Прыщики вокруг лба подсохли, но совершенно не готовились к смерти, а как-то затаились. Кожа на теле принципиально изменилась по оттенку, и поры чудовищно разверзлись.
Лариса Васильевна еще не потеряла веру в нормальную медицину и поэтому решила обратиться в районную поликлинику по месту жительства. Только скрыв лицо платком, она отважилась показаться на улицу.
Она терпеливо высидела очередь на флюорографию. Ветеранам и старухам, казалось, не будет конца. Наконец и ее пригласили зайти. Толстая докторша, даже не повернувшись к Ларисе Васильевне, сказала, чтоб та разделась до пояса и зашла в кабинку.
- Вдохните,- скомандовала докторша.
Лариса Васильевна набрала полную грудь воздуха и через несколько секунд выдохнула жуткой тухлятиной. Задыхаясь от собственного зловония, она выскочила из кабинки. Докторша, присев за стол, уже что-то строчила в ее карточке. Как и все покладистые пациенты, Лариса Васильевна с деланной бодростью поинтересовалась:
- Ну, как там у меня дела?
- Совсем сгнила от сифилиса, матушка! - неожиданно мужским голосом произнесла докторша, обернувшись к Ларисе Васильевне, а потом зловеще расхохоталась.
Лариса Васильевна кинулась вон из поликлиники.
*
Недуг тем временем прогрессировал. К вечеру усилился рост волос над верхней губой и на подбородке, волосы были седые и жесткие, брови же и ресницы, наоборот, облысели.
Прежде чем спустить воду, Лариса Васильевна заглянула в унитаз, и то, что она увидела, окончательно деморализовало ее в унитазе плавала матка, плавничками трепыхались обрывки подгнивших тканей.
Ночью Лариса Васильевна часто вставала с постели, проверяла замки, бродила из угла в угол, тоскливо повторяя:
- Горе, горе...
*
Молодой врач Николай Георгиевич Прущ делился скабрезным анекдотом. Практикантка готовилась рассмеяться, Прущ перешел на интимный шепот. Практикантка залилась дурацким журавлиным смехом, нянька, убиравшая неподалеку, грюкнула ведром и распластала на полу чавкающую ветошь.
Прущ расцвел и, рассказывая следующий анекдот, прикидывал, как убедить практикантку в необходимости совместного распития кофе, хотя бы на людях; о событиях, происходящих без свидетелей, он пока не задумывался.
Какая-то женщина явно намеревалась юркнуть в подвал.
- Куда вы? - остановил ее Прущ. - Там ничего интересного нет.
- Я уже была там... - В тембре женщины преобладал носовой призвук. Гуммозные поражения захватывали хрящевые и костные ткани черепа больной.
"А говорят еще, что у нас не встретишь образчик с третичным периодом", - с удивлением отметил Прущ, а вслух спросил:
- Вы к кому? Я имею в виду, кто ваш лечащий врач?
- У меня нет лечащего врача, я больна всего две недели...
- Вы у нас впервые? - продолжал допытываться Прущ.
- Меня принимал и осматривал доктор Борзов, - ответила женщина.
Нянька с грохотом уронила ведро. Больная вздрогнула и тревожно оглянулась.
- Мне нужно найти доктора Борзова!
- Если я вам сообщу, что этот Борзов никогда не работал здесь... - Прущ всегда предпочитал говорить правду.
- Как же так?! - Взгляд женщины неприятно прыгал с Пруща на практикантку и обратно.
- Думаю, вам стоит обратиться ко мне, моя фамилия Прущ...
- Я помню! Кабинет номер девять, меня направляли к вам. Больная истерично разрыдалась.
"Ох, и намаюсь с ней", - подумал Прущ и учтиво улыбнулся.
- Вот и славно, жду вас завтра к восьми.
Женщина не уходила.
- Значит, нету Борзова в помине?! - спросила вдруг она, и такая россыпь отчаяния и злобы прозвучала в ее голосе, что бывалый Прущ почувствовал холодок в спине. Он взял себя в руки и вежливо подтвердил:
- Нет в помине.
*
- Она сумасшедшая, да, Николай Георгиевич? - с уважением к его спокойствию спросила практикантка.
- Прежде всего - это человек, и человек страждущий. Помочь ему - наш священный долг, - шутливо назидал Прущ. - Я одного не пойму: откуда такое запущенное состояние? - И еще, - Прущ скорчил страдальческое лицо, - не называй меня Николаем Георгиевичем! Отчество, как и лишний макияж, старит.
- Холосо, - прелестно сюсюкая, сказала практикантка. - А кто такой Борзов?
- Борзов? - Эрудированный Прущ усмехнулся. - На сленге специалистов начала века, "Борзов" - он же "сифилис" или "люэс". Как кому нравится...
*
Нянька догнала Ларису Васильевну.
- Подожди! - окликнула она. - Не поможет тебе Прущ, если с Борзовым повстречалась.
Нянька боязливо перекрестилась.
- Тебе в Лавру, к монахам ехать надо, у тебя колдун в животе, сожрет изнутри!
- Уже сожрал. - Лариса Васильевна робко потянулась к няньке. Та в ужасе отступила.
- Не подходи, Христа ради!
И Лариса Васильевна осеклась в своем порыве.
- В деревне Пустыри бабка живет, - сказала нянька, - к ней поезжай. Если успеешь, она колдуна молитвой вытравит!
Нянька подхватила ведро и опрометью понеслась в сестринскую - предупредить, чтоб не совались в подвал, что снова объявился Борзов.
*
Лариса Васильевна тряслась в маршрутном автобусике, горбатеньком, дребезжащем, как короб с гвоздями. Давно она не каталась в таких допотопных, ушедших из города в конце семидесятых, с журнальными картинками, вклеенными между окон, и миртовыми веночками на носатых компостерах, четырехколесных шкатулочках.
Вскоре город выветрился, запахло вспаханной землей. Лариса Васильевна разглядывала ветвящиеся от самых корней шелковицы, скачущие тополя, сквозь зелень - блестки кладбищенских крестов, одноногие дорожные указатели: первый - с названием деревеньки, а вскоре и второй - с тем же названием, перечеркнутым наискосок, точно дорога своей волей стирала деревеньку из памяти.
Вид женщин в вышитых бисером свитерах, мужчин в простецких коричневых или темно-синих пиджаках, детишек с цыганскими леденцами совершенно не докучал Ларисе Васильевне, а, наоборот, умиротворял.
Все же что-то разрушало эту пасторальную гармонию. Лариса Васильевна осторожно перемещала взгляд с одного пассажира на другого, пока внутренняя ее тревога не остановила выбор на некоем старичке. Из общей массы он ничем особенным не выделялся. Щупленький, он опирался на спеленутые черенки лопаты и грабелек.