- Каралис, не расстраивайся! - Катька стала срывать васильки и складывать их в букет. - Греки - это интересно. Может, окажется, что вы родственники. Будешь сюда приезжать. - Она оглядела тощий букетик. - Только я, наверное, скоро уеду...

- Куда? - я покусывал травинку.

- Домой...

- А чего вдруг? - я поднялся и сел.

Катька пожала плечами:

- Совсем не вдруг. Просто надоело...

- Понятно, - я пощекотал травинкой Катькину шею. - Знаешь, почему я смуглый и быстро загораю?

- Потому, что грек.

- Нет, - помотал я головой. - У меня дед по материнской линии был молдаванином. Профессор химии, жил в дореволюционном Тамбове. Александр Николаевич Бузни. Смоляная борода, густые черные волосы...

- Молдаванин? - Катька вырвала у меня травинку. - Ну и коктейльчик! Покрутила рыжей головой. - И ты считаешь себя русским?

- А кем же еще!..

...Я загнал машину через распахнутую аппарель в гулкий трюм парома, дождался, пока матросы закрепят крючьями ее колеса, и вышел на причал.

Катька приподнялась на цыпочки и картинно обвила мою спину руками. Возложила голову на грудь, словно хотела услышать, как бьется мое сердце.

- Поцелуй меня на прощание, - попросила тихо. - Наверное, мы уже не увидимся.

Я приобнял ее за плечи. Чмокнул в пахнущий шампунем пробор...

Она прижалась всем телом, словно поцелуй в голову разжег в ней желание.

- А в губы? - она смотрела чуть озорно и грустно.

Я поцеловал в губы и порадовался, что не довелось сделать этого раньше.

Когда я разлепил глаза и потряс головой, Катька постукала ладошками по моей груди:

- Ну, еще!

Я стиснул ее так, что хрустнули косточки, и сам провалился в жаркую пустоту. Даже перестал слышать крики чаек. Ну, дает, соотечественница!

Когда мы разомкнули губы, Катька с сияющими глазами отошла от меня и покосилось на здание морского вокзала. Там на низком крылечке, возле бесшумных дверей, толпились люди. Она словно выглядывала кого-то.

- Ты чего? - сказал я, чтобы что-нибудь сказать.

Она прошлась узучающим взглядом по моему лицу и показала красивым пальцем на здание эстонской компании, высившееся в начале длинного мола:

- Я поеду домой с того причала! Паром Эстония!.. Вот тебе мой таллиннский телефон и адрес. Напиши...

Я сказал, что напишу. Она притянула меня за уши и влепила долгий влажный поцелуй в губы.

- Не перестаю удивляться эстонским свиристелкам, - пошатываясь, сказал я.

- А я тебе!

- Почему?

- Потому. Все время хотел этого и строил из себя папашку... Иди, скоро отправление. - Она подтолкнула меня к трапу, перекрестила и пошла к коробке вокзала с поникшим шведским флагом.

У дверей к ней подошел угрюмый белобрысый парень, и я догадался, что это Эрик. Катька сказала ему что-то язвительно-резкое и стала махать мне рукой - милый уезжает... Артистка!

Эрик хмуро покосился на меня и отвернулся.

Я тоже махнул ей несколько раз и, слегка обиженный этим спектаклем, взошел на паром.

...Когда через много месяцев я позвонил в Таллинн и попросил Катрин, свистящий женский голос спросил, какую Катрин мне нужно, как ее фамилия. Я назвал фамилию.

В трубке задумались.

- Она еще работала в Швеции, - подсказал я. - Девушка такая...

- Та, та, - печально сказали в трубке. - Та тевушка... Та тевушка пагип на пароме Эстонья. Они стесь польсе не сывут.

Я извинился и положил трубку.

У нас в Зеленогорске стоял теплый май, цвела сирень, только не прыгали по траве серые и черные крольчата...

Рыжая симпатичная свиристелка. И чего ей не сиделось дома? Ведь паром затонул на маршруте Таллинн-Стокгольм, значит, она опять плыла в Швецию. И я зачем-то представил ее длинные рыжие волосы, колышащиеся под водой...

Я не стал вычеркивать ее из записной книжки, а лишь поставил против ее фамилии крест. И почему-то подумал: хорошо, что у нас с ней ничего не было...

Или было?..

х х х