Наоборот, план Гитлера — внезапный прорыв фронта в центре при посредстве наступления через Люксембург — имел все шансы захватить врасплох Французский штаб, который был еще консервативнее, чем германский.

«Иодль и я, — говорит Кайтель, — были поражены и пленены оригинальностью и смелостью стратегического замысла фюрера».

Ни один из германских генералов, — ни в Нюрнберге, ни в другом случае, — не заявил о своем участии в составлении этого плана. Все признавали, что он целиком принадлежал одному Гитлеру.

«Фюрер, — сказал Геринг, — вел войну следующим образом: он давал общие директивы, а потом, когда он получал предложения от главнокомандующих, он их координировал, составлял общий план и комментировал его перед главными исполнителями.

«План кампании на Западе принадлежит исключительно ему. Он советовался с другими, но я должен сказать, что основная стратегическая идея была всецело его. Ему одному пришла в голову мысль прорыва в центре выигрыша всей кампании одной битвой. Он был очень одарен в стратегии.»

«Главный Штаб армии приготовил гораздо более посредственный план фронтальной битвы на Маасе.»

«Гитлеру также принадлежит идея применения парашютистов и воздушного десанта. — впервые в битве у Гента, потом у мостов на Маасе, у Мордрайка, Дортрехта и Роттердама. Он сам разработал операции внезапного захвата канала Альберта и форта Эбен Эмаель».

С самой юности он прилежно и даже страстно изучал великих классиков военного искусства: Мольтке, Шлиффена и, в особенности, Клаузевица. Он проштудировал все знаменитые кампании, в частности походы Фридриха II. Способность к схематизации и ориентации, которою он был наделен в высшей степени, помогла ему из множества деталей схватывать подлинный, простой и вечный смысл битв и кампаний. Он обладал интуицией, этим основным даром стратега. Он, единственный из германских военачальников, имел правильное представление о слабости противников и об упадке военной доктрины. И, наконец, его мощное воображение рисовало ему конкретно, живо и красочно возможности новейшей техники — танков и самолетов.

План Седана, — этот шедевр военного искусства, созданный штатским человеком, — явился зрелым плодом изучения, размышлений и дарования.

Кайтель, Иодль и Геринг дают несколько деталей того плана, который явился развитием идеи Гитлера. Главные силы германской армии были перемещены от Льежа по направлению к Седану. Единственная танковая дивизия, расположенная против Люксембурга, была усилена группой Гудериана и другими соединениями, что вместе составило три с половиной дивизии. Главный удар авиации был перемещен с севера Бельгии на равнину среднего течения Мааса. Несколько раз в течении зимы диспозиция была пересмотрена и переделана, но общий характер изменений был всегда один и от же: усиление центра, района Люксембурга и Седана.

«Мы достигли того, — говорит Иодль, — что к югу от линии Льеж-Намюр располагали в пять раз большими силами, чем к северу от нее». В мае девять танковых дивизий прорвались к Седану и только одна была в Голландии»

Гитлер сам установил конечную цель наступления: Аббевиль. Германские танки, сопровождаемые четырьмя единственными моторизованными пехотными дивизиями, должны были сделать этот пробег без остановки, не заботясь о тех частях, которые следовали за ними.

«Была, — говорит Иодль, — и возможность неудачи. Если б французская армия, не ввязываясь в бои в Бельгии, оставалась на месте и обернулась для контратаки к югу, то вся операция могла бы рухнуть». Гитлер пошел на риск, т. к. находил французскую армию неспособною к маневрам, необходимым для перемены фронта и выигрыша битвы.

Сверх того, он подготовил операцию, которая для своей эпохи явилась революционной. Седьмая дивизия, отборная часть, составленная из фанатиков гитлеровцев, должна была при начале наступления, быть высажена в качестве воздушного десанта у Гента, в центре расположения франко-англо-бельгийских войск. Она должна была овладеть городом, образовать там центр сопротивления и вызвать расстройство и дезорганизацию вражеских сил. До той поры парашютисты были использованы только в Польше и притом только малыми группами. Гитлер рассчитывал на неожиданный эффект, произведенный появлением целой дивизии, падающей с неба. Расчет был правилен. Французское командование никогда еще не стояло перед подобным явлением и в таких размерах.

Но план Гитлера устрашил в первую очередь германских генералов.

«Пришлось, — говорит Иодль, — в несколько приемов укреплять доверие участников». «Один за другим, — рассказывает Геринг, — генералы, вплоть до начальников дивизий, приходили ко мне и просили моего ходатайства перед фюрером об отмене этого плана. Они предсказывали катастрофу, считая французскую армию очень сильной, а генерала Гамелена очень искусным. Я не разделял этого взгляда. Я находил французскую армию чрезвычайно слабой».

Генералы были особенно устрашены быстротой передвижения, предписанной им при переходе равнины северной Франции. Идея пустить танковые дивизии вперед полной скоростью, без поддержки пехотой и артиллерией, казалась им безумной. Странная вещь: подобно своим французским противникам, они не извлекли уроков из Польской кампании, которую сами же выиграли. Их опасения привели к тем же заключениям, что и самонадеянность французского Генерального Штаба. «То, что удалось на востоке, — думали они, — не может повториться на Западе». Им уже представлялось, что они отрезаны от тыла, окружены и погибают.

Несмотря на все неблагоприятные прецеденты, Главный Штаб армии осмелился подать фюреру меморандум. Он просил, по крайней мере, остановку для наступающей армии после перехода ею Мааса, чтобы дать время пехоте присоединиться. Гитлер отверг меморандум.

Он был нетерпелив и нервничал. Он хотел начать наступление, как только армия закончит свои передвижения, чтобы завершить войну еще до Рождества. Великолепная сеть германских автострад позволяла переброску войск с Вислы на Рейн в невероятно короткое время. В начале ноября наступление на Францию должно было начаться, 5 ноября Гитлер подписал приказ, назначающий наступление на 12 ноября.

Этот приказ, так же как и те, о которых будет речь впереди, находится в архивах Нюрнберга. Весь механизм передачи приказа был, согласно требованию Гитлера, настолько гибким, что давал возможность верховному командованию отменять данный приказ и изменять его за несколько часов до вступления в силу.

Дело в том, что для проведения операции наступления Гитлеру нужна была, по крайней мере, неделя хорошей погоды.

«Ежедневно в полдень, — рассказывает Кайтель, — заведующий метеорологическими станциями являлся в кабинет фюрера для доклада. Гитлер принимал решение в зависимости от приносимых ему предсказаний».

Осенью 1939 г. была исключительно дождливой. 7 ноября потоки воды заливали Западную Европу. Приказ от 5 числа был изменен и наступление назначено на три дня раньше, на 9 ноября.

На следующий день предсказания были еще хуже. Приказ был снова отменен.

Наступление назначалось последовательно на 13, 16, 20, 27 и 29 ноября. Наступил декабрь, но погода не улучшалась. Приказы следуют далее: 4, 6, 12, 27 декабря, с примечаниями Иодля и Кайтеля: «Войскам оставаться в убежищах».

Метеорологи торжествовали над стратегией. До сих пор ничто не противилось проектам Гитлера. Теперь впервые он встретил противника: небо. И небо побеждало.

Эта осень 1939 г., казавшаяся нам такой спокойной, была полна нависшей неотвратимой угрозой, которую только дурная погода временно отвращала.

Однако, время это не было потеряно для Германии. Военные заводы спешно пополняли недостающее вооружение. Новые рекруты обучались. Новые дивизии создавались с такой быстротой, что французская разведка была совершенно сбита с толку.

Гитлер кипел от нетерпения и ярости. Он становился опасным даже для своего окружения. Ученый метеоролог входил в его кабинет на цыпочках, чувствуя себя виновным за поведение неба.

Наконец, 9 января, он появился с сияющим лицом: погода улучшалась.