- Надо бы с ним послать... Не верю старику, - услыхала Катя голос Гопикина, сильный и убежденный.
- Ишь ты! - засмеялся Чекмарев. - А может, с пего хватит моего доверия?
- Ну, знаешь...
Катя Михеева вся дрожала, как молодая высляжница.
- Мне можно с лесником? Ну, Афанасий Игнатьевич, разрешите, - говорила она перепадающим голосом.
- Не разрешаю.
В горнице посреди компаты сидели на стульях двое - Рябинип и Корней Сиротин, муж Федоры, бывший красноармеец. На нем был впапашку короткий немецкий китель с нагрудными карманами. Сиротин встал, и китель сполз с плеча. Пристально всмотрелся Сиротин в лицо Кати, потерянно улыбаясь, и тут же отвел глаза. Ноги подогнулись, и он сел.
Но Гоникин вприщурку искрометно взглянул на Рябииина, потом уперся взглядом в темное межбровье Сиротина, резко приказал встать и поднять руки.
- А зачем? Я же сам сдался Полине Новиковой и вот сержанту Рябинину. Сиротин тяжело встал, подымая руки.
- Это еще посмотрим, какой ты ей племянничек и что за отношения у вас с бывшим сержантом Рябинпным.
Хриповатый голос Рябинина со злыми перехватами едва расслышала Катя:
- А это не твоя, Гоникин, печаль детей качать.
Поля Новикова, раскинув руки, выживала из кухни набежавших женщин.
- Позовем, когда понадобитесь.
Распахнув фланелевую куртку на широкой груди, Федора наступала на свою напарницу - истопницу Полю.
- Жалостливая нашлась! - выкрикнула она, и темные, в редких оспинках скулы засевались пшенинками пота. - Моего Корнея пебось там, в Германии, не так принимали бы, попадись он к ним. Повезут когда-нибудь в клетке звериной самого Хптлера, я звездану его по гляделкам. Сатана проваленный! - Федора, чувствуя на себе взгляды женщин, все больше воспламенялась собственной боевитостью. - А ну, дай мне, Полька, ружье, я доразу карачун наведу ему!
- Ишь ты, с пылом-жаром да с тратором взялась.
Пусть власти разбираются. Наше дело закончилось... Милая моя, не надо торопиться, наше горе не за горами, - говорила Поля, отстраняя Федору. Лицо ее старело на глазах.
- Охота немца поглядеть...
- Да какой же он немец? Говор у него усть-чердымский, - сказала Поля, стражем стоя у дверей горницы.
- Я-то думала, немец! - слышался голос Федоры среди женщин. Оказывается, пока что пленных-то германцев видят наши генералы...
Поля погрозила ей пальцем, тесня ее из дверей. Но Федора пригнулась, как перепел во ржи, проскочила под ее рукой, налетела грудью на Катю. Глаза се тревожно заблестели, немо задрожали в судороге губы, когда встретилась взглядом со своим Корнеем.
- Нету его вины... Не губите!
Сорвала с себя куртку, стала просить Гоникпна передать Корнею, чтобы переоделся.
- Ему не нравится наша одежда, - Гоиикин засмеялся, отстраняя руку Федоры. - Полюбилась фашистская шкура, так пусть в ней и подыхает.
- Поля, на куртку, дай ему.
- Ты, Федора, чистая дура, ну, мундир заменить, а совесть как перелицуешь? - сказала Поля, однако фланелевую куртку взяла и кинула Сиротину.
- Смирный он... нету его вины... Павел, товарищ Гоникин... Господи! Помоги мне, господи! - Федора согнулась, головой пробила дорогу среди женщин, во дворе упала на сланцевый галак, забилась, задыптливо рыдая.
- Федора, не бейся как припадогапая! Не надо, - уговаривала ее Поля.
Бывший красноармеец, муж Федоры Корней Сиротин курил, стеклянно глядя сквозь дым на усы Гоникина: его он боялся, тогда как сидевший у порога Афанасий Чекмарев чем-то даже нравился ему, может быть, спокойным, обыденно-озабоченным лицом, большими, на коленях лежащими руками. И глядя на эти руки, Сиротин спокойно рассказывал:
- Нас было мало, а немцев - полный лес. Куда же деваться? - Он взглянул на Гоникина, и пальцы его забегали по пуговицам фланельки. - Не один я попался в плен...
- У вас нет пленных, есть предатели Родины. И ты подтвердил это - надел форму вражеской армии и прыгнул с парашютом в тылу РОДЕНЫ, - сказал Гоникпн.
- Грозили перебить всех до одного.
Гопикин наотмашку ударил Сиротина по лицу.
- Ты, сволочь, не равняй себя со мной! Ты и его воя сравнишь, гад! кивнул на Чекмарева.
Афанасий подпер подбородок рукой, широко глядел на Катерину, побелевшую, с горящими глазами.
Вытирая кровь с лица, Сиротин сказал:
- Я не хотел обижать, а так, к слову. Мы с тобой, Павел, из одного родника воду пили - на одной бабе женились. - Сиротип повернулся к Чекмареву. - Выоора не было. Прикинул: спрыгну на свою землю, а там видать будет. Я сам явился в кочегарку. Рябитш подтвердит.
- Непадежная опора твой Рябипин, - сказал Гонпкин.
- Погубил ты себя, - сказала Катя, не владея своими дрожащими губами. Уж лучше бы геройски умереть.
Сиротин усмехнулся.
- Двадцать пять влепят. Если НКВД. А в армии расстреляют.
Чекмарев глядел в его глаза, пока он не потупился.
- А ты осведомлен.
- Знал, чем рисковал... Плен не лучше тюрьмы.., даже хуже смерти немецкий плен...
- Рассказывай, предатель Родины, с каким заданном послан? - велел Гоникин.
Чекмарев предостерегающе поднял руку:
- Расскажет в другом месте.
Сиротин попросил Чекмарева поговорить с ним с глазу на глаз.
- Хотя бы минут пять, а?
- Хорошо, - не сразу сказал Афанасий.
Рябипин и Михеева Катя вышли. Гоникин подвигался на табуретке, сунув правую руку в карман. И когда Афанасий указал ему глазами на дверь, он резко встал, опрокинув табуретку.
- Да, - сказал он. - Да, дела! - И вышел, хлопнув дверью.
Затянувшись дымом папиросы, Сиротин сказал, что в лесу затаились сброшенные вместе с ним с самолета два немца, - Помогу взять их. Только мундир ихний нужно надеть. Прошу верить. Та дивчина права - лучше бы мне погибнуть.
И хотя Чекмарев долго смотрел в его глаза, он не потупился.
- Живыми можете взять?
- Если с Рябининым - возьму. Мы уж думали с ним.
Брать буду я один, но поблизости нужны два-три ловких.
Только не психованные, как Павел Гоникин.
- Ладно. Я буду прикрывать вас. С жепой не хотели бы поговорить? Разумеется, не о пашем деле. Просто успокоить ее.
- Надо бы... Нет, не буду. Сделаем дело, тогда на часик дозвольте... а потом буду отвечать перед судом.
- О суде сейчас забудьте. Ждите моего приказа.
Чекмарев вышел на кухню, закурил. Потом вышел в сени, заглянул в чулан.
Во дворе на скамейке сидели лесник Харитон и Рябинин, выдергивая из ушей волкодава клещуков, раздувшихся от крови до размеров фасолинок.
Афанасий спросил Рябинина, знает ли он о немцах в лесу.
- Знаю. Сиротин рассказывал.
- Идите к нему уточнить план.
Рябинин, блеснув повеселевшим глазом, ушел в дом.
Лесник сказал Афанасию, что они в грибном овраге.
- Не видал, но пес тянул меня туда.
- Гавкал?
- Митрич-то? - усмехнулся Харнтон оскорбительной наивности Чекмарева.
- Он, конечно, не ты же.
- Я-то, может, и тявкнул бы с перенугу, а Митрич валит молча.
Под навесом у штабелей дров сидели на чурбаках Катя и Гоникин, о чем-то возбужденно переговариваясь. Катя встала, Гоникин перекинул ногу на ногу, продолжая протирать платочком пистолет.
- Павел Павлович, и ты, Михеева, идите к работницам, успокойте их, сказал Афанасий. - Скажите Федоре, чтобы не помирала раньте смерти... все, мол, хорошо будет.
- Ладно, ладно, Афанасий Игнатьевич, приказ твой будет исполнен. Только ты, может быть, раскроешь свои козыри? - сказал Гоникин.
- Всему свое время. Действуйте.
- Я пешка?
- Да нет же! Не шуми, мотоциклом не испугай тишину.
Михеева, стесняясь слушать уже не впервой вспыхивающий спор между Гоникиным и Чекмаревым, отступила к калитке. Когда Гоникин прошел мимо нее, усмехаясь в усы, она подступила к Афанасию.
- Вы что-то задумали... Я не расспрашиваю... Но я...
Куда вы, туда и я.