- Вы умерены, что здесь нет ошибки? - спросил он.
- Японские газетчики не могут допустить себе такую роскошь, как неточность, - сказал полицейский. - Боюсь, что ваши спасатели еще не обнаружили место катастрофы... Он глянул на помрачневшее лицо советского капитана и вздохнул. - Извините, мне пора, там пришла швартовая команда.
- До свиданья, спасибо, - рассеянно ответил капитан, после чего быстро прошел в радиорубку. Начальник рации сидел за своим столом, подшивал для отчета бумаги.
- Начальник, сейчас, как только выйдем из порта, передай срочно аварийную в Приморск. - Кажется, погибли наши на ББС...
Непослушными пальцами Максим сдвинул выключатель на ребристом теле японского фонарика. В неярком свете разглядел циферблат на запястье. Так, уже двадцать с лишним часов я здесь, - пробормотал он непослушными губами. - Долго я терплю, братцы, долго. Уже и батарейки садятся, а сердце мое все стучит. И надеюсь... - Он раскрыл журнал, охватив карандаш кулаком, написал крупно, коряво:
ВОЗДУХ ИЗ БАЛЛОНОВ ВЫТРАВИЛ. ДУХОТА, БОЛИТ ГОЛОВА. БАТАРЕЙКА КОНЧАЕТСЯ. ПЫТАЛСЯ ПОПАСТЬ В ЦПУ, НО ТАМ ВОДА. ГДЕ ВЫ, ЛЮДИ, ПОЧЕМУ ТАК ДОЛГО?
НО Я ВЕРЮ, НАДЕЮСЬ!
Захлопнул журнал, подбородком двинул кнопку выключателя. Двадцать часов. Сколько же времени вам надо, братцы? Радист выходит на связь регулярно. В ноль часов он не вышел, потом... Потом - все. Значит, в двенадцать вы не поймали наших позывных, подняли тревогу. 3апросили - ответа нет, дали команду на суда поблизости по последним координатам. Послали спасателя. Ну, пусть еще шесть часов. Всего - четырнадцать, пусть шестнадцать. Но я здесь уже двадцать!... Или я не так считаю, идя в этом мире все идет не так? Максим постучал кулаками по заснеженной крышке насоса, бил до боли. Ну ладно, мне еще больно, я жив. Я терплю, братцы!
...В правильных подсчетах Максима Ковалева отсутствовала одна существенная поправка, которую обязательно внес бы стармех Гусев, со своим "комплексом Квазимоды". Поправка эта - на установившуюся в нашей Системе реальность, столь же могучую, как подбиравшаяся к Максиму Бездна. Но не мог молодой, здравомыслящий человек без заранее принятого в расчет недоверия ко всей Системе, предположить, что самый элементарный порядок в ней нарушается регулярно и совершенно привычно, что в то время как он ведет свои подсчеты и ждет помощи, ни один человек в родном ему пароходстве еще и не догадывается о несчастье. Что кто-то, обязанный сообщить о непорядке в связи, не сделал этого раз и еще раз и лишь спустя тридцать шесть часов полетела в эфир грозная радиограмма с выговором капитану "Большекаменска" за то, что он нарушает Устав. Получать эту радиограмму оказалось некому: в это время Бездна уже овладела экипажем. Подсчитывая часы и минуты, оставшиеся до прихода спасателей, Максим не знал, что не час, а почти двое суток, отпущенных судьбой на его опасение, будут съедены Системой.
Человек зашел в застекленную кабину телефона-автомата и прикрыл за собой дверь. Поставив у ноги дипломат, он расстегнул морской, крытый чертовой кожей полушубок (такие были в моде еще во времена конвоя Пэ-КЮ-17,) и достал из кармана форменного пиджака записную книжку. Полистал ее торопливо, нашел нужную страницу и, держа книжку наотлете, далеко от глаз, набрал свободной рукой номер телефона. Пискнули гудки, трубку подняла женщина. Голос у нее был сочный, молодой, с нотками беспричинной радости.
- Квартира Протасовых, слушаю.
- Мне бы Викторию Михайловну, - попросил человек. Это вы? Звонит Гусев, старший механик. Припоминаете, в автобусе ехали? Да, тот самый.
- Вот уж не ожидала вашего звонка, - засмеялась Виктория. - Что-нибудь случилось, товарищ стармех?
- Нет... Вообще-то да, но об этом после. Мне, Виктория, очень некогда, я хотел только спросить, вы еще встречались с Максимом Ковалевым?
- Это необходимо знать? - спросила она не сразу.
- Дорогая девочка, оставим пикировку на потом. Он, помните, говорил, что сразу после рейса уйдет в отгулы оформлять документы на квартиру? Один рейс он сделал, пароход ушел снова. Мне надо знать, дали Максиму отгул или он вынужден был пойти и в этот рейс?
- Он сказал, что сходит еще раз. Или два.
- Именно так? - воскликнул Гусев. - Вы с ним лично разговаривали?
- Да, он заходил перед рейсом... Но что произошло, послушайте? Встревожилась Виктория. - Товарищ стармех!
- Пока ничего не известно, Виктория Михайловна, - проговорил он после паузы. - Надеюсь, все обойдется, извините, меня ждут... - И он повесил трубку...
- Алло. алло, стармех, где вы? - Виктория в сердцах бросила трубку на аппарат. - Чтоб ты пропал, старый черт! Квазимода несчастный! - Она размашисто шагнула в гостиную, остановилась перед трельяжем, скептически оглядывая в трех отражениях свое покрасневшее лицо.
- Что за шум, драки нет? - спросил из кухни отец. - Вызванивает будущий вождь? - Отец с аппетитам доедал гуляш, приготовленный дочерью, запивая из кружки холодным, процеженным по флотскому обычаю компотом. Отец когда-то плавал механиком, в последнее время работал начальником цеха на заводе в десяти минутах езды на машине от дома. Три года тому назад от него ушла жена. Уехала в Приморск, где, как оказалось, давным давно, еще навещая дочку, на первом курсе института, познакомилась, а затем сошлась с рыбацким капитаном. Поступок вполне безупречной и до тех пор уравновешенной супруги выбил Михаила Васильевича из колеи, да и на Викторию подействовал самым гнетущим образом. Распределившись после защиты диплома в проектную организацию, Виктория долго жила в общежитии, потом мама уговорила ее занять одну комнату в ее трехкомнатной квартире, благо, новый муж большую часть года пребывал в морях. Первый же отпуск, полученный на службе, Виктория решила провести с отцом, хотя мать, получавшая теперь по доверенности от капитана ежемесячно втрое больше, чем зарплата начальника цеха, предлагала ей на выбор путевки в любой конец страны. Приехав в запущенную отцовскую квартиру, Виктория несколько дней наводила в ней порядок, налаживала семейное питание и однажды заявила, что намерена перевестись на работу в Южный, быть может, даже на папин завод.
- Если, конечно, не помешаю тебе начинать новый раунд семейной жизни, папулик, - сказала она, испытывающе глядя на отца. Тот ответил со спокойной усмешкой.
- С меня хватит одного нокаута. Виктория, но подумай о себе. Ты у меня такая красавица, наверное, масса предложений?
- Не так много, как следовало бы, - сказала она. - Или я не такая уж красавица, как ты и мама считаете, или парни робеют. По крайней мере, порядочные.
- А будущий вождь? - спросил отец, уже встречавший Дмитрия, подвозившего однажды Викторию в Южный на своей машине.
- Я говорю о других, папа, - сжала губы Виктория.
Отец не заводил более разговора на щекотливую тему, но теперь, забывшись, снова беспечно обронил это прозвище.
- Нет, не вождь, папа, представь себе, - ответила Виктория. - И вообще, когда тебе надоест обзываться?
- Виноват, виноват, моя крохотулька, единственное оправдание, что не хотел тебя обидеть, - откликнулся отец. - Конечно, не вождь, а просто Дмитрий. Или Дима, если тебе так нравится. Это он звонил?
- Нет, один моряк.
- И ты, дочь моряка, обзываешь его Квазимодой?
- Ну, во-первых, он уже положил трубку, а во-вторых, видимо, твои гены, папочка, - лукаво сказала Виктория.
- Каюсь, язычок у меня резковат, от чего претерпел немало. - Отец вышел из кухни, и, ласково потеснив Викторию перед зеркалом, принялся завязывать галстук, снятый перед обедом. Надел пиджак, плотно обтянувший его плечи, причесал густые волосы, оглянулся на дочь.
- Расстроилась, маленькая?
- Нет, пап, - очнулась она и решительно подошла к телефону. - Я действительно позвоню Дмитрию.
- Можно по срочному, папа?
- Никогда не спрашивай меня о таких вещах, - он легонько обнял ее за плечи. Ты должна знать, что для родителей нет ничего более желанного, чем хоть в малости быть полезным для детей... Но скажи черт возьми, чем тебя расстроил этот Квазимода?