. Среди них ходили Эйлвард и другие, более пожилые солдаты, то давая вполголоса немногословные указания, то предостерегая.

– Держитесь, мои золотые ребятки, – говорил старый лучник, переходя от кучки к кучке, – клянусь эфесом, нынче нам должно повезти. Не забывайте поговорку Белого отряда.

– Какая же это поговорка, Эйлвард? – крикнуло несколько человек; они слушали, опираясь на свои луки, и посмеивались.

– Один старый лучник говаривал: «Каждый лук туго согнуть. Каждая стрела, чтоб в цель пошла. Каждая тетива натянута крепко. Каждая стрела пусть летит метко!» И если у лучника на уме эта поговорка, на левой руке нарукавник, перчатка для стрельбы на правой и за поясом воску на фартинг, – чего еще может он пожелать?

– Было бы неплохо, – заметил Хордл Джон, – если бы у него за поясом было и на четыре фартинга вина.

– Сначала труд, вино потом, mon camarade, однако нам пора занять свои места: мне кажется, вон там, между скалами Нидл и ущельями Элум, я вижу самые верхушки мачт на их судах. Хьюетт, Кук, Джонсон, Каннингем, ваши люди будут охранять корму. Торнбери, Уолтере, Хэкетт, Бэддлсмир, вы с сэром Оливером на полубаке. Саймон, ты останешься при знамени сэра Найджела, а десять человек должны пройти на нос.

Спокойно и быстро люди разошлись по местам; они легли плашмя на палубу, ибо так приказал сэр Найджел. В носовой части было укреплено копье сэра Оливера с его гербом – кабаньей головой на золотом поле. На корме стоял Черный Саймон со знаменем рода Лорингов. На шкафуте находились саутгемптонские моряки, волосатые и смуглые; они скинули куртки, затянули пояса и держали в руках мечи, колотушки и топоры. Их вожак Гудвин Хаутейн на корме разговаривал с сэром Найджелом, время от времени поглядывая то на раздувшийся парус, то на двух матросов, державших румпель.

– Передайте приказ, – сказал сэр Найджел, – чтобы ни один человек не брался за оружие и не натягивал тетивы, пока мой трубач не подаст сигнал. Хорошо бы нам сделать вид, что это – торговое судно из Саутгемптона, и притвориться, будто мы испугались и бежим от них.

– Мы скоро их увидим, – заявил старший шкипер. – Ого, разве я не прав? Вон они притаились в гавани Фрэшуотер, эти водяные змеи. Обратите внимание на дым в том месте, где они совершили свое черное дело! Смотрите, как их лодки спешат отойти от берега! Они нас увидели и созывают людей на борт. А вот они поднимают якорь. Кишат на палубе, словно муравьи! Они действуют, как опытные моряки. Достойный лорд, они не так глупы. Боюсь, что мы задумали больше, чем сможем выполнить. Каждое из их судов – галеас, притом из самых больших и быстроходных.

– Хотел бы я иметь ваши глаза, – отозвался сэр Найджел и прищурился, всматриваясь в пиратские суда. – Как видно, это отличные корабли, и мы получим большое удовольствие от встречи с ними. Хорошо бы сообщить людям, что сегодня мы не будем ни давать пощады, ни ждать пощады. Нет ли у вас случайно на этом судне священника или монаха, мистер Хаутейн?

– Нет, достойный лорд.

– Для моего отряда это не так уж важно, – все они перед отъездом из замка Туинхэм исповедались и причастились, и отец Христофор из аббатства дал мне слово, что они равно подготовлены и для того света и для Гаскони. Но меня берет сомнение относительно этих винчестерцев, прибывших с сэром Оливером, ибо кажутся они мне весьма безбожным отрядом. Передайте приказ, чтобы люди стали на колени, и пусть младшие командиры прочтут для них Pater, Ave и Credo. ["Отче наш", «Богородице, дево, радуйся», «Верую» (лат.) ]