- Я предупреждал, - вздохнул Безенцов, но комиссар его не заметил.

- Товарищи, мы идем на белых. У них четыре канлодки и один миноносец, а наши корабли того... - Говорить о том, что на "Буденном" и "Звезде" установлены только кормовые пушки, что "Сталин" не ходил на пробу артиллерии, не к чему. Сами знают. И комиссар повысил голос: - Значит, исполним революционный долг!

- Ура! - закричала палуба внизу.

- Плохо! - еле слышно сказал Безенцов. На этот раз комиссар его услышал. Повернулся и спросил в упор:

- Донка-то в порядке?

Безенцов вздрогнул. Потом молча подошел к машинному телеграфу. Ручки телеграфа были теплые, и, взявшись за них, Безенцов почувствовал, что выхода нет. Пожал плечами, но скомандовал:

- Отдать кормовые!

Концы шлепнулись по воде. Голос помощника прокричал с кормы:

- Отданы кормовые!.. Чисто за кормой.

Телеграф отзвенел "малый вперед", корпус задрожал, и корма покатилась от стенки. Безенцов застопорил машины.

- Отдать носовые!

- Отданы носовые!

- Лево на борт! - и Безенцов дал "малый назад".

"Разин", медленно забирая задний ход, стал отходить на середину гавани. Васька стоял как завороженный: теперь начиналось настоящее дело.

Глава третья

Море медленно колыхалось сплошной маслянистой зеленью. Васька уже знал, что это происходит от цветения какой-то водоросли, и слышал, как задумчивый кок с "Даная", вздохнув, сказал:

- Как есть зеленые щи, только что крутые яйца не плавают.

Щей с яйцом Васька в жизни своей не ел, а теплая ярко-зеленая жижа казалась ему омерзительной. Вообще о море ему думать не хотелось. Он с ним раз навсегда распрощался. Хватит.

Он сидел на большом камне на берегу у основания волнореза, и рядом с ним лежали его вещи - казенный брезентовый чемодан. Он только что ушел со "Степана Разина" и возвращаться на него не собирался. Откровенно говоря, его списали на берег. Еще откровеннее - вышибли.

Поодаль на волнорезе в белом кителе и под ручку с белой девицей сидел помощник с "Пролетария". В их сторону Васька старался не смотреть - белый цвет для него был невыносим: Безенцов победил.

Он старался не вспоминать, но всякая пакость сама лезла в голову.

Началось с выхода в море. В воротах гавани "Сталин" чуть не придавил "Даная". Потом "Свобода" ни с того ни с сего повернулась поперек фарватера и стала. У нее скисла машина.

На мостике "Разина" было тревожно и нехорошо, но еще хуже стало, когда "Знамя" поднял свой первый сигнал. Ни сигнальщик Ежов, ни Васька не могли его разобрать - флаги колбасками висели в неподвижном воздухе и были непонятны. Наконец прочли. Вышло невесть что: "Флагманский врач" и "Прекратить охоту на моржей".

Безенцов кричал петушиным голосом, и даже Дымов ругался. Снова читали флаги и рылись в книге, но получалось то же самое. Наконец остальные суда подняли "Ясно вижу" до половины. Это значит: "Вижу, но не понимаю". Тогда "Знамя" спустил свой сигнал и поднял флаги в обратном порядке.

За "знаменских" знаменитых сигнальщиков чуть что по шее не надавали! И при воспоминании о такой несправедливости Васька даже съежился от злости.

- Здорово, сынок! - вдруг сказал за его плечами голос Ситникова.

Васька исподлобья оглянулся, но промолчал. Разговаривать было не о чем. Даже с Ситниковым.

- Полагается отвечать "здравия желаю", - спокойно сказал Ситников и сел рядом. - Слыхал, что тебя списали. Однако ты не жалуйся: поделом списали.

Васька жаловаться не собирался, и Ситников продолжал:

- Не лезь на командира. Не разводи панику в боевой обстановке. "Продали!" - тоже выдумал, что кричать.

Васька засопел носом. Он был бессилен. Объяснять Ситникову он не мог. Выходили в бой - кричали "ура!", а вышли - получилась одна пакость. Одна радость Бе-зенцову.

- Знаю, что было, - неожиданно ответил Васькиным мыслям Ситников. - Всю петрушку знаю. Ничего. Наука.

- "Знамя" дал сигнал следовать по способности к Кривой косе, - усмехнулся Васька. - Последовали.., точно коровы с водопоя - кто куда. Попробуй на земле-отвозных грязнухах догнать ледоколы!

Ситников покачал головой:

- Не тот человек командовал. Матвей Вершин, первого дивизиона начальник, раньше кочегаром был и дела не знает. Однако и он ни при чем. Просто флотилия еще не сделанная.

Васька промолчал. Осуждать Вершина ему не хотелось. Вершина осуждал Безенцов. Весь поход посмеивался; хорошо распорядился товарищ начальник. Доползут корабли до белых, а те их поодиночке перещелкают. Матвея Вершина Васька не знал, но чувствовал своим.

- Пойду, пожалуй, - вдруг сказал он и нагнулся вперед, чтобы встать, но не встал. Ситников положил ему руку на плечо.

- Некуда тебе спешить. Рассказывай, как авралил.

- Нечего рассказывать. - Васька взглянул на руку Ситникова, тяжелую и волосатую. - Поправилась рука-то?

Вместо ответа Ситников хлопнул его по плечу.

- Выкладывай!

Ситниковская рука, очевидно, была в порядке. Васька поморщился.

- Да нечего мне... - но передумал. - Ну, пришли, стали стрелять. Больше "Знамя" и "Сталин", а мы смотрели. Потом на "Сталине" замок у носовой пушки вырвало. Мы рядом стояли. Видели, как раненых с бака понесли. . Потом пришли грязнухи. Постреляли и бросили. . Потом все в кучу сбились и повернули назад... Тут я ему и сказал...

- Герой! - улыбнулся Ситников. - И дурак, между прочим. Орешь, не разобравшись. На "Буденном" и "Звезде" пушки просели - сдали крепления. И еще трубопровод машинный перелопался, оттого что пушки над самыми машинами поставлены... На "Сталине" взрыв, а на "Свободе" поломка в машине. А кто же виноват? Безенцов твой, что ли?

Васька молча уставился на зеленую воду. От скользкой, жирной ряби его мутило, но отвернуться он не мог.

- Вот что я тебе, щенок, скажу, - продолжал Ситников. - Если кто и виноват, так не тебе в том деле распоряжаться. Ты за своим смотри. И еще я тебе скажу: молодцы наши ребята. На недоделанных калошах в бой пошли. Пошли и повоевали что надо.

- Что надо? - удивился Васька. Так удивился, что даже повернулся к Ситникову.