"Так красивей, Адиль-джан. Комната более нарядная - говорила мачеха. Да и зачем ты вмешиваешься, детка? В домашних делах женщины лучше разбираются".

В каждом деле Рахман искал выгоду, наживу. Женитьба не переделала его. Вскоре после свадьбы он продал комнату Дилефруз в крепости.

Сначала жена не соглашалась: "Комната досталась нам с сестрой по наследству от отца. Если мы продадим ее, половину выручки придется отослать сестре, а то обидится".

Дилефруз хитрила. Просто она хотела прочнее обосноваться на новом месте.

На деньги от реализации "наследства" Дилефруз купила демисезонное пальто, замшевые туфли и несколько шелковых платьев. Две тысячи она припрятала, заявив: "Хоть это пошлю сестре".

Рахман тоже не терялся: купил себе новую каракулевую шайку, добился у Дилефруз разрешения заказать Адилю темно-синий костюм. "Парень-то совсем взрослый, в седьмом классе учится. Чтоб не стыдился товарищей..." объяснил он жене. А сына обманул:

- Это я на свою зарплату... Носи, сынок, на здоровье.

Жену тоже попросил не говорить мальчику, на чьи деньги приобретен костюм.

Доброты мачехи хватило ненадолго. Родился Мамед. Дилефруз постепенно выходила из роли Наргиз и показывала свое подлинное лицо. Сначала от имени Адиля было отнято ласкательное "джан". Затем...

Затем... Летели дни, Дилефруз становилась все злее и сварливее. От ее зычного голоса дрожали стекла галереи. Она скандалила и с Адилем и с Рахманом. Во время первой же ссоры мальчик узнал, что его темно-синий костюм был куплен на деньги Дилефруз.

- Он тебе боком выйдет; мой костюм! - кричала мачеха. - И это благодарность за добро, которое я делаю! Купила твоему отцу шапку, справила тебе костюм, а ты на каждом шагу перечишь мне!

После этой ссоры Адиль ни разу не надел костюма.

Дилефруз стала полновластной хозяйкой в доме с красной черепичной крышей. Рахман был обязан отчитываться перед женой за каждый свой шаг. Если он задерживался где-нибудь, дома учинялся допрос: "Где был?", "У кого?", "Что делал?" Дилефруз ничего не стоило накричать на мужа и даже оскорбить.

Первое время Рахман все сносил молча, терпел. Но скандалы повторялись чаще и чаще. Даже соседи стали жаловаться. Рахман нервничал, злился. Он видел, что и Адиль сильно переживает. Но чем он мог утешить сына? Какими словами? Мальчик все понимал и чувствовал, что в этом доме ему житья не будет.

Скоро Рахман расстратил все, что Дилефруз накопила, работая в зеленой будке на вокзале. Каракулевая шапка, купленная на деньги жены, стала поводом для каждодневных попреков. Темно-синий костюм Адиля Дилефруз пересыпала нафталином и спрятала в сундук.

- Вырастет Мамед, ему пригодится, - заявила она во всеуслышание.

Дилефруз сделалась не только сварливой, но и требовательной.

- Другие мужья вон как зарабатывают... Позавидовать можно. А ты что привозишь из Москвы? Стаканы?! Блюдца? Яйца? Чего боишься? Привез бы метров пять шелку или какую-нибудь дорогую вещь, Продали бы в Баку... Или тебе не нужны деньги?

Хоть Рахман и боялся попасть в эту неприятную историю, но с того дня он начал выполнять поручения жены, привозил из Москвы только дорогие вещи.

От Адиля все эти коммерческие махинации держались в тайне.

Отец говорил:

- Мальчишка. Еще проговорится где-нибудь. Попадем в беду. Все, что привозилось из Москвы, прятали в подвале. С перекупщиками, которые часто наведывались в дом с красной черепичной крышей, Рахман в присутствии сына не разговаривал.

Большой заработок Рахмана, ценные московские подарки не сделали Дилефруз добрее. Скоро она начала жаловаться на тяжесть домашней работы.

- У других жены ничего не делают, не стирают, не чистят картошку, не моют пол, берегут маникюр. А я, несчастная, с утра до вечера маюсь по дому. Все сама и сама. Правду говорят: только мул может понять, что такое тяжелая ноша. А ты - бессердечный! Хоть бы раз предложил: "Давай наймем домработницу. Легче тебе станет". Вначале святым прикинулся. Хвастался: я то, я - се... Ну, и дура, поверила, решила: "Вот она счастливая жизнь!" Кто знал, что так получится? Как говорят, бежала на запах шашлыка, а оказалось, это осла клеймят.

Дилефруз залилась слезами.

- Клянусь своей дорогой жизнью, вчера взвешивалась... И сколько, ты думаешь, я вешу? Всего навсего девяносто восемь килограммов. Похудела ровно на два триста... Какой ужас!

- Просто ты взвесилась на голодный желудок, - старался утешить жену Рахман.

- Конечно, на голодный... Будешь тут сытой. Столько работы, что аппетит пропадает. Ем в сто раз меньше чем твой сын Адиль. И за что я так мучаюсь?

Спустя три дня после этого разговора Рахман привел в дом старушку. Две недели терпела бедная женщина с покладистым характером придирки Дилефруз, но в конце концов не выдержала и ушла, не спросив даже причитающихся ей денег.

- Тоже мне, привел работницу! - напустилась на мужа Дилефруз. - Не мог найти расторопную женщину. И где только откопал такую рухлядь?! Божий одуванчик. Слава Аллаху, сама убралась. А то умерла бы завтра - хорони, раскошеливайся!

Через месяц Рахман привел вторую домработницу. Ее прогнала сама Дилефруз.

- Нога у нее невезучая, - объяснила она мужу. - Неделю живет у нас, и каждую ночь я вижу дурные сны.

Третью домработницу Дилефруз нашла слишком молодой.

- Мужчинам доверять нельзя, - говорила она приятельницам. - Как я их оставлю вдвоем, когда мне понадобится уйти? - и приказала мужу рассчитать девушку.

Рахман хотел протестовать, но не посмел.

С появлением младенца в доме не стало спокойнее. Возвращение Дилефруз из роддома было отмечено грандиозным скандалом. Супруги заспорили, как назвать мальчика.

У Рахмана была давняя мечта дать сыну имя Азиз в честь покойного отца. Но жена вынашивала иные планы. Она заявила, что умрет, но назовет младенца Мамедом.

- Что ж, по-твоему, выходит, мой отец был хуже твоего? Мир-Мамед* прямой потомок пророка. Так почему же я не могу дать ребенку имя деда? Подумаешь, Азиз! Для тебя он может и Азиз**, а мне что? Пусть хоть небо упадет на землю - все равно назову Мамедом! Понятно?

______________ * Приставка "Мир" у собственного имени согласно религиозному поверью указывает якобы на дальнее родство с пророком Мухаммедом. ** Азиз - буквально, дорогой.

Рахман тоже заупрямился, не желая упускать возможность воплотить в действительность давнюю страстную мечту. Некоторое время отец называл ребенка Азизом, а мать - Мамедом.

Наконец, после долгих препирательств Рахман предложил компромиссный выход:

- Вот что, жена, раз такой спор, давай сделаем, чтоб и волки были сыты и овцы целы. Назовем мальчика Азиз-Мамедом. И твой отец будет помянут и мой.

- Что, что? - Дилефруз вскочила со стула, славно ужаленная; лицо ее перекосилось, глаза налились кровью. - Ах ты, бессовестный! Ставишь своего отца над моим? Суешь его имя на первое место?! Азиз-Мамед?! Хоть бы сказал Мамед-Азиз... Еще куда ни шло. Мальчика звать Мамед - и точка! На что мне имя какого-то сапожника Азиза?

- Клянусь Аллахом, жена, мой отец никогда не был сапожником.

- Ты сам говорил. А тот кто отрицает свое происхождение - подлец.

- Это я в автобиографии так написал. Неужели веришь? Да и при чем здесь происхождение? Ты уже не первый раз попрекаешь меня моим отцом. У покойного была чудесная профессия. Он жил, как султан. Торговал мануфактурой! А ты говоришь: сапожник! Дилефруз-ханум, клянусь сыном Аз... - Рахман осекся, увидев, как свирепо сверкнули глаза жены: - Клянусь жизнью моего дорогого сына, ты в политике, только не сердись на меня, ничего не смыслишь, абсолютно. Думаешь, в автобиографии следует рассказывать все, как было на самом деле? Что ты? Если так, то я должен писать, что, мой отец, торговец, был арестован и умер в тюрьме. По-твоему, надо писать правду? Вот видишь, ты плохо разбираешься в политике. А что сделал я? Я написал: "Мой отец Азиз один из первых основателей колхозного строя. Негодяи кулаки решили отомстить передовому человеку, убили его ночью, а труп бросили в колодец". Вот так. И никто в этом не сомневается. Понятно? Извини, жена, но ты немного наивна. Персы говорят: "Хар сохан джаи, хар ногтэ магами дарэд". Это значит: каждому слову свое место, точке - свое. А поэтому, жена, слушайся меня иногда.