В Баку уже чувствовалась ранняя весна. Наступили сумерки. В вечернем воздухе стоял неуловимый аромат акации. Агасаф-ага отдал сумку с шампанским Газанфару и неторопливо шел, с наслаждением вдыхая воздух.
- Мало надо все-таки человеку, - сказал он Газанфару. - Лишь бы все здоровы были, остальное пустяки. Видишь, опять весна наступила. Интересно, сколько их еще будет.
Во дворе Газан-фар поздравил Агасаф-агу с днем рождения сына.
- Спасибо, - поблагодарил Агасаф-ага. - Даст бог, за здоровье твоих сыновей выпьем. Пора уже, пора.
Агасаф-ага открыл своим ключом дверь и прошел в квартиру. Столовая была убрана, все было готово к приходу гостей. На кухне Самид толок в ступке сахар. Жена возилась у плиты.
- Почему я должна говорить отцу? Ты сам уже взрослый. Сам и скажи. Ничего в этом плохого нет.
-- О чем это вы? - спросил, появляясь в дверях кухни, Агасаф-ага.
- Да так, - сказала жена.
Агасаф-ага поел здесь же, на кухне. Он ел плов, очень хо-роший плов, приготовленный женой специально ко дню рожде-ния сына. Плов был сварен по всем правилам, каждая рисинка отдельно, обильно полит маслом, с желтыми прожилками шаф-рана. Агасаф-ага налил себе из початой бутылки коньяка пол-стакана и, подняв тост за здоровье сына и за счастье всей своей семьи, медленно выпил.
- Я пойду полежу немного, до прихода гостей, - решил он. Войдя в спальню, он обнаружил, что кроватей нет.
- Дети здесь будут танцевать, кровати мы сложили в детской, - сказала жена. - Слушай, Самид хотел попросить тебя кое о чем, но он стесняется...
- Нечего ему стесняться, - улыбнулся Агасаф-ага, - мы не должны друг друга стесняться... Что тебе, сынок?
- Пап, ты понимаешь, я пригласил почти весь наш класс, ты же сам разрешил, и ребят и девочек... А они тебя стесняются... Ты не мог бы куда-нибудь в гости пойти, до двенадцати... Только ты не обижайся...
- А чего здесь обидного, - сказала мать. - Я тоже только подам на стол, а потом уйду на кухню или к соседям. Во всех домах так делают... И нечего обижаться.
- Что вы меня уговариваете... - успокоил их Агасаф-ага. - Что я, сам не понимаю, что я буду стеснять гостей... У вас свои интересы, у меня свои. Я все равно собирался пойти погулять...
Сквер перед домом был освещен мягким светом неоновых дамп. Дул очень приятный теплый весенний ветерок. Это был тот самый ветерок весны, который заставляет поэтов писать стихи, хорошие или плохие, а влюбленных говорить слова, все подлинное значение которых они осознают только осенью или никогда. Агасаф-ага сидел на своем обычном месте, было при-ятно сидеть так и смотреть, как играют дети... Потом дети ушли, и появились люди постарше, эти в основном только и занима-лись тем, что целовались. И никто не обращал внимания на этого толстого некрасивого человека с одутловатым лицом... А может быть, все дело было и не в Агасаф-аге, люди весною в скверах делаются такими эгоистичными...
Потом пришел Газанфар и молча сел рядом. И если бы за ними кто-нибудь наблюдал, он бы увидел, как эти два человека обрадовались друг другу... Но скажите на милость, кому это нужно за кем-то наблюдать в такой чудесный весенний вечер?
- Хорошо мне, - сказал Агасаф-ага, - сегодня моему сыну исполнилось шестнадцать лет... Дай бог, Газанфар, и тебе испы-тать когда-нибудь это. Ты знаешь, у меня в Пиршагах на берегу моря есть кусок земли. Я уже много лет мечтаю по-строить там дом. Я тебе клянусь, что в ближайшие годы его по-строю. Ты приедешь, посмотришь... Сыновья мои подрастут, бу-дем вместе на охоту ходить, рыбу ловить. Каждый вечер со своими сыновьями буду беседовать о жизни, о политике... Ты же знаешь - я люблю говорить о политике... И каждый вечер за мой стол в этом доме будут садиться гости... И для всех у меня и у моих сыновей всегда найдется и приветливое слово, и кусок хлеба, и мягкая постель...
Агасаф-ага говорил и говорил, а Газанфар слушал и не пере-бивал, потому что чувствовал, что Агасаф-ага очень верит в то, что говорит, а нельзя разубеждать человека, когда он очень во что-то верит, ибо это и есть настоящий грех.
1968