- Счастливый день для вас, девицы! Купил я вас у князя Реброва-Замостного не за тем, чтобы мучить постыдными домогательствами, заставлять плясать вас голыми! Всем вам дам вольные, а посему уже сейчас можете вы считать себя свободными от крепости! Какая дорога открывается перед вами! Хочешь - паши, хочешь - занимайся торговлей или иди в услужение к честным людям. От вас благодарности не прошу, потому как лишь свой человеческий долг исполнил!

Несмотря на эти слова, Александр-таки ждал хоть какого-то выражения благодарности в свой адрес, но его не последовало. Девки стояли, ежились и не смотрели на освободителя. Им не нравилось обрисованное барином будущее ни пахать, ни торговать, ни служить им не хотелось.

- Ну что же вы молчите?! - нетерпеливо воскликнул Александр, стоявший на коляске, - Вы же получили свободу, радуйтесь!

За всех ответила Дуня, бывшая в театре Терпсихорой:

- Не обижайся, барин, но не больно-то мы свободы твоей искали. Не знаем, что с ней и делать. Но, коли назвал ты нас свободными и ни к чему принуждать не желаешь, так отпусти ты нас назад, к Евграфу-то Ефимычу, слезно тебя просим!

И девки пали коленами в снег, простирая вперед руки, завопили:

- Не надобно свободы! Отпусти к прежнему барину!

- Нам за ним починно хорошо и покойно было!

- Зачем увел нас и Ребровки? Танцевали себе, если всласть, как барыни жили! А таперича-то куда? В землю ковыряться нас заставишь?!

Слезы обиды наполнили глаза Александра. Изумление его было столь огромным, что он несколько минут просто глотал холодный воздух отворенным ртом, а потом, словно лишившись дара речи, выпустил из горла то ли громкий вздох, то ли крик:

- Э-а-а-ах!

Обреченно махнул рукой, толкнул Илью в спину. Коляска в сопровождении бряцанья бубенцов снялась с места, покатилась на полозьях по неглубокому снегу, а девки-музы постояли себе на месте, поглядели недолго вслед припорошеному снегом уезжающему экипажу да и побрели с радостными сердцами в Ребровку, к барскому дому, крестясь и облегченно вздыхая: "Пронесло! Слава тебе, Господи!" А в ушах опустошенного, подавленного Александра ещё долго стоял их просительный вопль, перебираемый лезшим из памяти густым басом Реброва-Запостного: "Ну-у, китайский-раскитайский бог!"

10

ИГРА В СОЛДАТИКИ НЕ В ШУТКУ, А ВСЕРЬЕЗ

Великий князь Николай Павлович любил быть первым. Еще в детстве желание быть победителем в любой игре стало отличительным признаком его натуры, но эта страсть наталкивалась и разбивалась довольно часто об упорство противников, не желающих отдавать Николаю победу, потому что все видели, что великий князь, хоть и упрям но не слишком смел - боялся выстрелов и прятался, когда его пытались учить стрелять из пистолета. Николай знал, что не может быть первым даже в играх, и это обстоятельство сильно огорчало его, а чувство обиды подогревалось уже в отрочестве знанием и того, что он никогда не будет царем. Александр - достаточно молод, здоров, может иметь сыновей-наследников, а если таковых и не будет, то престол в случае смерти Александра займет Константин, способный иметь наследников, то есть соперников его, Николая. И это желание быть первым во всем при отсутствии необходимых к тому данных уже в детстве сделало характер великого князя желчным и недружелюбным. Все понимали, что Николай никого не любит, и, кто насколько мог себе это позволить, отвечали ему тем же. Николай же, видя, что его не любят, ещё более делался неуживчивым, нелюдимым, вымещал обиду на мир в подвластных ему воинских частях. Но вот в 1819 году Николая поразило одно известие, сильно переменившее его отношение к жизни вообще и к себе лично в частности.

Именно в этом году Николаю от самого Александра о нежелании стало известно Константина царствовать, а поскольку Александра не было наследников, после смерти царствующего императора престол мог занять он, Николай. Однако никто в России, в широких её общественных кругах, о такой перемене в судьбе Николая не знал - манифест об отречении Константина, составленный в 1823 году, Александр не только не опубликовал, но и вообще скрыл ото всех при дворе содержание его. Лишь Аракчеев, князь Голицын да митрополит московский Филарет, да ещё вдовствующая императрица были посвящены в эту тайну, но не мог же Николай слышавший о манифесте от матери, заставить брата-императора предать огласке решение, согласно которому он уже не просто великий князь, а наследник-цесаревич! Ковчежец, спрятанный за алтарной преградой Успенского собора в Кремле, скрывал тайну его собственного величия, никем не замечаемого, не признаваемого прежде, но факт которого все должны были когда-нибудь признать. Это "когда-нибудь" и отравляло его сознание, и заставляло Николая ликовать уже почти пять лет! Не имея права отнестись к придворным, к министрам, даже к родственникам как наследник престола, то есть посмотреть на них с высоты ходуль будущего императорства, сын Павла безумно страдал, и только надежда на возможную и не слишком отдаленную во времени кончину брата, дававшую право взлететь на трон, подобно птице, вливала в великого князя силы терпеть положение одного из сыновей умерщвленного царя России, пока только великого князя, командира лейб-гвардии Измайловского полка, заносчивого и не слишком умного, но слишком самолюбивого, а поэтому беззаветно ищущего короны.

В один из студеных февральских вечеров 1824 года великий князь Николай и императрица Елизавета Алексеевна сидели в креслах в одном из уютных покоев, в Аничковом дворце, имевшем окна на Фонтанку, загроможденную по обоим берегам черными тушами вмерзших в корявый лед барж. Императрица, внутренне подготовившись к неприятному разговору, заранее облеклась личиной холодного внимания. Она перелистывала страницы нарочно взятой книги. Николай же, напротив, желал казаться раскованным и непринужденным. На его коленях примостилась левретка с острой мордочкой и выпуклыми глазами. Отдаленно её морда напоминала физиономию самого великого князя.

- Так зачем же вы пригласили меня сюда, ваше высочество? - не вытерпела Елизавета.

Николай помолчал, посмотрел куда-то поверх головы женщины и с деланной улыбкой заговорил:

- Предмет разговора, ваше величество, может быть, покажется вам очень странным, даже, - Николай щелкнул пальцами, подбирая нужное слово, - даже щекотливым.

- И уж, наверное, неприличным...

- Нет, я не способен говорить с женщинами, а тем более с императрицами, о неприличных вещах. Хотя, если взглянуть на дело с определенного ракурса, то может выйти и впрямь нечто... двусмысленное. Но ведь вы - мудрая женщина, к тому же... добродетельная женщина, а уж всем известно, что чистые одежды добродетели замарать невозможно.

- Перейдите к сути дела, сударь, - начала терять терпение Елизавета, сильно не любившая Николая.

- Перехожу незамедлительно, сударыня. Итак - напрямую я имею подозрения, что под именем нынешнего государя России, моего брата и вашего супруга, скрывается личность, выдающая себя за императора Александра Павловича.

Императрица ждала, что ей когда-нибудь заявят об этих подозрениях так откровенно. Она и сама видела, что из Белорусси в столицу Российской империи возвратился совсем другой человек, но признать это Елизавета не могла - тогда бы она перестала быть императрицей, а положение государыни ей было слишком лестно. Поэтому сейчас она насмешливо вскинула брови и сказала:

- Надо же! Самозванец?

- Да, самозванец, - решительно сказал Николай.

- Но тогда я у вас, сударь, должна спросить, где мой муж? Вы были подле него в Бобруйске, спали в одном доме с императором и, выходит, не заметили, как настоящего государя, моего супруга, заменили на какого-то самозванца? вы сами-то отдаете себе очтет о том, что говорите: Ах, фантазии какие, ваше высочество! - Женщина саркастически покачала головой. - Нет уж, я скорее соглашусь с доктором Виллие, утверждающим, что оспа в некоторых случаях способна исказить черты человека до полной неузнаваемости!