Большая ты, Россия,

и вширь и в глубину.

Как руки ни раскину,

тебя не обниму.

Ты вместе с пистолетом,

как рану, а не роль

твоим большим поэтам

дала большую боль.

Большие здесь морозы  —

от них не жди тепла.

Большие были слезы,

большая кровь была.

Большие перемены

не обошлись без бед.

Большими были цены

твоих больших побед.

Ты вышептала ртами

больших очередей:

нет маленьких страданий,

нет маленьких людей.

Россия, ты большая

и будь всегда большой,

себе не разрешая

мельчать ни в чем душой.

Ты мертвых, нас, разбудишь,

нам силу дашь взаймы,

и ты большая будешь,

пока большие мы…

Аэропорт «Домодедово»  —

стеклянная ерш-изба,

где коктейль из «Гуд бай!»

и «Покедова!»

Здесь можно увидеть индуса,

летящего в лапы

к Якутии лютой,

уже опустившего уши

ондатровой шапки валютной.

А рядом — якут

с невеселыми мыслями о перегрузе

верхом восседает

на каторжнике-арбузе.

«Je vous en prie…»   —

«Чего ты,

не видишь коляски с ребенком, —

не при!»

«Ме gusta mucho

andar a Sibeia…»

«Зин, айда к телевизору…

Может, про Штирлица новая серия…»

«Danke schon! Aufwiedersehen!..»

«Ванька, наш рейс объявляют  —

не стой ротозеем!»

Корреспондент реакционный

строчит в блокнот:

«Здесь шум и гам аукционный.

Никто не знает про отлет,

Что ищет русский человек

в болотах Тынд и Нарьян-Маров!

От взглядов красных комиссаров

он совершает свой побег…»

Корреспондент попрогрессивней

строчит,

вздыхая иногда:

«Что потрясло меня в России  —

ее движенье…

Но куда?

Когда пишу я строки эти,

передо мной стоит в буфете

и что-то пьет  —

сибирский бог,

но в нашем,

западном кремплине.

Альтернативы нет отныне  —

с Россией

нужен диалог!»

А кто там в буфете кефирчик пьет,

в кремплине импортном,

в пляжной кепочке!

Петр?

Щепочкин?

Пьющий кефир?

Это что  —

его новый чефирь?

«Ну как там,

в Сочи?»

«Да так,

не очень…»

«А было пиво?»

«Да никакого.

Новороссийская квасокола».

«А где же загар!»

«Летит багажом».

«Вдарим по пиву!»

«Я лучше боржом».

«Вшили «торпеду»

Сдался врачу?!»

«Нет, без торпед…

Привыкать не хочу».

И когда самолет,

за собой оставляя свист,

взмыл в небеса,

то внизу,

над землей отуманенной,

еще долго кружился списочный лист,

Щепочкиным

не отоваренный:

«Зам. нач. треста Сковородин  —

в любом количестве валокордин.

Завскладом Курочкина,

вдова, —

чулки из магазина «Богатырь».

Без шва.

Братья — геодезисты Петровы  —

патроны.

Подрывник Жорка  —

нить для сетей

из парашютного шелка.

Далее  —

мелко  —

фамилий полста:

детских колготок на разные возраста.

Завхоз экспедиции Зотов  —

новых анекдотов.

Зотиха  —

два —

для нее и подруги  —

японских зонтика.

Для Анны Филипповны  —

акушерки  —

двухтомник Евтушенки.

Дине —

дыню.

Для Наумовичей  —

обои.

Моющиеся.

Воспитательнице детсада  —

зеленку.

Это — общественное.

Личное — дубленку.

Парикмахерше Семечкиной  —

парик.

Желательно корейский.

С темечком.

Для жены завгара  —

крем от загара.

Для милиционера

по прозвищу «Пиф-паф»  —

пластинку Эдит

(неразборчиво]

Пьехи или Пиафф.

Для рыбинспектора

по прозвищу «едрена феня»   —

блесну «Юбилейная»

на тайменя.

Для Кеши-монтера  —

свечи для лодочного мотора.

Для клуба  —

лазурной масляной краски,

для общежития  —

копченой колбаски,

кому  —

неизвестно  —

колесико для детской коляски,

меховые сапожки типа «Аляски»,

Ганс Христиан Андерсен «Сказки».

Летал и летал

воззывающий список,

как будто хотел

взлететь на Луну,

и таяло где-то,

в неведомых высях:

«Бурильщику Васе Бородину  —

баночку пива.

Хотя бы одну».