О любопытстве

В тот день, когда Захар уговорил меня писать примечания к "Необыкновенным путешествиям", он поклялся, что в его записях нет ничего вымышленного. Я помню о клятве, и только она придавала мне мужество в долгие часы безуспешных попыток разобраться в тайне мытья Москвы-реки. Теперь, узнав подробности этого происшествия, я нахожу его самым интересным из виденного Захаром.

Но сперва о семи холмах. Мне, да, наверное, и вам, казалось, что Захар просто не сумел нанести на план очертания московских холмов. Дело это нелегкое, а работал он без инструментов. И я начал с того, что принялся перелистывать в библиотеке книги о Москве. Надо было разыскать тех ученых середины прошлого века, на которых ссылается Захар.

Просмотрел много книг, пока на страницах двухтомника "Москва", написанного А. Мартыновым и И. Снегиревым в 1865 году, встретил перечень всех семи московских холмов и, что меня особенно порадовало, точные адреса всех холмов. Сделав выписку из книги, я подумал: дай-ка пройду по этим адресам, проверю наблюдения Захара.

Но посоветовался со знающими людьми и услышал потрясающую новость: древнее выражение "Москва стоит на семи холмах" -- полностью неверно! Современные ученые считают, что холмов в Москве нет, есть лишь небольшие, разделенные долинами и долинками водоразделы притоков Москвы-реки. А такую изрезанную местность, если произвольно комбинировать ее высотки и низины, можно с одинаковым успехом разделить на большее или меньшее число возвышенностей.

Это -- первая причина неудачи Захара. Есть и вторая причина. За восемь веков существования столицы, особенно за последнее тридцатилетие, человек неузнаваемо изменил древний рельеф Москвы. Там, где некогда были моренные холмы, теперь расстилаются асфальтированные площади. Крутые подъ- емы на многие водоразделы сглажены, котловины и овраги засыпаны. Уровень одних мест искусственно снижен на несколько метров, других--поднят. Слой земли, в котором попадаются остатки старинных укреплений, жилищ, деревянных или каменных мостовых, в центральной части города иногда превышает 10-- 12 метров.

На территории Москвы известны 120 рек, речек и ручьев. Захар искал их одновременно с холмами, и так же неудачно. Он не сообразил, что круглые отверстия-жерла в граните столичных набережных -- "устья" притоков Москвы-реки. Самое крупное жерло принадлежит реке Неглинной, заключенной в трубы полтора века назад. Спрятаны под землю речки Пресня, Каменка, Рачка, Чечера, Лихоборка, Нищенка, Котловка, Таракановка, Ходынка, ручьи Сивка, Сара, Золотой Рожок, многие другие притоки Москвы-реки и Яузы. Во время весеннего таяния снегов и летних дождей они принимают воду через водостоки. Под улицами столицы заточены в трубы десятки речек и ручьев; лишь мелкие ручьи еще текут кое-где на окраинах Москвы, ожидая, пока подойдет их черед исчезнуть с поверхности земли.

Фальшивый мост с домами вместо перил -- московская улица Кузнецкий мост, пересекающая сделанную подземной реку Неглинную. Некогда на месте пересечения стоял мост, память о нем и сохранило название улицы.

Захар действительно удачлив. Не потому, что Москва снова лежала на его пути: для такого "везения" понадобилось проехать по железным дорогам лишнюю тысячу километров. Захар наблюдал, как "моют" русло Москвы-реки; вот это --настоящая удача: промывку устраивают раз в несколько лет.

Обычная скорость течения Москвы-реки в черте города -- десятые доли метра в секунду: выше и ниже столицы на реке построены плотины. Если открыть затворы этих плотин, то скорость течения увеличивается до двух метров в секунду и оно уносит со дна накопившийся там илистый слой грязи. Используя запасы паводковых вод, так и промывают русло Москвы-реки. Я узнал о подробностях мытья у работников канала имени Москвы.

Остается сказать об остальных неясностях в рассказе "О любопытстве".

Уличное движение в Москве очень оживленное, и на многих перекрестках устроены подземные переходы и переезды. Перед тем как наметить место для их сооружения, подсчитывают количество автомашин и пешеходов, пересекающих перекресток.

Как я был экскурсоводом

Моря, по которым плыл Захар, -- большие водохранилища, построенные на Волге и за свою величину называемые морями. Первое море -- Московское, второе -- Рыбинское, третье -- Горьков-ское, четвертое -- Куйбышевское, пятое -- Волгоградское. На водохранилищах нередки штормовые ветры силой в 10--12 баллов, когда высота волн превышает 3 метра. В такую непогоду суда отстаиваются в портах-убежищах.

Острова, кочующие по Рыбинскому морю, -- торфяники, подмытые водой и всплывшие со дна водохранилища. Иногда они достигали 1--2 километров в длину и первое время мешали судоходству. Теперь их блуждание по морю прекращено, Случаи с пароходом, под которым всплыл торфяной остров, похож на анекдот, и я было не поверил Захару. Изучение первоисточников убедило, что такой случай был в 1946 году с колес-пьш пароходом "Рульков". Из-за сильного ветра пароход стал на якорь в открытом море и был неожиданно приподнят поднявшимся со дна торфяником.

Кошки, как известно, боятся воды. Поэтому рассказ о ныряющей кошке тоже показался мне вымышленным. Как ни удивительно, правдив и он. В том же 1946 году на Рыбинском море работала экспедиция гидрологов. Вот что сообщали ее участники:

"На маленьком островке нам встретился полузатопленный дом. Приближаясь к нему, мы увидели, как в воду спрыгнуло какое-то животное. Спустя несколько секунд зверек появился снова, держа в зубах блестевшую на солнце рыбу. Мы стали наблюдать. Животное ныряло в воду и неизменно появлялось оттуда с рыбой во рту. Когда мы поймали диковинного зверя, он оказался кошкой, оставленной, видимо, своими хозяевами. Ей надо было чем-то питаться, и она занялась ловлей рыбы. Жила она в одиночестве довольно долго и приноровилась к новому ремеслу очень неплохо: бросалась на проплывавших мимо нее рыбешек не хуже, чем на мышей... Этот случай -- не просто забавная история. Ученые давно заметили, что на изменение внешних условий животное отвечает изменением своего поведения и быстро приспосабливается к новым условиям".