- С хором детей военного Сталинграда «Зоренька» я познакомилась в момент их подготовки к конкурсу за звание Народный коллектив. Руководила хором тогда Зинаида Алексеевна Лиходева. Она человек очень деятельный, обладает большими организаторскими способностями, однако музыкального образования не имеет. Потому руководство дворца попросило меня подготовить хор к конкурсу. Я очень боялась браться за это дело, потому что все женщины преклонного возраста, а к старости мало у кого голос не меняется, однако оказалось, что голоса у всех довольно сильные. Мы занимались месяца полтора, звание получили. А участницы хора «Зоренька» поняли за это время, что до наших занятий они просто топтались на месте, поняли, что могут петь намного лучше, и, главное, захотели петь лучше. И тогда они попросили меня продолжать с ними занятия, но Зинаида Алексеевна была против моего руководства хором. Короче говоря, все завершилось тем, что хор «Зоренька» почти в полном составе пришел ко мне с просьбой ни в коем случае не бросать их. Я согласилась, потому что с этими женщинами очень интересно работать, они такие активные, деятельные, охочие до знаний, готовы всегда учиться. В «Зореньке» очень сильный организаторский костяк - Лидия Алексеевна Ерохина, Надежда Тарасовна Анненкова, Нина Петровна Полякова, Валентина Николаевна Исаева, Лидия Алексеевна Великая, - считает Нина Тимофеевна. - Да и другие женщины постоянно стараются организовать где-нибудь концерт, все сценические костюмы, которые «Зоренька» имеет, хор заработал сам. Они очень стараются выполнять мои требования, но и сами требуют от меня полной отдачи не только на занятиях, но и постоянно предлагают расширять репертуар. Как-то я посмотрела все, что нами подготовлено, и порадовалась, что у нас есть очень хорошие концертные программы, что в хоре сильные солисты, которые на всех конкурсах и фестивалях получают дипломы. «Зоренька» хорошо выступает не только в своем городе, мы ездили в Нижний Новгород на фестиваль, посвященный Борису Мокроусову, где среди академических коллективов мы выглядели весьма прилично, и все наши дипломы, если сравнить со спортивными состязаниями, равны четвертому месту. Это, я считаю, прекрасная оценка работы всего коллектива. Сейчас мы готовим новую программу, чтобы поехать в Нижний Новгород на следующий такой же фестиваль. И мои «дети» вселяют в меня уверенность, что мы там выступим на хорошем уровне. Повезло нам и с концертмейстером - Борисом Кравченко. Это трудолюбивый и увлеченный своим делом человек, талантливый баянист. К тому же Борис стремится научиться чему-то новому. Он работал аккомпаниатором в ансамбле «Волжанка», руководил которым Алексей Моисеев, работал с Михаилом Сивко, и не случайно говорят, что «Русская песня», коллектив, которым Борис руководит, стал петь намного лучше. Иногда мы, конечно, спорим, как сделать ту или иную песню, но Кравченко подчиняется мне, и это радует не потому, что я такая вот властная и самоуверенная, а потому, что Боря понимает - решающим должно быть слово именно руководителя коллектива - хормейстера, которому видна вся картина будущего произведения. В репертуаре «Русской песни» и «Зореньки» есть одна-две одинаковых песни, но исполняются они по-разному, и потому хороши сами по себе.

Вот такие они - «мама» хора ассоциации «Дети военного Сталинграда» и их «приемный сын» - Борис Кравченко. И они тоже - дети России.

В ОККУПАЦИИ

Истории детей военного Сталинграда иной раз почти невероятные по своей сути. Слушаешь и думаешь: что такого быть не может. А оно - было.

Когда я собиралась писать серию очерков об участницах ансамбля «Зоренька», некоторые из этих милых обаятельных женщин вдруг хмурились и, надо признать, без особого энтузиазма соглашались разговаривать, потому что тяжело им вспоминать о тех трудных грозных днях, особенно, если человек находился там в самый страшный период - с августа сорок второго до февраля сорок третьего - в момент Сталинградской битвы или же в начале восстановительного периода после освобождения Сталинграда от фашистов. Я слышала уже, как жили дети в окопах одни или с родителями, слышала, каково приходилось в окраинных поселках, которые находились в прифронтовой полосе, но впервые услышала рассказ о том, каково жилось сталинградцам в оккупации.

- Родилась я в Орловке, в семи километрах от Тракторного завода, - начала свой рассказ Нина Петровна Рахимова, - у нас был свой дом. Мама, Анна Васильевна Дубцова, занималась домашним хозяйством, потому что нас, детей, было четверо, да и скотины много было. А папа, Дубцов Петр Алексеевич, работал на Тракторном заводе, потому ему дали «бронь» - в их цехе ремонтировали танки. Когда начались бомбежки, мама заболела, и папу однажды отпустили на сутки проведать нас. Он уже собрался возвращаться, а тут немцы неожиданно заняли Орловку, и папа остался дома. Наш дом был соединен коридором с сараем, и при бомбежках мы в том сарае прятались. Прятались и в пещерках песчаных в склоне балки, нас там чуть не засыпало, еле-еле виден был просвет, мама даже сказала, что смерть наша пришла, однако нас откопали. А зимой мы перебрались в сарай. Мама, бывало, нас как цыплят к себе прижмет, руками старается укрыть, как наседка, а мы дрожим, плачем, - видимо, перед глазами Нины Петровны встали очень отчетливо те времена, и она непроизвольно смахнула слезу.

29 сентября фашисты, действуя большими силами (16-я танковая дивизия генерала Ангерна, 389-я пехотная дивизия генерала Мангуса и группа «Штахель») при поддержке авиации пошли в наступление на правое крыло 62-армии в районе Орловки, чтобы ликвидировать орловский выступ в линии фронта и овладеть северной частью Сталинграда. Упорные кровопролитные бои продолжались неделю, наши войска под угрозой окружения вынуждены были отойти, но фашисты под Орловкой потеряли много людей и техники. Участник боев с немецкой стороны полковник Г. Динглер впоследствии писал: «Мы посылали в атаку все новые и новые подразделения, но они неизменно откатывались назад с тяжелыми потерями, настолько прочно русские зарылись в землю…»

Противник сумел овладеть Орловкой только 2 октября, ему удалось продвинуться также в районе поселка Красный Октябрь.

- Как немцы вошли в Орловку, - вспоминает Нина Петровна, -сразу же стали рыть окопы и строить блиндажи, потому наш дом сломали, и мы перешли жить в сарай. С нами вместе жили папин брат с семьей, еще кто-то. В общем, в сарае было нас 17 человек. Вокруг стен соорудили нары, на них сидели дети, по середине стояли стол да железная печурка. Корову нашу и прочую живность немцы забрали. В других уцелевших домах они разместили госпиталь и еще что-то.

Питались мы, как придется. Отец ходил с маминой сестрой по округе да собирал, что на глаза попадет. Если успевали найти мешок с продуктами, сброшенный с воздуха нашим или немцам, то это был праздник. Еще, помню, был мешок с зерном да мука, оставленные каким-то военным, который с семьей жил у нас до наступления немцев. В один из таких походов папу ранило. А однажды его чуть немец не убил. Вернее, финн-солдат. Финны были очень злые, хуже немцев. Дверь в сарай туго закрывалась, и если кто-то пытался ее открыть снаружи, то мы успевали закрыть подушкой маленькое оконце, и в сарае становилось темно, и что в нем творится, с улицы не видно. Дело было зимой, немцы часто заходили к нам, искали теплые вещи. Они такие мерзляки были - осенью мы еще ходили в легкой одежде, а они уже мерзли, забирали у людей одеяла, шали, теплую одежду. Мы теплые вещи каждый день прятали под нарами, сами же были кто в чем. Как-то мама готовила что-то на печурке, и тут вошли два солдата. Дверь распахнули и смотрят внутрь. А ведь зима была, папа и сказал: «Пан, закрой, пожалуйста, дверь, холодно, здесь дети малые». Один из солдат выхватил пистолет и выстрелил в папу, но не попал - или нарочно промахнулся, чтобы просто попугать, или же стрелял вообще не глядя, пуля только возле уха свистнула. Мы все закричали, а тот, который стрелял, схватил кастрюлю с варевом и выскочил на улицу. Мама - за ним. Мы тоже выбежали следом. Кастрюля была горячая, солдаты передают ее друг другу, а мама мечется между ними, отбирает ее. Наконец кто-то уронил кастрюлю, мама упала на нее. Мы как увидели, что мама упала, заплакали еще больше, подумали, что маму убили, - Нина Петровна замолчала, и лишь справившись с волнением, продолжила рассказ: