3 сентября он завершил свою пятую реляцию, в которой описал поход в Лас-Гибуэрас, свое возвращение в Мехико и кончину Понса де Леона. Это было энергичное выступление в защиту своих действий, пронизанное едкой иронией, сквозь которую порой проступает внутреннее разочарование: чувствуется, что клевета придворных больно задевала Эрнана. «Ни Бог, ни Ваше Величество, кое его представляет, не допустят, чтобы злые языки, движимые завистью и алчностью, лишили меня чести. Ибо чести ради вынес я столько тягот и подвергся стольким опасностям».[193] Еше раз он требовал признать его заслуги и одобрить его политику, напоминая, какое впечатляющее количество золота им уже было добыто для Короны.

К пятой реляции – которая станет последней, – Кортес приложил два личных письма к Карлу V, в которых без обиняков изложил свою позицию… В первом он отмечает, что власть Агилара не имеет юридических оснований, но тем не менее он от имени короля передал в его ведение «вопросы гражданского и уголовного права». Он уведомляет монарха: «Обязанности капитан-генерала и управление индейцами остаются в моих руках вплоть до нового распоряжения».[194] Чтобы сильнее подчеркнуть юридический вакуум, созданный этой ситуацией, Кортес в тот же день – 11 сентября 1525 года – пишет королю другое письмо, в котором объясняет, что Агилар потребовал себе все полномочия, на что он пошел «с некоторыми возражениями».[195] Кортес еще добавил путаницы, выражаясь в будущем времени в нотариальном акте о передаче его полномочий губернатора Новой Испании.[196] Король поймет и из осторожности продолжит в своих письмах обращаться к нему как к главнокомандующему и губернатору Новой Испании!

Однако Кортес испытывал сильнейшую досаду и через несколько дней написал письмо отцу, Мартину Кортесу, умоляя заступиться за него перед королем: «Я нынче словно в чистилище, и ничто не помешало бы тому, чтобы открылись врата ада, если бы у меня не было надежды вырваться из него».[197]

1 марта 1527 года, несмотря на молоко кормилицы и все предосторожности, Агилар скончался от сифилиса. Кортес получил спасительную передышку. Путь к власти был открыт, и он протащил на ее вершину дуумвират из своего верного человека Гонсало де Сандоваля и королевского казначея Алонсо де Эстраду. Кортес снова мог вздохнуть свободно. Впрочем, ситуация нисколько не улучшилась: король назначил губернатором Пануко чудовищного типа – жестокого и кровожадного рабовладельца Нуньо Белтрана де Гусмана. Эксплуатация индейцев усиливалась день ото дня. Стараниями противников Кортеса коренное население в полной мере ощутило на себе все прелести «королевского ига».

В начале 1527 года Кортес вернулся к своему метисскому образу жизни. Он ввел в дом юную Изабель Текуичпо, дочь Мотекусомы, которая не расставалась с ним уже семь лет, несмотря на то, что в прошлом году Кортес выдал ее замуж за генерального инспектора новой Испании Алонсо де Градо. По случаю бракосочетания Кортес по примеру мексиканских тлатоани щедро одарил тогда жениха, пожаловав во владение Тлакопан. Но Алонсо де Градо умер, и Изабель осталась вдовой, молодой и соблазнительной. От Кортеса она родила в следующем году девочку, нареченную Леонорой в честь матери Эрнана. Это был четвертый ребенок Кортеса, рожденный индианкой. Придерживаясь своей стратегии полигамии, Кортес жил со многими мексиканскими принцессами. От одной из них, кузины Текуичпо, родился пятый ребенок-метис – девочка Мария. Диас дель Кастильо упоминает, что девочка была рождена с изъяном.[198]

Кортес по-прежнему очарован индейской культурой. Он ест, как мексиканец, живет, как мексиканец; подобно всем высокопоставленным лицам держит ягуаров – древний мезоамериканский символ военного могущества. Он, по-видимому, полностью пропитался духом индейских традиций и, отправляя в подарок отцу детеныша ягуара,[199] даже не задумался о нелепости такого подарка в Кастилии.

Поскольку политическая ситуация стабилизировалась, Кортес мог вернуться к одной из своих главных забот, а именно – исследованию Южного моря. Построив в Закатуле корабли, он направляет экспедицию к Молуккским островам. Испания и Португалия оспаривали друг у друга острова, богатые пряностями и называемые поэтому «островами пряностей». Гвоздика, корица, шафран, кардамон, имбирь, перец, анис, мята, майоран и чабрец, а также ладан и мирра были редкими товарами и стоили больших денег. Но конфликт из-за контроля над островами пряностей получил особый юридический масштаб, явившийся следствием третейского решения, принятого папой в 1493 году.

Раздел морей, установленный папской буллой «Inter caetera»[200] и Тордесильясским договором, предусматривал разграничительный меридиан в трехстах шестидесяти морских милях к западу от Азорских островов. Этот меридиан должен был продлиться и в другом полушарии антимеридианом, пересекающим острова пряностей. Португальцы обосновались на Молуккских островах в 1511 году и считали их своей собственностью. В 1521 году Магеллан открыл Филиппины, которые Испания относила к своим владениям. Но Карл V был убежден, что по решению папы Молуккские острова также принадлежат ему. Можно было провести дискуссию экспертов и установить, проходит ли антимеридиан к востоку или к западу от границы в 130 градусов восточной долготы, но верный своим принципам Кортес находил, что прав тот, кто первым окажется на месте. Впрочем, эта мысль пришла раньше Карлу V, который отправил к островам пряностей небольшую флотилию под началом Жофра де Лоаиса, но шторм разметал и потопил корабли в Магеллановом проливе. Кортес подобрал на мексиканском побережье у Текуантепека экипаж одного из судов экспедиции. Губернатор Новой Испании посчитал, что завоевание Молуккских островов изменит соотношение сил в конфликте с испанским королем.

Кортес снарядил три корабля и передал их под командование одного из своих многочисленных кузенов Альваро де Сааведры Серона. Май прошел в подготовке экспедиции. Кортес передал своему капитану подробные инструкции; особое внимание уделялось поддержанию морали. Кортес наставлял о необходимости личного примера, настойчивости в достижении цели, уважении других, а также запрещал нахождение на борту женщин во избежание всяческих скандалов и происшествий. Он рекомендовал уделить самое большое внимание флоре и требовал от начальника экспедиции доставлять ему семена или растения, способные привиться в климате Новой Испании. Кортес снабдил капитана письмом к Себастьяну Каботу, который по высочайшему повелению Карла V должен был исследовать Китай и, значит, мог повстречаться экспедиции. Но Кабот так никогда и не получил этого письма, поскольку исследовал побережье Бразилии и центральную часть Аргентины, в которой задержался до 1530 года. Эрнан написал для Сааведры верительное письмо к королю острова или земли, на которой тот должен был высадиться. И это письмо к неизвестному королю неведомой земли, написанное у подножия Попокатепетля на побережье Мексиканского залива, непостижимый Кортес начал словами из «Метафизики» Аристотеля: «Вселенское состояние человека побуждает его к знанию…» Кроме этого, были написаны более персонализированные письма к правителям Зебу и Тидора, которые радушно встретили экспедицию Магеллана. Все эти документы были составлены на испанском и латинском, учитывая, что последний был языком межнационального общения, а также то, что всегда и везде найдутся евреи, умеющие на нем читать и писать. Впрочем, Кортес предполагал, что к жителям островов пряностей лучше будет обращаться по-арабски. Хозяин Мехико подписывался: «Я, дон Эрнандо Кортес, главнокомандующий и губернатор Новой Испании» или просто: «Я, дон Эрнандо Кортес», как будто считал ненужным испанский титул для ведения колониальных дел.[201]