шоу-культуры является устранение исторического сознания: "С

блестящим мастерством спектакль организует неведение того, что

должно случиться, и тут же после этого забвение того, что было

тем не менее понято" (там же, с. 14). Как только спектакль пе

рестает о чем-то говорить, то "этого как бы и не существует"

(там же, с. 20).

Как пишет Кармен Видаль. перенося культурологические

идеи Дебора на политическую атмосферу минувшего десятилетия,

"контраст между ревущими 20-ми годами и Черным понедельни

ком Уолл-стрита 1929 г. показал миру в начале века, что эконо

мика и политика стали просто спектаклем. В 80-х годах нам на

помнили об этом безумной атмосферой фильмов вроде

"Уолл-стрит" или игрой око за око (или скорее, танк за танк),

типичной для холодной войны, сменившейся в начале 90-х свя

щенной войной в Персидском заливе. Столь сурово осуждаемая

Берлинская стена, принесшая столько смертей, также оказалась

одной видимостью, когда как по волшебству она внезапно рухну

ла и ее обломки превратились в предмет торговли! 80-е годы

стали свидетелями краха тоталитарного режима в Восточной Ев

ропе и триумфа того, что Тоффлер назвал "третьей волной". Не

только Америка, но и весь мир в конце концов превратился в

один огромный Диснейленд" (284, с. 172).

178

ГЛАВА III

Необарокко и его признаки

Это ощущение театральной

призрачности, неаутентичности

жизни, особенно проявившееся в

80-х годах, Кармен Видаль свя

зывает с необарочным мироощу

щением. Одним из первых определение "необарокко" для харак

теристики современного общества выдвинул испанский философ

Хавьер Роберт де Вентос (282, 283). По мнению философа, это

общество отличается отсутствием авторитетного теоретического

обоснования, хотя в то же время оно недвусмысленно противо

поставляет себя "научному и идеологическому тоталитаризму";

оно скорее склонно не к целостному, а дробному и фрагментиро

ванному восприятию, к пантеизму и динамике, к многополярности

и фрагментации -- все эти признаки являются типичными

"морфологическими парами", которые в свое время выделил в

качестве типологических характеристик барокко Э. Д'Орс.

Барочными по своей сути являются, как подчеркивает Кар

мен Видаль, те определения, которые дали 80-м годам

Ж. Бодрийар ("система симулякров", т. е. кажимостей, не обла

дающих никакими референтами, фантомных миров самореферен

циальных знаков). Г. Дебор ("Общество спектакля") или

Ж. Баландье ("театрократия"). Омар Калабрезе назвал этот

период "эрой необарокко". Жиль Липовецкий -- "империей

эфемерного" и "эрой вакуума".

"Складка" -- принцип восьмидесятых

В своих рассуждениях о ба

рочном характере минувшего де

сятилетия Кармен Видаль при

бегает к метафизическому поня

тию "складки" (изгибу, искрив

лению пространства) как символическому обозначению матери

ального и духовного пространства. В данном случае она отталки

валась от философских спекуляций Жиля Делеза в его книге

"Складка: Лейбниц и барокко" (1988) (99). В свое время идею

"складки" пытался обосновать М. Мерло-Понти в

"Феноменологии восприятия" (238), с помощью этого же поня

тия Хайдеггер описывал Дазайн в "Фундаментальных проблемах

феноменологии" (179а), Деррида ссылался на метафизическую

"складку" в эссе о Малларме (115).

В самом общем виде смысл этих рассуждений заключается в

том что материя движется сама по себе не по кривой, а следует

по касательной, образуя бесконечную пористую и изобилующую

пустотами текстуру без какого-либо пробела, где всегда "каверна

179

ПОСТМОДЕРНЫЙ ЛИК СОВРЕМЕННОСТИ

внутри каверны, мир, устроенный подобно пчелиному улью, с

нерегулярными проходами, в которых процесс свертыва

ния-развертывания уже больше не означает просто сжа

тия-расжатия, сокращения-расширения, а скорее деграда

цию-развитие" (284, с. 184-185). "Складка, -- утверждает

Кармен Видаль, -- всегда находится "между" двумя другими

складками, в том месте, где касательная встречается с кривой...

она не соотносится ни с какой координатой (здесь нет ни верха,

ни низа, ни справа, ни слева), но всегда "между", всегда "и то,

и другое" (там же, с. 185).

Исследовательница считает "складку" символом 80-х годов,

объяснительным принципом всеобщей культурной и политической

дезорганизации мира, где царит "пустота, в которой ничего не

решается, где одни лишь ризомы, парадоксы, разрушающие здра

вый смысл при определении четких границ личности. Правда на

шего положения заключается в том, что ни один проект не обла

дает абсолютным характером. Существуют лишь одни фрагменты,

хаос, отсутствие гармонии, нелепость, симуляция, триумф видимо

стей и легкомыслия" (там же, с. 185).

При таком видении мира, когда предметом исследования

становятся одни лишь "нестабильности" и само существование

целостной личности ставится под вопрос, у многих теоретиков

постмодернизма человек превращается в "негативное пространст

во" как у Розалинды Краусс (198) или "случайный механизм"

как у Мишеля Серреса (264).

80-е годы были отмечены сложными противоречивыми про

цессами переосмысления возможностей и границ человеческой

индивидуальности. В теоретическом плане наиболее влиятельные

сторонники постмодернистской философской парадигмы реши

тельно утверждали постулат о смерти субъекта (разработанный

еще раньше такими влиятельными мыслителями, как М. Фуко,

Р. Барт, и многими другими), включая и приводящие к тем же

выводам теорию интертекстуальности Ю. Кристевой, и общий

настрой философской деконструкции Ж. Дерриды с его высказы

ваниями, что философия как таковая стала проблематичной, пре

вратившись в "вопрос о возможности вопроса", о "смерти субъ

екта", о превращении абсолютного знания в закрытую самодоста

точную структуру, не способную критически осмыслить свою ог

раниченность и относительность.

С другой стороны, со второй половины 80-х годов все более

отчетливо стали ощущаться негативные последствия подобного

антропологического пессимизма и начали появляться работы

180

ГЛАВА III

(включая того же Фуко), где делались попытки теоретически

обосновать необходимость сопротивления личности стереотипам

массового сознания, навязываемым индивиду масс-культурой,

противостоять которым у раздробленного, фрагментированного

языкового сознания постмодернистского человека -- с теоретиче

ской, разумеется, точки зрения -- оказывалось слишком мало

шансов. Но поскольку все эти попытки предпринимались в рам

ках постмодернистской научной парадигмы, то они не дали удов

летворительных результатов, по крайней мере ни одной, пользу

ясь современной терминологией, сильной теории в этой области не

было создано. Пожалуй, лишь одна концепция -- "номадологии"

Жиля Делеза и Феликса Гваттари (98) -- в какой-то степени

предлагала подходящее объяснение новым тенденциям в духовной

жизни Запада.

Суть этих новых тенденций заключается в возврате к сфере

частной жизни, к религиозно-духовной проблематике, к тем или

иным формам религиозности. Как об этом говорил в конце 80-х

годов Мишель Серрес, "двадцать лет назад, если я хотел заинте

ресовать моих студентов, я говорил им о политике; если я хотел

заставить их смеяться, я говорил им о религии. Сегодня, если

хочу вь1звать у них интерес, я говорю им о религии, а если хочу

их посмешить, то говорю им о политике" (245, с. 48). Основны