Измайлов Андрей

Референт

Андрей ИЗМАЙЛОВ

РЕФЕРЕНТ

Все, что вы хотели узнать о писателях, но боялись спросить

Остряк любезный, по рукам! Полней бокал досуга, И вылей сотню эпиграмм На недруга и друга!

(Стихи и рисунок А С Пушкина)

В новой книге Андрея Измайлова, автора знаменитых детективов, собраны подлинные, но невероятно смешные истории (анекдоты) из жизни писателей.

АНДРЕЙ ИЗМАЙЛОВ(tm) - автор захватывающих детективов, многие из которых стали бестселлерами ("Русский транзит", "Считаю до трех!"). Но друзья и коллеги знают его как очень веселого человека. По словам одного из них, "он непрерывно травит анекдоты и, кажется, всех их перетравил". (Анекдоты - друзьям? Или друзей - анекдотами?) Источник его неиссякаемого буйного веселья - жизнь, которая их (и друзей, и анекдоты) все время порождает. Она, собственно, из них и состоит. В новой книге Андрея Измайлова собраны невероятно смешные истории из жизни его друзей-писателей. Мало кто знает о том, как живут наши очень и не очень знаменитые литераторы. Из этой книги вы узнаете о них такое... ...Как говаривал А. С. Пушкин: "Анекдот - кирпич русской литературы". Читатель по достоинству оценит и "кирпичи" и "каменщиков".

НЕИЗВЕСТНЫЙ ХУДОЖНИК

Портрет известного художника слова А. Н. Измайлова

в окружении друзей (все не поместились) и любимых предметов Самый конец XX века

РЕФЕРЕНТ

Мемуар Предуведомление Некоторые имена и фамилии, но не события, изменены по причинам, известным одному автору

Других писателей у меня нет... Генсек Коба

Предоставьте человеку свободу - и он неизбежно начнет писать книгу. Собственно говоря, если посадить человека в тюрьму, он также начнет писать. Не знаю, важно ли это сопоставление, но твердо убежден, что многих авторов я предпочел бы увидеть за решеткой. Альфред Бестер

1983 ГОД. За день, вернее, за ночь до решения секретариата о привлечении меня референтом Союза писателей приснилось: Воля (секретарь по оргработе, которую просто зовут так... правда, она соответствует своему имени) ведет группу претендентов на звание референта по Дому, знакомит с апартаментами. Человек пять, среди нас даже какая-то дева. А я все приосаниваюсь - как бы есть у меня преимущество, знаю уже этот Дом от плинтуса до лампочки. И вот Воля подводит нас к мавританской гостиной, где тоже все уже знакомо. Открывает дверь, а там... все та же "мавританка", но умопомрачительно комфортабельная. И не как служебная, а как жилая комната: стены затянуты розово-золотым штофом, мебель теплой матовой фактуры, лампа бронзовая на бюро, кровать-тахта под балдахином, ковер ворсистый-топкий. И т. д. А под выключателем у выхода, где обычно табличка "Отв. за пожарную безопасность", - сверкающая латунная пластинка, и на ней витиевато выгравировано: "Переходящий кабинет лучшему писателю ...Проснулся. Мда-а! Днем на рабочем заседалище тогдашний первый секретарь Чепуров сказал, что теперь у нас новый референт... Это - я. И в "мавританке", то бишь в реферятнике, - шесть лет от звонка до звонка.

"СПРАВОЧНИК союза писателей СССР. 1986 год" - содержит 784 страницы и чертову уйму фамилий... Популярная игра студентов Литинститута - рулетка. Каждый скидывает в банк, скажем, десять копеек, и по кругу пускается "Справочник". Каждый по очереди раскрывает наугад и тыкает пальцем - кто в какую фамилию попадет: Мина Ромуальд Рихардович, переводчик, прозаик. Можешь хоть что-то сказать о нем? Назвать хоть одну книгу, которую читал или о которой хотя бы слышал? Нет? Клади еще десять копеек и передавай "Справочник" следующему. Следующий: Скучайте!.. Не в смысле - скучайте. А в смысле - Скучайте Рамута Ионовна, поэт, драматург... Каким же бессуеверным поэтом и драматургом нужно быть, чтобы печататься под такой фамилией! Это не ответ! Десять копеек, и - далее. Банк растет до тех пор, пока кому-нибудь не повезет. Предание гласит, что одному повезло. Он ткнул в Эльдара Рязанова. Сорвал банк в 18 рублей. Эка накопилось! (По курсу 1986 года.) Хорошо, что режиссер Рязанов еще и член СП СССР!

СКОНЧАЛСЯ писатель Мононзон. Идет референт на панихиду в Дом писателя и видит - весь город в траурных флагах. Надо же!.. Оно конечно... Но чтоб столь масштабно скорбеть?! Ага! Вот она, догадка! Вьетнамский генсек Ле Зуан в тот же день... Гм! Похороны Мононзона имени Ле Зуана.

БЫЛ ТАКОЙ литератор - Г. Мелкий пакостник. Козни строил своим же, подставлял по мелочи, гадил при первой возможности. Получал от этого удовольствие. Потом заболел и почти умер уже. Но почти. На смертном одре призвал к себе поэта А. А. Прокофьева, самого главного среди тогдашних писателей Ленинграда, официально главного. И покаялся этот самый Г. поэту А. А. Прокофьеву: - Саша, я такая сволочь, такая сволочь! Прости меня! И все наши ребята, кому я нагадил, пусть простят, если смогут. А. А. Прокофьев, твердый-бронебойный и потому сентиментальный, расчувствовался и пустил слезу: - Что ты, Г., что ты! Все хорошо! И ты неплохой! - Нет, я плохой. Я же знаю. И ты знаешь. И ребята наши знают... И поэтому - последняя просьба ко всем вам и к тебе, в первую очередь, как к нашему первому... Пусть меня похоронят в закрытом гробу. А то мне стыдно глядеть в глаза товарищам, которым я причинил столько вреда. Даже ОТТУДА стыдно глядеть! - Что ты, Г., что ты! Не надо! - Надо! Это моя последняя воля. Ты не можешь ее не выполнить, Саша! Обещай! Обещал. Поплакали еще на плече друг друга. А через парочку дней этот Г. умер. И принесли его на Комаровское кладбище, к ямке. В заколоченном гробу. Уже было отговорили прощальные речи исключительно положительные, не молчать же над могилой, памятуя известный обычай "или хорошо или ничего". И тут, откуда ни возьмись, - машина подруливает, визжа покрышками. Люди в сером из нее повыскакивали, книжки красненькие продемонстрировали. И командуют: - Вскройте гроб! - Да вы что?! Вы что-о?!! - вскипел А. А. Прокофьев. И коллеги по творческому цеху, понятно, взроптали. В общем, народ не взбезмолвствовал... - И все-таки вскройте! К нам, на Литейный, четыре, поступило заявление от товарища Г., что он умирает, а первый секретарь А. А. Прокофьев, ненавидя товарища Г., обещал публично похоронить его лицом вниз. А остальные коллеги будут не против, а только за. Потому что тоже ненавидят товарища Г. Но на похоронах будут и родственники усопшего, и всякие посторонние не исключены. Потому и гроб будет заколочен... Вы отрицаете? Да? А гроб-то заколочен. Почему?! В общем, вскрыли. Разумеется, никакого "лицом вниз". Все как обычно. Только физиономия усопшего - ехидная-ехидная! Нет, но каков, а?! С того света достал! Ладно бы только своих коллег! Но Контора-то до чего в идиотском положении! У-у-у, п-п... писаки!

В РЕФЕРЯТНИКЕ обычно пустынно. То есть, конечно, кто только не заглядывает, но обычно - пустынно. Сидит референт. Младшенький коллега Горячкин сидит. Еще прозаик Рекшан сидит - по случаю решил на казенной машинке попечатать. Входит прозаик Степанов. Просто так. Входит поэт Знаменская. Тоже просто так. Потом - критик Топоров. Да вот мимо проходил, заглянул... Потом - дядя Миша Демиденко уже в привычной для него кондиции. Потом еще кто-то. И еще. И еще. Косяком пошли! И никто не уходит! Через десять минут реферятник сильно похож на общественный сортир в кинотеатре за пять минут до сеанса: человек тридцать с сигаретками топчутся и недоуменно друг на друга поглядывают. Во взгляде: я-то знаю, зачем именно сюда пришел, но вы-то все чего вдруг?! Хотя и тот, кто считает, что знает, тоже не знает. Как-то так получилось само собой... Ноги сами принесли... Потом пришла очевидная разгадка! До открытия кабака было минут двадцать! Вот и поднялись в "мавританку" переждать... Но чтоб в таком количестве?! - Ну-ка, все на выход! У нас всенародное горе, а вы тут... - Да пожалуйста! Тем более что кабак вот уже открылся.

ВСЕНАРОДНОЕ горе - почил генсек Черненко. "По сути дела, надо бы печалиться, а я пою, а я пою!" Но нет! Писатели в ту пору - верные помощники Партии, и это уже приказ... Приказ, вернее, распоряжение: в канун предания генсека Кремлевской стене, организовать в Доме писателя ночное дежурство у телефона, глаз не сомкнуть и хотя бы один раз за ночь совершить обход вверенных помещений. Зачем? А вдруг что-нибудь! Что? Что-нибудь! И если вдруг это самое что-нибудь, то вам позвонят. Или вы сразу звоните, если у вас что-нибудь. Му-у-уд-д...ро! Кому дежурить? А референту, например! И стал референт дежурить. Кабинет писательского Председателя. Глухая ночь. Гулкая тишина. Пустота - тени великих витают. Со стены Максим Горький взглядом выражает: "Если враг не сдается, его уничтожают!" - а глаза добрые-добрые. Телефон стоит молча. Скучновато, но и жутковато. Обход, что ли, затеять? Дом писателя, бывший Дворец Шереметева, - обширен и закоулист... Белый зал, где Зощенку хаяли. Стройные ряды кресел, потусторонние ангелы с ангелицами в качестве лепнины, колыхание портьерного занавеса от невесть откуда проникшего сквозняка. От сквозняка?.. Неуютно... И меж рядов вполне залег некто прошлый - щас выскочит и гаркнет: "Совершенно справедливо Зощенко был публично высечен как чуждый советской литературе пасквилянт и пошляк!" Да ну вас всех! Вон отсюда. В... ...кабак. Стены обшитые мореным резным мрачным дубом. Единственное светлое пятно - тускло подсвеченный витраж, фальшь-окно: герб шереметевский и то ли ободрение, то ли угроза по-латыни: "Бог помнит (хранит?) всё!" Намек вольнодумцам, что сюда же повадились "соседи" через дорогу (то бишь с Литейного, 4) - выпить-закусить, дружить, внимать слову, которое не воробей? Угу! И "жучков", наверняка, пона-тыкали в деревянные излишества генитального вида! Шорохи по всему кабаку осторожные, потрескивания, ЗВУКИ!.. Оно конечно, тараканы празднуют ночное затишье, а то и мыши. Но... Шел бы референт отсюда! А хотя бы в... ...Готическую гостиную... Ага, конечно!! Готика - она, по определению, жизнерадостная. Камин, острые тени, стулья-истуканы, суровый Дант с мозаичного портрета - типа: в Аду не был? а то сходим, я провожу. Тьфу! И тут... ..завывание нечеловеческое ниоткуда и отовсюду. Ветер... так не воет. Человек - тоже. А вот НЕ человек... В манере "Поднимите мне веки!". - Смирррно! - отпугивает референт сержантским рыком. Тишина... Вот оно (он, она, они?) вытягивается по стойке "смирно" и, выпучив глаза, с натугой молчит. Чур меня, чур! Подняться ли по винтовой лестнице из Готической? Аккурат к "Мавританке"? Как бы завывание оттуда, больше неоткуда... Нет уж! Инициатива наказуема. "Мавританка", мавританская гостиная - со всеми интерьерными прибамбасами, присущими каким-нибудь сельджукам. А у сельджуков, понятно, чуть что и - секир башка. Глупости, разумеется! Но... Даром что "мавританка" - она же и реферятник, то бишь непосредственное рабочее место референта. Все равно - нет уж! Референт там днем работает. А сегодня ночью он работает у телефона в кабинете писательского Председателя - вдруг что-нибудь... в связи с кончиной генсека?! Пойти, что ли, обратно! Дежурство, знаете ли... И пошел. А оно вослед завыло вновь, заулюлюкало, заголосило. - Смирррно! - отпугивает референт по-новой. Умолкает око по-новой... Через паузу - опять: "Поднимите мне веки!" В общем, пока референт до телефона добрел по коридорам-лестницам, раза четыре с ним (оно!) обменялись любезностями. И потом, после, уже из кабинета, референт ему (оно!) в никуда: "Смирррно!" - а оно из ниоткуда: "Уууыыыааа!" (поднимите, мол... веки!) И так - от заката до рассвета. А звонить по координационному номеру как-то... не с руки... Дескать, у нас тут нечто! Ответ известен: "Так пойдите, проконтролируйте и прекратите!" Опять же Горький со стены напутствует: "Если враг не сдается, его уничтожают!" Вот сами и пойдите, соцреалисты доморощенные! ...Серое утро настало. Развиднелось. Телефон сам зазвонил. Вздрагивает референт, трубку сдергивает и по инерции рявкает в нее: "Смирррно!" Координатор партейный после настучал, что дежурный пьян был в стельку. А когда дежурный (референт!) не поленился и сходил-проверился, справку принес с печатью ("Мертвецки трезв! Ни в одном глазу!"), ябеда публично извинился и не то чтобы зауважал, но сторонился и сторонился: экий дежурный! координатору - "смирррно!" К полудню и начальство писательское подтянулось. Как, спрашивают, устал? Не отдохнул, отвечает референт уклончиво. Ладно, поощряют, можешь отдыхать. Только вот еще принеси из реферятника наш общий писательский отклик на печальное событие - ты ж его вчера составил, да? Да... Хочешь, не хочешь - в реферятник, в "мавританку". ТУ САМУЮ. Впрочем, уже день деньской. И оно (оно!) стихло. А и было ли оно!.. А референт просто сейчас скоренько сходит на свое рабочее место и - домой, на боковую! В конце концов, вчера же был референт в реферятнике (не ночью, но ранним вечером), и ничего! Кто тут?! А тут - дядя Миша Демиденко! Вчера, когда референт вытурил из "мавританки" толпу, дядя Миша Демиденко уже был в забытьи. И был он забыт. Ветошью на диванчике прикинулся... А среди ночи очнулся. Во рту - сухостой, вокруг - тьма и сельджуки, дверь замкнута - замуровали демоны! Взорал дико (водички бы хоть! в сортир бы хоть!). А ему вдруг голос с неба: "Смир-ррно!" А он человек в прошлом военный... Так всю ночь и промаялся... Уф-ф! Налил референт ему водички. Предварительно отжурчал дядя Миша свое-простатитное. Жив курилка! - А что это ночью было? - спрашивает осторожно. - Понятия не имею! - отвечает референт осторожно. - Дежурил я, ничего не слышал. Мы тут генсека, в общем, хороним... - А, - говорит, - это бывает. Но со мной - не дождетесь! Впрочем... ты меня спас и за это на, получи! схватил что под руку попало (листок, блин, с общим откликом!) и на обороте начертал: "Референту. Личное приглашение на мои похороны. Это будет для меня счастьем! Миша Демиденко".* И пошел куда подальше от Дома писателя - к себе домой. Ну и референт - к себе... куда подальше от Дома писателя. Но позже, сутки спустя, - снова в тот же Дом, в тот же Дом. Куда ж мы без него, без легендарного...