Злясь на себя, на него, вообще на всех, Натка швырнула на гальку влажное полотенце, развязала поясок юбки, одним резким движением стряхнула ее с себя, переступила через эту разноцветную, дурацкую тряпку и пошла в воду. Она поплыла, как всегда, бочком, вдоль берега, вглядываясь в редкие фигуры на берегу, все еще на что-то надеясь. Она чувствовала, что кто-то плывет прямо на нее - оттуда, с воли, из открытого моря, - но верила, что хороший пловец не врежется в беззащитную женщину, едва державшуюся на плаву. На всякий случай, однако, сильнее заработала руками и заколотила ногами, стараясь убраться с курса.
Смеющееся лицо Димы возникло перед ней как-то сразу: должно быть, он поднырнул под нее, потому что появился уже со стороны берега.
- Привет! - Белые зубы блеснули в улыбке. - А я смотрю, кто-то там телепается - не спеша, вразвалочку... Ну ты и пловчиха! Тебя, пожалуй, не догнать!
- Да уж, меня догнать трудно! - расхохоталась Натка и от смеха стала тонуть. Но ее тут же схватили под мышки и подтолкнули к берегу.
Натка сделала два судорожных рывка и встала, ощутив под ногами дно.
Они стояли в воде, щурясь от солнца, и смотрели друг на друга.
- Где ты была? Я тут весь избегался! - весело возмущался Дима. - Ведь я даже не знаю, в каком ты купальнике и какая шапочка! Приставал к посторонним дамам, потом бешено извинялся... А ты тут как тут, со своим каботажным плаваньем... Медвежонок, что ж ты до сих пор плавать не научился? Медвежата, говорят, здорово плавают.
Он качнулся к Натке и ткнулся носом ей в ухо.
- Чего-то я по тебе соскучился, - с каким-то даже удивлением сказал он. - А ты?
- Да я не успела, - независимо тряхнула головой Натка. Слава Богу, хватило ума схитрить.
- Да? - не поверил Дима. - А после обеда что делаешь? Давай поднимемся в гору, к Волошину? Правда, сегодня очень уж жарко. Но все равно - пойдем, а?
- Пойдем, - согласилась Натка, стараясь не очень радоваться.
Неужели тоже соскучился?
3
До похода в горы еще можно было, наверно, остановиться, но после этого дня и особенно ночи... Как все же странно и удивительно: на пустом месте, из ничего, в один воистину прекрасный миг произрастает, растет любовь, и никому еще не удавалось с ней справиться. Вообще-то оба они сразу влюбились, но душевные ниточки протянулись между ними там, на вершине Волошина.
Они поднимались долго и с остановками. Ноги скользили по исхоженной гладкой тропе. Казалось, ей нет конца, и Натка старалась не смотреть вниз, чтобы не закружилась вдруг голова. Нещадно палило солнце, но кепочка с козырьком защищала голову, а в Диминой фляжке была вода. Иногда они сходили с тропы - когда слишком круто забирала вверх - и шли в обход; Дима карабкался первым, протягивал Натке руку.
- Держись!
Они почти не разговаривали. Он спросил только, когда кончается у нее путевка.
- Двадцать пятого, а у тебя?
- Двадцать восьмого.
У них оставалось всего пять дней! Где ж он был раньше? Почему они раньше не встретились - ведь крошечный такой пятачок! Подумать только пять дней! Как же ей во всем не везет! Да еще вот-вот грянут месячные, и могут, черт их дери, прийти раньше - в таком-то пекле!
На высоте, у могилы Волошина, гулял подвывая ветер. Казалось, еще немного, и он сбросит нахальную парочку вниз - туда, где синело, серебрилось, плавилось от жары далекое море. Он сорвал с Натки кепку - она едва успела ее поймать. Волосы полетели в сторону, застилая глаза.
- Ну-ка...
Дима вытащил из кармана большущий, мятый платок и, превратив его в некое подобие косынки, завязал узлом под Наткиным подбородком.
- Ой, какая же ты хорошенькая! - сказал он любуясь. - Дай-ка я тебя сфотографирую.
Он вынул маленький фотоаппарат из своей неизменной пляжной сумки и стал пятиться, глядя в объектив и отыскивая нужный ракурс.
- Смотри не скатись! - крикнула ему Натка.
Яростно жгло белое солнце, свирепо разбойничал ветер - чужие забрались в его края, было тревожно и весело.
- А теперь ты!
Дима уселся на скамью, снял темные очки и прищурился, ослепленный светом. "Может, и он счастлив?" - с надеждой подумала Натка.
Потом они посидели немного рядом, прижавшись друг к другу, глотнули теплой воды из фляги, а потом Дима сказал:
- Позволь я побуду во-о-он там? - Он показал на большой гладкий камень. - А ты пока погуляй. Не обидишься?
- Нет, - ответила Натка и пошла по вершине горы. А когда повернула назад, то увидела, что Дима сидит на камне, закрыв глаза и подставив солнцу лицо, в классической позе йога. Она подошла ближе и уставилась на него в изумлении.
- Это святое место, - открыл глаза Дима. - Все тут пропитано космосом, духом поэзии, красоты. Так было всегда. Сколько здесь зародилось высоких чувств - дружбы, любви... Вот и мы встретились здесь не случайно.
Он серьезно посмотрел на Натку, потом встал, сошел с камня, взял в руки ее лицо и бережно поцеловал в глаза.
- С каждым днем нам будет все лучше. Ты мне веришь?
Она благодарно вздохнула: значит, он тоже думает о них вместе, об их гармонии в близости? Как жаль, что только об этом! Что ж, пусть... Она согласна, смиряется, все принимает, потому что к ней-то пришла любовь, ее ведь ни с чем не спутаешь.
Когда-то, в юности, очень боялась: как ее угадать, не пропустить, не ошибиться? Вот, значит, как: стоять рядом с ним и слушать гул ветра счастье, его мятый платок на голове - счастье, и хочется все отдать, ничего больше не надо...
- Там, у моря, когда ты храбро сражалась с милицией, я увидел твое сердитое, гневное даже лицо, - волнуясь, заговорил Дима. - Увидел роскошные волосы, поразительные глаза - такие глубокие, темные. Уж потом, утром, я разглядел их цвет, тогда же они показались мне почти черными... И мне нестерпимо - понимаешь, нестерпимо - захотелось взять это лицо в свои руки, коснуться его ладонями, прижать к себе. Безумное, возмутительное желание: ведь мы были еще не знакомы! И когда я подошел к тебе, то боялся лишь одного: выдать себя. Боялся, что ты догадаешься, оскорбишься, боялся тебя спугнуть.
Натка замерла, затаилась: его откровенность просто пугала.
- Ты не бойся, - продолжал Дима. - Ты только не бойся, не думай, что я не понял тебя, когда ты сказала, что любишь.