«Придет или не придет?» — думала она. Артур весь отдался тяжбе и неохотно ходил к «Бронзовому оленю». Но в это «послеобеда» он пришел. Пришел он по обыкновению слегка пьяный, нахмуренный, недовольный.
— Вы здесь? — спросил он обрадовавшуюся при виде его Терезу. — Мое почтенье! Хорошо не иметь никакого дела! Честное слово, хорошо! Бездельники всегда гуляют и посиживают на зеленой травке…
Сев рядом с Терезой, он принялся с остервенением плевать в сторону.
— Вы сердитесь? — спросила графиня.
— На подлецов Пельцеров. Вы знаете, что они со мной сделали? То завещание, которое они мне прислали, фальшиво, как женщина. Оно подложное. Я протестовал его, и меня будут судить за подлог… Пельцеры смастерили ехидную штуку! Они пожимают плечами при виде этого завещания и знать его не хотят. Они сделали подлог, а я буду под судом! Чёрт возьми! Взяли с меня подписку о невыезде, и скоро начнет мне надоедать судебный следователь. Каково? Ха-ха! Барон фон Зайниц подделал завещание! Нужно быть мошенником Пельцером, чтобы изобрести такую ловушку! Ну, ваше сиятельство, — а вы? Я вчера слышал, что вы разведены с графом. Между вами всё уже кончено. Чего же ради вы сидите здесь? Отчего не уходите от мужа и тех мест, которые напоминают вам этого ненавистного человека?
— Я не хочу уехать отсюда, — сказала Тереза.
— Гм… Можно узнать, почему?
— Вы не знаете?
— Почем я знаю!
Наступило минутное молчание. Оба знали, зачем она еще здесь, зачем не оставляет этих мест, но Артуру нужно было помучить…
— Я… Вам неизвестно?.. Я люблю вас, — сказала графиня, и по ее гордому, строгому лицу разлился румянец. — Люблю вас, Артур… Не будь этой любви, я далеко была бы теперь от «Бронзового оленя».
Графиня подняла глаза на лицо Артура. Это лицо, пьяное, насмешливое, сказало ей истину. Молчание подтвердило ту же истину. Он не любил ее.
— Зачем же вы приходили сюда? — спросила она тихо, ломая пальцы. — Отчего вы не ушли от меня еще тогда, когда начинались эти свидания?
— Вам скучно было, — сказал Артур. — Я еще не перестал быть дамским кавалером и делаю всё, что угодно милым дамам. Ха-ха!
— Как это неумно!
— Очень жаль, что не могу отвечать любовью на любовь. Я люблю другую…
Артур полез, смеясь, в боковой карман, достал оттуда карточку Ильки и поднес ее к самым глазам Терезы.
— Вот она, моя любовь. Узнаёте?
— Это дочь того старика? Но отчего она так одета?
— Одета очень прилично… Прелестное личико!
— Она где теперь?
Артур промолчал. Эффект, на который он рассчитывал, не удался. Графиня при виде карточки не побледнела и не покраснела… Она только вздохнула и — странно! — в ее глазах засветилось доброе чувство при виде хорошенького, почти детского личика.
— Прощайте! — сказал Артур. — Adieu! Пойду читать законы. О Пельцер, Пельцер! Скажи я на суде, что завещание получил от него, надо мной захохочут!
Артур повернулся к Терезе спиной и, жестикулируя руками, зашагал в чащу леса.
Тереза пошла к своей лошади, которая стояла в стороне и лениво щипала молодую травку.
— Уедем и не будем сюда более приезжать, — сказала Тереза, гладя лошадь по лбу. — Нас не любят. Не будем просить милостыни.
И, вскочив на лошадь, Тереза помчалась к опушке леса. В ее глазах светилась решимость. Когда она въехала в калитку, ведущую к длинной аллее, о которой мы говорили в первой главе нашего рассказа, она услышала за собой шаги. Она оглянулась. За ее лошадью бежал какой-то незнакомый молодой человек с хлыстом в руке.
— На минуту! — крикнул он ей по-французски.
Графиня осадила лошадь и кивнула головой молодому человеку.
«Проситель, должно быть», — подумала она.
Репортер д’Омарен, улыбающийся и сияющий, подбежал к ней и, любуясь ее красотой, поднял хлыст.
— Вы так же жестоки, как и прекрасны! — сказал он… — Ничто не должно оставаться безнаказанным. Вспомните музыканта-старика и его дочь!
И графиня почувствовала на лице своем жгучую боль…
— Пусть будет так! — сказала она и дернула за повода.
Д’Омарен долго смотрел вслед прекрасной графине. Французу страстно захотелось поговорить с женщиной, которую он ударил и которая на удар ответила фразой: «Пусть будет так»; но, когда она скрылась с его глаз, он повернул назад и быстро зашагал к железнодорожной станции. Он исполнил данное ему поручение и ехал теперь за наградой…
Глава IX
— Вас ищет какая-то дама! — сказала однажды вечером фрау Блаухер Артуру, который зашел за письмами. — Она оставила записочку!
«Я остановилась в отеле „Большого якоря“, — прочел Артур в записке. — Скорее приходите. Илька».
Артур отправился в город и ровно в полночь увидался с Илькой. Он захохотал, когда увидел ее. Как изящно она была одета и как непохожа на ту певунью, которую он когда-то встретил в лесу, всю в слезах!
— Есть миллион? — спросил он, смеясь.
— Есть. Вот он!
Артур вдруг перестал хохотать. Пред ним на столе разложили миллион, настоящий миллион.
— Чёрт возьми! — сказал он, не веря своим глазам. — Ты считаешь, дитя мое, на франки? Я забыл сказать тебе, чтобы ты считала на талеры… Но ничего… И эти деньги хороши! Где ты их взяла?
Илька села рядом с ним и рассказала ему всё, что произошло с ней после того, как она с ним рассталась.
— Ну? А что же ты сделала со стариком? — спросил Артур.
— Я напоила его морфием и в ту же ночь бежала без оглядки.
— Честно! — сказал Артур. — Ха-ха-ха! В другое время я высек бы тебя, но теперь будь баронессой фон Зайниц! Вот тебе моя рука! Завтра же идем к мэру!
На другой день фон Зайниц и Илька были у мэра. Илька сделалась баронессой фон Зайниц 2-го июня в половину десятого утра.
В два часа того же дня барон Артур фон Зайниц был лишен баронского достоинства: присяжные заседатели нашли его виновным в совершении подложного завещания… Пельцеры достигли своей цели.
На суде Илька увидела графиню Гольдауген.
Графиня сидела на одном из задних кресел в отдалении от зрителей и не отрывала глаз от подсудимого. С черной шляпы ее спускался темный вуаль. Она, по-видимому, хотела сохранить инкогнито. И только тогда, когда она, выслушав речь прокурора, проговорила вслух: «Как это глупо!» — Илька узнала ее по ее мелодическому голосу.
«Какое она имеет право смотреть на моего мужа?» — подумала Илька, бледнея от ненависти и в то же время торжествуя свою победу. Она теперь верила в эту победу: у графини был отнят любимый человек.
Подсудимый держал себя на суде очень странно. Он был слегка пьян — злые остроты так и сыпались с его языка. Игнорируя судей и присяжных, он молчал, когда следовало говорить, и говорил, когда следовало молчать. Прокурор был его университетским товарищем, но не пощадил его в своей речи. Он беззастенчиво копался в его прошедшем, которое знал как товарищ, описал парижскую жизнь, банкротство, безденежье, тягость, которую испытывал барон фон Зайниц благодаря этому безденежью, и кончил хвалебною песнью госпоже Пельцер, которая пожертвовала чувством братской любви в пользу чувства справедливости, возмездия за проступок…
— Она поступила, как примерная гражданка! — сказал он.
— Стыдно тебе, — сказал Артур. — Прежде, когда ты курил в университете мои сигары, ты не умел так лгать!
Только это и было сказано серьезно и искренно, остальное же, что говорил Артур, вызывало смех и Председательские звонки.
Публика обвинительный приговор встретила аплодисментами. Она почти вся состояла из холопов Пельцера. Людям, которые симпатизировали Артуру, не нашлось места в суде. Все места были заняты приверженцами банкира еще рано утром. Артур выслушал приговор хладнокровно.
— Я знаю дорогу к императору, — сказал он, — и когда мне вновь понадобится баронство, я побываю у него. Вена, знающая меня, посмеется над этим приговором!
Горькое чувство, чувство стыда за людей и омерзение наполняли душу графини, когда она, оставив залу суда, садилась в коляску. При ней обвиняли в мошенничестве и осудили неповинного человека. Как легко обмануть этих простоватых толстых присяжных и как мало нужно для того, чтобы погубить человека!