Соловьев тем временем рассматривал пластинки. Наконец у него вырвался возглас досады.

— Значит, это — пластмасса? — переспросил он. — Надо будет все же обратиться к химикам, работающим в области полимеров. Нет, конечно, не для того, чтобы проверить, когда это сделано. Но, может быть, удастся установить, что это — какой-то новый, особый вид пластмасс.

— По-моему, пластинки совершенно необыкновенны на вид, оказал я. — Они вообще не похожи на пластмассу. Я бы никогда не сказал…

— Ну, Александр Николаевич, в пластмассах и вообще в полимерных материалах не так-то легко разобраться, — заметил Соловьев. — Они так неисчерпаемо разнообразны! Вам не приходилось знакомиться с этой областью?

— Нет, — с сожалением сказал я.

— Ну, очень жаль, — серьезно ответил Соловьев. — Наш век часто называют веком атомной энергии и полимеров. Теперь уже ни одна отрасль техники и ни один человек в быту не обходится без полимерных материалов. И все же — это только заря полимерной эры. Сейчас трудно даже представить себе но всем объеме, какое значение будут иметь полимеры для нашей жизни. В том числе — и для межпланетных путешествий. Конечно же, космические корабли скоро будут делаться прежде всего из армированных пластиков — прозрачных и твердых, как стекло, но упругих и гибких, как сталь, легких, как… вот, как эти гималайские пластинки! — он приподнял желтую пластинку и бросил ее на стол: она упала почти неслышно, с легким певучим звуком и немного подскочила. — Да, видите, действительно похоже, что она сделана из синтетического материала: легкая, упругая, прочная… Поневоле поверишь, что она прибыла не из прошлого, а из будущего… И что уже летают где-то в космосе корабли из прозрачного и легкого материала, который не боится ни огня, ни ледяного холода, который под мощными ударами космических частиц, несущихся с бешеной скоростью в безвоздушном пространстве, лишь прогибается и снова принимает прежнюю форму, надежно страхуя пассажиров… да что и говорить, освоение космоса невозможно без полимеров! Но вернемся к нашим пластинкам. Итак, если б удалось установить, что это — полимер особого типа, может быть, приготовленный в необычных условиях, — это был бы очень существенный довод в пользу… ну, скажем, теории Милфорда. Кроме того, конечно же, вы правы — надо, чтобы в те места поехала экспедиция и выяснила все как следует…

Как ни странно, но теперь, когда нашелся человек (и какой человек!), который, видимо, верил мне и готов был активно помогать розыскам, мне стало страшно. Ну, а что, если это все-таки выдумка, еще одна гималайская легенда, причудливо преобразовавшая простые житейские факты? Я вспомнил гневные и презрительные слова археолога… трезвую логику Маши…

— Арсений Михайлович! — возбужденно, заговорил я. — Но ведь если на Земле действительно были существа с других планет, то как же так получилось, что никто до сих пор об этом не знал? Ведь это невозможно!

— Сомнения замучили? — Соловьев с интересом посмотрел на меня. — Но почему же невозможно? Во-первых, наша планета исследована совсем не так хорошо, как можно предположить, не зная фактов. Даже сейчас открывают новые области, находят новые племена. А если космический корабль опустился в Гималаях и в самом деле несколько сот лет тому назад, как утверждают шерпы? Ведь тогда и мир был исследован гораздо меньше, и уровень науки был ниже, и, главное, люди были разобщены. Не существовало ни самолетов, ни поездов, ни радио, ни телеграфа. А Гималаи и вовсе были книгой за семью печатями… да и не только Гималаи! И вполне возможно, что так никто и не узнал о небесных гостях, что о них остались только туманные легенды… Тем более, что марсиане, или кто бы там ни был, могли запретить местным жителям разглашать тайну. А если прилетали именно марсиане, то они должны были обитать преимущественно в очень малонаселенных или даже пустынных высокогорных местностях… ну, как же! Для них даже воздух на вершине Эвереста, вероятно, должен был казаться слишком плотным. Ведь считается, что у поверхности Марса плотность атмосферы примерно такая же, как на высоте восемнадцати километров над Землей. А вершина Эвереста не достигает и девяти километров, как вам хорошо известно, Александр Николаевич.

Я слушал Соловьева, и у меня даже дух захватывало. Как бы объяснить? Ведь я как будто и поверил Милфорду и твердо решил добиваться организации экспедиции, счел это делом своей жизни. Но я уже рассказывал вполне откровенно, как на первых порах меня сбивали с толку всякие возражения — даже простейшее, почти обывательское возражение Маши. Я бы сказал, что до беседы с Соловьевым для меня была реальностью не сама проблема прилета небесных гостей, а скорее все связанное с ней: гибель друзей, завещание Милфорда, какая-то мрачная тайна, окружавшая всю историю. Но, конечно, я считал себя обязанным добиться истины, сделать для этого все, что смогу, и не отступать ни в коем случае.

А простые, почти веселые слова Соловьева сразу перевели эту фантастическую легенду в реальный план. Я даже задохнулся, когда понял: да, это могло быть, да, Милфорд, должно быть, погиб не напрасно! И мне сразу же неудержимо захотелось действовать, захотелось немедленно отправиться обратно в Гималаи, найти, доказать… Да и вообще все осветилось для меня как-то иначе, все стало ярче, шире, просторней. Точно голубые ворота распахнулись над Землей, открывая дорогу в бесконечный, стремительно летящий мир. Я думаю, многие из читателей тоже испытали это чувство живой связи со Вселенной, ощущение громадного, неизведанного мира, ее всех сторон обступившего маленькую родную Землю. И я жалею тех, кто никогда не испытал ничего подобного. Впрочем, недалек тот час, когда всем придется пережить это чувство восторга и изумления, от которого, как от страха, слегка кружится голова и холодок пробегает по спине. Всем нам скоро повеет в лицо ветер бесконечности, перед всеми раскроется черная мировая бездна с пылающими светилами. Пусть не мы первые среди обитателей нашей Галактики вырвались за пределы родной планеты, но ведь и наши космические корабли уже на старте. И одной из первых целей будет, конечно, Марс…

Но я отвлекся. Итак, Соловьев не просто оказал мне, как говорится, моральную поддержку — он, в сущности, произвел переворот в моих взглядах на все это дело. Отныне я действительно мог бороться не только во имя памяти друзей, но и во имя идеи общения миров — большой, прекрасной, светлой идеи, может быть, уже воплотившейся в реальность.

Расставшись с Соловьевым, я долго сидел в сквере, а дома не мог уснуть. Я снова и снова видел громадную котловину среди мрачной каменной пустыни, видел камень на ладони Милфорда — опаленный, оплавленный небесным огнем… потом странный храм, ничуть не похожий на все храмы, которые я видел до тех пор… и голубое свечение из-под круглого блестящего колпака, погубившее Милфорда… Я вспомнил, как монах указывал на небо, объясняя, откуда взялось таинственное снадобье, вспомнил загадочно теплый пол пещеры и пластинку на стене… Нет, надо, надо как можно скорее ехать туда! Только там — доказательства, там — ключ к тайне.