— Спасибо — это много…

Продукты, оставшиеся от засланной Санитаром передачи, Копа благородно оставил сокамерникам. Перед тем, как железная дверь изолятора временного содержания открылась на выход, ему вернули шнурки и ремень.

— До встречи, — сказал милиционер, и Копа автоматически кивнул прежде, чем осознал смысл услышанного.

На улице моросил дождь. Сгорбившись и натянув капюшон. Копа двинулся к выходу со двора, прикидывая, к кому бы завалиться за выпивкой и отпраздновать освобождение, но был остановлен двумя неизвестными, вышедшими навстречу ему из автомашины.

— Минуточку, — сказал один из них, показывая удостоверение. — Уголовный розыск. Отдел по борьбе с имущественными преступлениями.

— С кем?

— С инопланетными пришельцами, — оперативник распахнул заднюю дверцу бежевого УАЗа. — Садись, поехали.

— Куда? Слышь, я не знаю, с кем вы там боретесь, меня это мало колышет, но ты чего-то путаешь. Да меня только что выпустили! Нет такого закона, чтобы сразу сажать.

— Ну почему? Отсидел за пистолет, а теперь по грабежам к тебе вопросы появились.

Копа оглянулся на тюремные окна. Пять минут назад он вышел из камеры — и, похоже, скоро вернется обратно. Ироничный, уверенный вид оперов подсказывал, что сейчас у них на руках все козыри. Он вспомнил, как его снимали для телевидения вскоре после задержания. Еще тогда испугался, что могут опознать, но три дня прошло, дополнительных обвинений никто не предъявил, и он успокоился, тем более что сокамерник — опытный, засиженный мужичонка — подтвердил: сейчас все боятся и к ментам не идут.

В голове у Копы помутилось, и он бросился на оперов. Схватка была короткой: испитая печень бывшего штангиста сдалась при первом же контакте с кулаком призера «Динамо» по боксу. Оставалось только орать, когда надевали «браслеты» и запихивали в машину.

— Чудак человек! Нашел, где сопротивляться. Копу отвезли в отделение, где все было готово для проведения следственных действий. Какое-то время он продолжал буянить, но после того, как четверо потерпевших его уверенно опознали, притих, а протокол допроса подписал совсем мирно.

— Может быть, адвокат, тебе все-таки нужен? — спросил следователь, готовясь заполнить протокол задержания.

— Да на хер он сдался? Только бабки сосет! Я сразу понял, что ему хата моя нужна, все ждал, когда спросит, а он чего-то меньжевался. Дайте лучше закурить.

Умиротворенный сигаретой, Копа принялся философствовать, наблюдая, как на желтоватую бумагу ложатся строчки, лишающие его свободы:

— Что мое — то мое. Отсижу! Уважаю, что чужого не вешаете.

— Тебе свое бы унести…

— За свое не обидно. За свое можно и посидеть. Но, прошу обратить внимание, квартиры я не чистил. С того, что я у барыг брал, они беднее не стали. И не стрелял я ни в кого!

— Потому, что не из чего было. Окажись у тебя пушка не газовая, а боевая — рано или поздно кого-нибудь бы завалил.

— Не надо, — Копа поднял грязный палец, — не надо меня грузить. Я, может, и грабил, но никогда близко к мокрому не стоял…

После того, как следователь ушел, опера налили Копачеву водки:

— Держи, не страдай.

— Благодарю, — он растянул дозу на три приема. — Я ж все понимаю, когда по-человечески. У вас работа такая — сажать. А мне, стало быть, сидеть надо. Сложись немного по-другому — и наоборот могло бы быть. Я ж не всю жизнь таким был, не с детства! А насчет убийства вы — зря. Хоть автомат мне дай, хоть пулемет — ни-когда бы не стал. Что я, пушку настоящую достать не мог? Ха! Специально брать не стал, потому что не нужно мне это…

В коридоре ИВС Копачев раскланялся с остолбеневшим при его появлении Трубоукладчиковым.,

— Плохо работаете! — сказал он, проходя мимо и, сложив за спиной руки, встал перед дверью своей прежней камеры. — Давай, военный, запускай!

Копачев не так уж сильно захмелел от выпитого, больше куражился, бравировал своей бесшабашностью, но адвокат не поверил в его задержание до тех пор, пока не увидел бумаги, а до того успел спросить у контролера:

— Вы что, пьяных вместо вытрезвителя сюда стали привозить?

На улице Вениамина Яковлевича ждал неприятный разговор с озверевшим Санитаром, ждавшим Копу несколько часов:

— Тебя за кем посылали?

Садиться в бандитский джип не хотелось, но Трубоукладчиков превозмог себя и влез на заднее сиденье, почему-то прикрывая нижнюю часть живота портфелем. От волнения и остроты ситуации он перестал заикаться, так что объясниться удалось довольно быстро, хотя поначалу контрразведчик не слушал никаких аргументов, а всем фактам противопоставлял совершенно бредовые требования, наподобие следующего: «Что хошь делай, хоть местами с ним меняйся, но Копу сюда подай».

В конце беседы, когда диалог можно было считать состоявшимся, Вениамин Яковлевич счел возможным попенять:

— Между прочим, его дважды мимо вас провезли, в бежевом «уазике», а вы ничего не заметили.

Санитар промолчал, но посмотрел на адвоката так внимательно, что тот прикусил язык и счел за благо не настаивать:

— Правда, тут есть и другая дорога. Я сам про нее раньше не знал.

С достоинством выйти из положения контрразведчику позволил сотовый телефон. Этим номером пользовались только самые доверенные из числа подручных, и он поспешил ответить, одновременно делая знак посторонним покинуть машину.

— Слушаю.

— Алло, Санитар? Взяли мы тут одного, который Диверсанта подстрелил. Жилистый, гад, оказался…

— Эй, хозяева!

Мужчина стоял, облокотившись о калитку, и уходить не собирался. Среднего роста, плотный, с лицом отставного военного, в выцветшей офицерской рубашке, спортивных брюках «Найк» и сандалиях на босу ногу.

Казначей рассматривал его сквозь тюлевую занавеску, держась подальше от окна.

— Не нравится он мне.

— Это сосед, из третьего дома, — пояснил Перекатников. — Просто так не отвяжется.

Казначей развернулся к Валентину, сказал со злостью, прищурившись:

— Тебя это, кажется, радует. Пожаловаться ему хочешь?

— На что мне жаловаться? — Валентин старался, чтобы голос звучал равнодушно. — Мы с ним выпивали иногда, когда я здесь бывал. Ему супруга дома не разрешает, он и привык сюда бегать.