Рогозинский Кшиштоф , Жвикевич Виктор

В тени сфинкса

КШИШТОФ РОГОЗИНСКИЙ, ВИКТОР ЖВИКЕВИЧ

В ТЕНИ СФИНКСА

Пер. с польского Е. Вайсброта

Старуха сидела у окна, опершись локтями о подоконник, и высматривала что-то там, в раскинувшемся за стенами дома мире.

- Когда я была девочкой, - проговорила она, - женщин вроде меня было множество. Они днями просиживали у окон. Мне всегда интересно было, зачем они так сидят и что видят... Ведь сидели они даже тогда, когда за окнами никого не было. Как вот сейчас. Иногда я останавливалась под их окнами и тоже смотрела. С того же места на то же, что и они. И ничего интересного не видела. Мне это быстро надоедало и я убегала. А они еще долго сидели и смотрели. Может, тоже чего-то ждали?

- Возможно, но задерни занавески.

Старик сидел в потертом кожаном кресле. Они очень подходили друг к другу - она, он, кресло, резной столик на гнутых ножках, покрытый вязаной скатертью. Еще в комнате были деревянный сундук в углу и диван - старая покосившаяся развалюха с тоскливыми провалами по бокам, и было странно, что не слышно, как жалостно постанывают его ржавые пружины.

- Погоди, - покачала головой старуха. - Ты обратил внимание, какой сегодня странный день? Почти безветренный. Покраснели каштаны, скоро опадут листья, а в долине туман. Новый город далеко, и такое ощущение, будто его вообще нет.

- Может, сходим куда-нибудь? - предложил старик, не отрывая глаз от газеты.

- Зачем?

- Ну, немного развеяться. Посмотреть на людей.

- Поздно. Года бы два назад... Теперь уже не хочется. Для меня слишком поздно. А тебе хватит и газет.

- Пожалуй, верно... Правда, газеты годичной давности.

Он сидел ссутулившись, одетый в вязаный свитер с черными латками на локтях. Его острые коленки смешно торчали, выпирая из вытертых до белизны брюк.

- Послушай, какая тишина, - снова бросила она. - Тишина, и все-таки как-то тревожно. Знаешь, я чувствую, что сегодня он придет.

- Кто?

- Ты же знаешь...

- Чего это вдруг? - удивился он, подняв седые брови.

- Чувствую... Слышишь?

- Что?

- Кто-то идет.

- Обычные шаги, - сказал он.

- Остановился!

Старуха спряталась за пожелтевшую занавеску.

- Показалось, - равнодушно буркнул старик.

- Эрнест, у меня предчувствие. Он идет сюда.

- Нет. Прошел мимо.

- Вот увидишь, вернется. Человек, который пришел на такой пустырь, мог идти только к нам. А вдруг это Ральф?

Старик сухо рассмеялся.

- Брось!

- Возвращается!

- И правда, - согласился он, прислушиваясь к звукам, доносившимся с улицы.

- Какой-то странный, - заметила старуха, продолжая смотреть в щелочку между занавесками.

- Ты его видишь? - спросил старик.

- Да... Маленький человечек. Сгорбленный и невзрачный. Даже странно, что кто-то захотел остаться таким. Он что-то держит под мышкой.

Шаги затихли. Стало слышно, как кто-то вытирает ноги о половичок, лежавший перед дверью. Они ждали, затаив дыхание. Наконец раздался резкий звонок.

- Пришел, - шепнула она.

- Сиди. Я отворю.

Кряхтя, старик поднялся с кресла. Газета соскользнула на пол. Шаркая шлепанцами, он прошел в переднюю. Щелкнул замок. Послышался негромкий разговор. Мужчины переговаривались через приоткрытую на длину цепочки дверь.

- Слушаю.

- Я из больницы, - нежданный визитер при каждом слове шмыгал носом, словно его мучил насморк.

- В чем дело?

- Принес одежду Эрнеста Боита.

- Благодарю, - звякнула цепочка, скрипнула дверь. - Долго же вы думали.

- Вещей мало. Нижнее белье, - гость опять шмыгнул носом. - У хозяина в общем-то потребностей почти и не было. Вы же знаете - он был всего лишь самим собой.

- Конечно... Это вам, - послышался звон мелочи.

- О, благодарю. До свидания. Кланяюсь... Да! Примите мои соболезнования... Вы его брат? Очень похожи...

- Да-да, все в порядке... - обрезал старик и захлопнул дверь.

Облегченно вздохнув и волоча ноги, он вернулся в комнату.

- Чего ему надо было? - спросила старуха.

- Из больницы. Вещи принес.

- Что он там болтал? Какие-то соболезнования... Ты его знал?

- Нет. Впрочем, он мог измениться. Что говорил? Знаешь, я не обратил внимания.

- По мне - каждый человек оттуда ходит в маске, - старуха поправила платок на плечах. - А что под маской - одному богу известно.

- Люди как люди, - вздохнул старик.

- Для тебя - возможно. Сунешь нос в газету и знай себе бубнишь: "Любопытные вещи творятся..."

- А что странного?

- Ты странный. Ты сам. Взгляды тебе, что ли, привили в больнице новые?

- Я не давал согласия, - глаза в сеточке морщинок улыбнулись.

- Согласие, - проворчала она. - Кто тебя спросит-то?

- Мир движется вперед.

- Слишком он уже далеко зашел.

- Не злись, - пытался он успокоить ее. - Разве это нам поможет? Мы с тобой выбрали боковую тропинку. Сидим тихонько. А они - пусть себе забавляются.

- И что только получится из их забавы? Смотри-ка!

- Что там еще?

- Иди сюда. Скорее.

Он подошел к окну.

- Ну?

- Там кто-то есть. Я видела - мелькнуло что-то красное.

- Может, вчерашний рыжий пес?

- Нет. Еще светло. Там, где деревья. Красное платье... Какая-то девушка. Отодвинься, она смотрит сюда.

Старик спрятался за спину старухи, и некоторое время они стояли сгорбившись, словно присыпанные пылью, голова к голове - его старательно причесанные белые волосы и ее седой пучок, заколотый костяной шпилькой.

- Ну, что там она? - наконец спросил он.

- Ничего. Стоит. Но в лице что-то такое... Посмотри сам, только не высовывайся.

- Не вижу ничего особенного, - сказал он неожиданно изменившимся голосом.

- А как ты можешь увидеть без очков-то?

- И верно, - он беспомощно оглянулся и похлопал руками по груди в поисках несуществующих карманов.

- Ты и читал без очков, что ли? - спросила она.

- Как без очков? - смутился он. - Я только что снял.

- Ну так быстренько надень и взгляни...

Он поплелся к столу.

- Где же они?.. Ага, - очки лежали на сиденье кресла.

Он заправил тонкие дужки за уши и, ворча что-то под нос, вернулся к окну. Некоторое время молча смотрел на улицу.

- Ну, как? - спросила она.

- Ладная девица, - тихо вздохнул он.

- И утром тоже приходила. Крутится тут, будто тот рыжий пес. И все время глазеет. Ты прав - очень складненькая... Вот только лицо... Она, кажется, знает, что мы дома.

Он пожал плечами. Потом повернулся и направился к столу. Кряхтя, уселся в кресло и пригладил рукой белые волосы на висках.

- Подумай, - сказал он. - Что ты...

- А может, это он? - старуха взглянула на старика округлившимися глазами. - Им безразлично - он или она.

Старик раздраженно взялся за газету.

- Уж лучше закрой окно, - проворчал он.

- Может, и верно, - неохотно согласилась она. - Пусть стоит... Эрнест, а если она тоже ждет его?

- Чего ради?

- Мне кажется, он где-то поблизости. Впрочем, как знать...

- Перестань. Отойди же наконец от окна. Послушай лучше, что пишут в газетах.

- Все время одно и то же.

- Что ты хочешь! Газете год! Но интересно. А какие заголовки: "ГРАБИТЕЛЬ ИЛИ ЦЕЛАЯ ШАЙКА?" Этого мы не читали. Помнишь Ральф говорил, что первое время будут хлопоты с преступностью?

Она неохотно отошла от окна. Нерешительно постояла, опершись рукой о спинку кресла, в котором утонул за раскрытой газетой старик, а потом присела на свой стул. Рядом стояла корзинка с клубком шерсти и лежало вязанье. Под ногами подушка.

- Не читай вечерами такие вещи, - сказала она.

- Конечно-конечно. Но ты только послушай: "После прокатившейся недавно волны грабежей дирекция Музея искусств вынуждена была установить дополнительную сигнализацию. Однако вчера уже через два часа после открытия музея..."