Имелось и еще одно немаловажное обстоятельство, которое тревожило Крылова. Только что был захвачен в плен выбросившийся с горящего самолета румынский летчик в чине капитана. Он охотно, из ненависти к фашистам, по собственной инициативе указал на карте место расположения двух аэродромов, куда только что прибыли немецкие бомбардировщики и истребители.
Проверка с воздуха подтвердила информацию румынского летчика. Добавлять эти две цели флотской авиации было уже поздно. Действия всех до одной машин были расписаны по минутам на 22 сентября, ибо летчикам предстояло прикрывать подход кораблей к Одессе.
Изменить планы операции на Военном совете времени уже не было. Решили контрудар в восточном секторе не отменять.
Шишенин сейчас же позвонил Крылову:
– План остается в силе! Во всяком случае, все то, что мы делаем…
Часа через два после этого указания поступило сообщение, что контр-адмирал Владимирский жив, легко ранен и вот-вот прибудет в Одессу на торпедном катере. Капитан 1-го ранга Иванов погиб, погибли с ним и все документы. Владимирский по памяти восстановил основные данные по высадке десанта, без которых высадочные плавсредства не могли выполнить свою задачу.
Командование Черноморским флотом десанта не отменило…
9
К ночи у Крылова сосредоточились донесения о прошедшем дне во всех трех секторах. Части южного сектора удержали фронт, дивизия Воробьева отразила все попытки противника вклиниться между ее полками.
В восточном секторе противник до ночи активности не обнаружил, но его дальнобойные орудия не умолкали и ночью, посылая снаряд за снарядом в Одессу. Так же методично по его батареям вела ответный огонь береговая артиллерия.
Все работники штаба армии были разосланы по частям.
В 23 часа Крылов доложил командарму, что командные пункты дивизий, задействованных в контрударе, перешли: 157-й – в Лузановку, 421-й – в Крыжановку.
– Рубикон перейден! – сказал Софронов и предложил выйти подышать свежим воздухом.
Командарму и начальнику штаба предстояло провести бессонную ночь и все часы предстоящего сражения не отлучаясь из подземелья.
Над городом спустился туман. Сквозь него проблескивали отсветы орудийных вспышек береговых батарей. С тяжелым гулом пролетали над городом снаряды. Над окраиной стояло зарево большого пожара. Доносилось мерное и не очень-то спокойное дыхание моря. О берег била большая волна. Еще одна трудность при высадке десанта. Теперь в последние часы и Софронову и Крылову стало известно, что десант будет высажен в Григорьевке и будет пробиваться через Чебанку на Новую Дофиновку. Стало быть, ударом на Свердлове силами 421-й дивизии вся группировка румынских войск по обоим берегам Большого Аджалыкского лимана попадала в окружение.
– Сегодня в некотором смысле символическая дата, – произнес задумчиво Софронов. – Забыли в суете, Николай Иванович? Три месяца, как началась война…
– Да, не юбилейная дата… – с горечью заметил Крылов. – Доживем ли до даты юбилейной, когда она окончится, проклятая!
– Живы будем, доживем! – ответил грустной шуткой Софронов. – Мне верится, что сегодня утром напоминание об этой дате нашим противникам не будет приятным…
– Верить, Георгий Павлович, это значит не размышлять… Это, конечно, не генеральное наступление, но, как выразился наш общий любимец Харлашкин, наклепаем противнику… Мы готовы ударить, а они готовы ли сполна получить?
Операция между тем началась. В штабе ООРа приняли радиосигнал, что в час тридцать ночи транспортный самолет, вылетевший с одного из аэродромов в Крыму, сбросил в тылу у румын парашютный десант из двадцати трех человек. Потом уже стало известно, что они высадились между Булдинкой и Свердловом.
В штарме Софронов и Крылов ждали сообщений о морском десанте, чтобы поднять в атаку изготовленные к бою части, а в это время парашютисты резали проводную связь в румынском тылу, забрасывали гранатами по пути к линии фронта артиллерийские батареи, штабные блиндажи, одиночные автомашины на дорогах.
Ровно в 3 часа, еще в темноте, Иван Ефимович Петров поднял части Чапаевской дивизии на упреждающий удар между Дальником и Сухим Лиманом. Поддержанные огнем береговых батарей, они должны были создать у противника иллюзию серьезного контрудара, если в румынский штаб каким-либо образом просочились сведения о вновь прибывшей дивизии.
Крылов сознавал, что это довольно слабый отвлекающий маневр, но уже ничего нельзя было сделать, тем более что диверсия парашютистов уже посеяла панику в румынских штабах, расположенных в зоне восточного сектора.
В 3 часа 30 минут, в предрассветном сумраке обрушила на позиции противника у Свердлово, Кубанки и Старой Дофиновки бомбовый удар флотская авиация. Получасом позже из Одессы вылетели двадцать И-16 и два Ил-2. Группа поделила между собой те аэродромы с немецкой техникой, на которые указал румынский офицер. После налета ни один немецкий самолет с этих аэродромов не поднялся.
Затаились на исходных рубежах бойцы 157-й дивизии, ждали сигнала в штабе 421-й дивизии. Однако о десанте никаких известий.
С моря на берег наплывал туман. С воздуха обнаружить десант не удалось, не удалось что-либо установить и капитану Безгинову, пытавшемуся на катере пробиться л Григорьевну.
Все было готово, чтобы перейти в наступление и без десанта. Крылов имел подготовленный на этот случай план операции с более ограниченными задачами.
Наконец в шестом часу утра эсминцы передали по радио, что десант высажен и продвигается на Чебанку, не встречая серьезного сопротивления.
Крылов и Софронов опять вышли из подземелья. Издали, из-за пересыпи, накатывался низкими басами орудийный гул. Это главные калибры крейсеров «Красный Кавказец» и «Красный Крым» вели огневую поддержку наступающему десанту.
Атаку двумя дивизиями Софронов назначил на 8.00, артподготовку – на 7 часов 30 минут.
Теперь уже при дневном свете сделали второй заход на позиции противника флотские бомбардировщики.
Медленно двигались стрелки часов. В который уже раз командарм и начальник штаба сверили часы.
В тот час они могли только предположить, что происходит в румынских штабах. Еще не было известно, что сделали парашютисты, не поступило еще донесение о налете на немецкие аэродромы. Но в воздухе не было видно самолетов противника, и та сторона молчала…
В это время штабы 13-й и 15-й пехотных румынских дивизий безуспешно пытались соединиться по проводной связи со штабом 4-й румынской армии. Связисты Приморской армии и военно-морской базы засекли радиопереговоры на румынской стороне. В спешке переговоры велись открытым текстом. Штаб армии отказывался верить, что «русские начали большое наступление».
Связисты еще не успели доложить об этом в штарм, поэтому, вслушиваясь в гул морских орудий, Софронов говорил Крылову:
– Вообразите, Николай Иванович, что сейчас делают румынские генералы?
– Думаю, что ничего не делают! – ответил Крылов. – Не верят своим командирам дивизий… Десант в Григорьевке, наверное, считают поиском из Одессы… Как же им поверить? Каждые два дня назначали срок вступления в Одессу, и тут вдруг наступление… Это не по науке немецких штабов. Там привыкли: «Танки вперед, и противник капитулирует!» Кампания во Франции развратила немецких генералов. Плохую службу сослужили их амбициям французы… Антонеску к тому же – плохой слепок с Гитлера… Да и Наполеона поразила та же болезнь: австрийцы и пруссаки, как только Наполеон нажмет, тут же несли ему ключи от городов. А Москва его встретила враждебно, а армия пригрозила с фланга…
И вот неожиданность. Скорее всего жест отчаяния. Узнав, что захвачена Чебанка, и получая отовсюду донесения, что ночью порвана советскими парашютистами связь и произведены диверсии, в штабах 13-й и 15-й дивизий решили создать у советской стороны иллюзию наступления.
И раньше случалось на этом участке фронта, когда без всякой на то причины румыны открывали усиленный артиллерийский огонь. За полчаса до начала артподготовки, намеченной командованием Приморской, на участке 421-й дивизии румыны предприняли артналет. Он не был похож на обычный артналет. Наблюдатели засекли, что огонь ведет значительно большее число батарей, чем обычно.