- Ты хочешь, чтобы и я оказался за решеткой?

Если не считать этой заботы, Риза Гахрамани целиком отдался деятельности по усилению подпольной организации.

После ареста Фридуна вся тяжесть работы легла на его плечи. Арам был вынужден отсиживаться в подвале старика Саркиса, а Курд Ахмед находился в Курдистане. Нельзя было допустить ни малейшего ослабления работы организации; наоборот, политическая обстановка выдвигала такие вопросы, на которые надо было немедленно ответить.

Политическая атмосфера в Тегеране все более накалялась. Правительственная клика и реакционные круги старались использовать в своих интересах военные успехи германской армии, продвигавшейся все дальше в глубь советской территории, и жестоко преследовали прогрессивные элементы в Иране. Эти круги старались убить надежды трудящихся и демократически настроенных слоев общества на какие бы то ни было прогрессивные изменения, парализовать все их силы. Официальная пресса старалась внушить населению, что временное отступление Советской Армии означает полный развал Советского государства, что победа Германии над Советским Союзом неоспорима.

А редактируемая Софи Иранперестом "Седа" даже сообщила, что его величество обещает крупную награду тому, кто первый принесет ему весть о падении Москвы.

Риза Гахрамани ясно отдавал себе отчет в том, что решающим фактором сейчас является всемерное поддержание в членах организации, в демократических слоях и рабочих массах боевого духа и веры в несокрушимую мощь, в конечную победу Советской Армии.

Один случай в депо еще более утвердил Ризу Гахрамани в этой мысли.

Во время обеденного перерыва рабочие депо, как всегда, говорили о войне между Советами и Германией.

- Как может гореть свеча, когда на нее со всех сторон дуют? - грустно сказал один из старых рабочих. - Одна была у нас надежда на Советы, и ту стараются развеять по ветру. Тогда придется навеки похоронить всякие мечты о свободной жизни...

Слова старика сильно подействовали на Ризу Гахрамани. Они не только отражали тяжелые настроения рабочих, но указывали на слабость работы организации, которая не сумела довести истину до всего народа. А как это было необходимо! Риза Гахрамани тут же нашел стрелочника Рустама и поручил ему поздно вечером собрать товарищей.

Первыми в лачужку Рустама пришли Серхан и Ферида.

Собрание было бурным.

- Без Советов наша борьба бесцельна, - сказала Ферида, подробно рассказав товарищам о том, что она видела и слышала в народе. - Не будет Советов - мы ничего не добьемся. Я предлагаю написать письмо советским бойцам, которые борются против нацистов... Мы напишем, что сердца наши всегда с ними. Ведь они сражаются не только за себя, но и за нас, за наше светлое будущее.

- За будущее людей труда всего мира, - добавил ее муж.

- Дельно говорите, - вмешался Риза Гахрамани. - Решено! Напишем такое письмо и пошлем! Пусть советские люди знают, что их иранские друзья не спят и делают все, что в их силах.

Он достал из кармана аккуратно сложенный вчетверо лист писчей бумаги и старую ручку и задумался.

Когда письмо было готово, его прочитали вслух. По настоянию Фериды прибавили в конце еще одну фразу: "Наши сердца сжимаются от боли, оттого что в такой тяжелый день мы не можем оказать вам более реальной помощи".

Риза Гахрамани начисто переписал письмо, вложил в конверт и запечатал.

- Перейдем теперь, товарищи, к нашим очередным делам. Положение у нас, как вы сами знаете, - трудное. Антисоветская пропаганда отравляет сознание народа, сеет панику... - начал он.

- Но есть и другая сторона дела, - вставил Серхан, внимательно слушавший Ризу Гахрамани, - уж слишком много кричат наши враги... Значит, у них самих что-то неладно. Они сами в панике, но стараются это скрыть...

Его поддержала Ферида:

- Я много бываю среди народа и вижу, что вся его любовь на стороне советских войск. Надо учесть, что эти настроения сильнее лживой пропаганды.

Подумав, Риза Гахрамани согласился. Он понял, что за шумихой, которую изо дня в день поднимают официальные круги и тегеранские газеты, прежде всего кроется их собственный страх и отчаяние.

- Я как-то упустил из виду эту сторону дела. Тем легче нам будет разбить вражеские козни, - сказал он мужественно.

И собравшиеся решили выпустить новую листовку, а также усилить устную пропаганду. Напечатать листовку в Тегеране не представлялось никакой возможности. Поэтому Серхану было поручено организовать это дело через товарищей в городе Сари и готовые уже листовки доставить в Тегеран.

Риза Гахрамани спросил Фериду о положении Хавер. Впервые Ферида почувствовала себя виноватой и смущенно опустила голову.

- Та нищенка куда-то исчезла, и я не могла установить связи с Хавер, призналась она. - Но если хотите, я сегодня же отправлюсь к ней сама.

- Ни в коем случае, - строго сказал Риза Гахрамани. - малейшая неосторожность может погубить всю организацию. И вообще в настоящее время нельзя привлекать Хавер ни к какой работе. Но надо во что бы то ни стало доставить Хавер немного денег, чтобы она не нуждалась. Вот и все.

Затем Риза Гахрамани прочитал письмо, полученное от Курд Ахмеда. Оно сплошь состояло из намеков и условных выражений, поэтому после каждой строчки он останавливался, чтобы разъяснить товарищам смысл послания.

Курд Ахмед сообщал, что, покончив с делами в Курдистане, он двинется в Тебриз, откуда отправится в Ардебиль, и только тогда вернется в Тегеран. Он был доволен своей поездкой; особо подчеркивал он усиление революционных настроений среди курдов, их готовность при первой же возможности подняться с оружием в руках против деспотического режима.

Затем Риза Гахрамани посмотрел на часы и сделал знак Рустаму:

- Уже время!

Рустам сделал знак жене, та сейчас же поднялась, вынесла обоих спавших детей во двор, уложила их там на одеялах, а сама села возле них у калитки.

Рустам запер дверь и вытащил из-под набросанного в углу хлама радиоприемник. Все затаив дыхание тесным кольцом окружили его.

Москва говорила на персидским языке, и голос диктора звучал так спокойно и уверенно, точно шел он не из затемненного города, над которым летают германские бомбардировщики, а из неприступной крепости.

Радио передавало содержание советской ноты иранскому правительству от 19 июля.

- Пусть теперь увидят эти господа, кому осталось недолго жить! - не удержалась Ферида, с напряженным вниманием ловившая каждое слово.

Серхан повернулся к ней, и его улыбка выражала полное согласие с женой.

- Тише, не мешай! - все же шепнул он и снова впился глазами в маленький кружок радиоприемника, словно пытаясь увидеть в нем Москву.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

У подошвы горного перевала между городами Урмия и Саламас Курд Ахмед круто остановил мокрого от пота рыжего коня. Разгоряченный быстрой скачкой, его копь, хотя и устал изрядно, не хотел стоять спокойно и рвался вперед.

Натянув повод, Курд Ахмед повернулся в седле и глазами стал искать кого-то на извилистой дороге. Только через пять минут из-за поворота выскочил всадник на серой лошади.

- Придержи лошадку, Рагим-ага, тут начинается подъем! - крикнул Курд Ахмед проскакавшему мимо него всаднику.

Тот с трудом остановил лошадь и шагом подъехал к Курд Ахмеду.

- А здорово ты усмирил рыжего! - с удовольствием сказал Рагим-ага и улыбнулся. - Не дай бог, если такой конь почувствует, что седок боится его, обязательно скинет!

Курд Ахмед ласково погладил коня.

- Недаром говорит народ - конь должен быть безумным, а герой разумным, - с улыбкой ответил он Рагим-аге.

Рагим-ага снял с головы шелковую чалму с ниспадавшей на лоб, уши и затылок длинной бахрамой и вытер большим платком пот с лица. На нем были излюбленные у курдов широкие шелковые шаровары, заправленные в высокие сапоги, шелковый архалук и такой же жилет, обшитый узким галуном.

Тяжело дыша, лошади стали подниматься по крутой тропинке в гору, и каждая из них пыталась опередить другую, но из уважения к старшему другу Рагим-ага придержал лошадь и ехал позади. Заметив, это, Курд Ахмед остановил коня, и они продолжали путь рядом, их стремена то и дело ударялись и звенели.