Немногие уцелевшие в сече литовские воины бросались в стремнину и тонули: тяжелые доспехи тянули на дно полноводной Двины даже самых искусных пловцов.

Князь Гердень так и не вернулся…

Победа была полной. Князь Довмонт не потерял ни одного дружинника. Псковичи недосчитались только Антона Лучкова, сраженного случайной стрелой.

Псковский летописец, восхищенный почти бескровной победой князя Довмонта, запишет после: «…убили в том бою единого псковича Антона, Лучкова сына, а иные все сохранены были без вреда…»

Праздничным колокольным звоном встретил Псков князя-победителя. Напоказ всему городу провезли по улицам богатейшую добычу. Дружина князя Довмонта выросла за считанные дни почти втрое: многие псковские удальцы пожелали служить такому удачливому воителю.

Но дороже добычи, дороже славы показались Довмонту слова тысяцкого Елиферия Твердиславича, сказанные наедине в тайной беседе:

— Теперь ты, княже, во Пскове сидишь твердо!

Вести о победе дошли до Великого Новгорода, и новгородские вечники наотрез отказали в помощи великому князю Ярославу, обиженному на псковичей за изгнание сына. Поход на Псков не состоялся: воевать одними своими дружинами великий князь не решился. Разгневанный упрямством новгородцев, он отъехал в стольный Владимир, оставив своим наместником в Новгороде племянника Юрия Андреевича Суздальского. Великий князь надеялся, что новгородцы позовут его обратно, без великокняжеских полков им трудно оборонять свои рубежи от немецких и датских рыцарей. Но великий князь ошибся. Новгородское посольство отправилось за помощью не к нему, а к молодому переяславскому князю Дмитрию, старшему сыну прославленного воителя Александра Невского.

Великий князь Ярослав забеспокоился, побоялся остаться в стороне, допустить в Новгород одно переяславское войско. Он обещал послать в Новгород сыновей Святослава и Михаила, а с ними полки из Владимира, Твери и иных низовских городов.[2] Но главным в войске остался Дмитрий Александрович. На этом новгородские послы стояли твердо. «Вот если бы ты сам, великий князь, пришел в Новгород, тогда другое дело», — заявили они.

Но сам великий князь Ярослав в поход не выступил.

Глава 3. РАКОВОРСКАЯ БИТВА

Переяславская рать пришла к Новгороду на исходе первой недели января, в лютые крещенские морозы. Ветер с Ильменя переметал сухой колючий снег. Бороды дружинников заиндевели. Пар валил от конских спин. Пешцы бежали по сторонам обоза: в такую стужу на санях невозможно было усидеть даже в тулупах.

Новгородский тысяцкий Кондрат и посадские старосты встретили переяславцев далеко от города, в устье Волхова. Кондрат объяснил, кивнув на своих спутников:

— Дружина твоя, княже, будет стоять в городе. Старосты укажут, кому в каком дворе жить…

Переяславцы многозначительно переглянулись. Редко с таким почетом встречал Новгород чужое войско. Обычно прибылые рати останавливались за городскими стенами, по селам и пригородным монастырям, а то и просто в шалашах на поле.

— Спасибо, тысяцкий! — поблагодарил князь Дмитрий.

— Тебе спасибо, княже. Ты первым откликнулся на призыв Нова-города, тебе и первая честь!

Начали подходить остальные рати. Только владимирскую дружину Святослава, старшего сына великого князя, новгородцы впустили в город, а остальные разместились за городскими стенами, в воинских станах. Обиженные князья отъехали на Городище, где безвылазно сидел наместник великого князя Юрий Андреевич Суздальский. Новый псковский князь Довмонт в Новгород приехать не пожелал, обещал присоединиться к войску по дороге.

Вооружалось и разбиралось по полкам новгородское ополчение.

Но новгородский архиепископ, владыка Далмат, и вечевые бояре решили похода пока не начинать, дождаться немецкого посольства, о котором известили гонцы. Новгороду были опасны не немцы, а датские рыцари, засевшие в приморских городах Колывани и Раковоре.[3] Это от них страдала торговля Господина Великого Новгорода. А с немцами лучше было бы договориться миром, чтобы не впутывались в войну.

Немецкое посольство приехало в Новгород ночью. Ратники владычного полка с горящими факелами в руках проводили послов к Ярославову дворищу. Хоромы, где остановились немцы, тысяцкий Кондрат велел окружить крепким караулом. Ни к чему послам знать, что делается в Новгороде! Да и самих послов от любопытных глаз спрятать нелишне: не известно ведь еще, чем закончатся переговоры.

Послов принимали в парадной палате архиепископского дворца. Кроме новгородской господы — владыки Далмата, посадника Михаила Федоровича, тысяцкого Кондрата и больших бояр, — здесь были низовские князья, приехавшие для участия в походе.

Посольство было большим и пышным. В Новгород прибыли доверенные люди и от ливонского магистра, и от рижан, и от юрьевцев, и от мариенбургцев, и от иных городов немецкой земли.

Послы убеждали владыку Далмата:

— Нам, господине, нужен с тобою мир. И со всем Великим Новгородом. Наши купцы к вам ходят, а ваши к нам, обиды и брани не имеют никакой. Пусть и дальше будет между нами мир и любовь. А захотите идти войной на колыванцев и раковорцев, людей датского короля, мы им помогать не будем. До тех людей нам дела нет…

На том целовали немецкие послы крест.

А чтобы прочнее была клятва, к ливонскому магистру поехал Лазарь Моисеевич — привести к кресту рыцарей, божьих дворян. В Ригу для того же дела послали доброго мужа Семена.

Посланные вернулись в Новгород, подтвердили, что все немцы целовали крест не помогать колыванцам и раковорцам и что обмана будто бы нет.

Месяца января в двадцать третий день войско выступило в поход. А год был от сотворения мира шесть тысяч семьсот семьдесят шестой.[4]

По зимним дорогам пошли к Раковору переяславцы Дмитрия Александровича, владимирцы Святослава Ярославича, тверичи Михаила Ярославича, дружина наместника великокняжеского Юрия Суздальского, новгородское пешее ополчение. Возглавляли ополчение посадник Михаил Федорович и тысяцкий Кондрат.

За войском везли на санях тяжелые метательные орудия — пороки — разбивать каменные стены немецких городов. Задолго до похода начали готовить их порочные мастера на владычном дворе.

Старший из порочных мастеров Тогал, латинянин родом, сопровождал грозные орудия. Имелись в Новгороде и свои мастера, но Тогал был опытнее, лучше знал военные хитрости. Тысяцкий Кондрат обещал ему за поход большую награду.

Полки двигались медленно, с продолжительными остановками. До порубежной реки Наровы шли почти три недели: воеводы давали отдых людям, пока еще была своя земля.

Первыми перешли за Нарову переяславские конные дружины, а с ними проводниками ладожцы и ижорцы. На границе земли Вирумаа не оказалось ни укреплений, ни сторожевых застав. Редкие деревни были покинуты жителями. Видно, раковорцы решили не выводить войско в поле, отсиживаться за каменными стенами.

Скучным показался низовским и новгородским воинам этот поход: только бесконечные снега, морозный ветер да низкое серое небо над головой.

Встреча с псковской ратью показалась вроде как праздником, нарушившим путевое однообразие. Псковичи были румяные, веселые. Да оно и понятно: идти сюда им было много ближе, чем остальным. Князь Дмитрий и Довмонт обнялись как боевые товарищи. Они с первого взгляда понравились друг другу: Дмитрий — своей искренней молодой горячностью, Довмонт — спокойствием и дружелюбием. Кто мог догадаться, что это взаимное расположение обернется верной дружбой на всю жизнь?

Вечером семнадцатого февраля впереди показались зубчатые стены и башни Раковора.

На заснеженном поле у реки Кеголы войско остановилось для ночлега. Разошлись во все стороны сторожевые заставы. Ранние зимние сумерки спустились на воинский стан.