Кортес серьезно отнесся к подаркам и «поженил» своих помощников, предварительно окрестив индианок. Поскольку командир должен быть во всем примером для своих подчиненных, Эрнан сам нашел себе жену-индианку в лице своей очаровательной переводчицы Малинцин. Он жил с ней в гражданском браке с июля 1519 года, не расставаясь ни на день. В течение всей конкисты Марина находилась рядом с ним. Порой создается впечатление, что именно она стала вдохновительницей и творцом побед Кортеса. Можно упрекнуть Кортеса в том, что на Кубе у него уже была законная супруга-испанка и почти законная любовница из племени тайнос и Марина стала третьей сожительницей. Все это так, конечно, но почему не следовать местным традициям, если к тому же они столь приятны? По замыслу Кортеса, надо было раствориться в культурном пейзаже Центральной Америки, а там полигамия преобладала, и мексиканский тлатоани в знак своего могущества содержал настоящий гарем в сто пятьдесят жен. Сто пятьдесят – это перебор, но должен же был Кортес соответствовать своему рангу? Заменив ацтекского императора, он просто не мог призывать к моногамии, ассоциировавшейся у науа с бедностью и низами социальной лестницы. Поэтому ему пришлось принять под крышей своего дворца небольшую свиту из подаренных ему принцесс.

Сначала в Койоакане, затем в Мехико с января 1524 года Кортес жил не распутником, а самым настоящим науанским правителем, относясь к своим многочисленным женам с почтением и уважением. В декабре 1519 года сам Мотекусома подарил ему свою дочь, в крещении Анну, но она погибла на тлакопанской дамбе в Ночь Печали. Ацтекский император вверил заботам Кортеса и другую из своих дочерей, еще несовершеннолетнюю маленькую Текуичпо, которая спустя семь лет родила от конкистадора девочку, названную Леонорой. Нам известно из разных источников, что такие же жесты в отношении Кортеса предпринимали и другие индейские вожди, и Кортес принимал, очевидно не без удовольствия, науанских подружек. Его помощники поступали так же. Все обзавелись семьями и плодили метисов. Отметим, что все дети первого поколения носили испанские имена и фамилии. В архивах нет указаний на их индейское происхождение. Смешение кровей было общим правилом, по крайней мере до 1529 года, когда произошел важный политический поворот.

И вот на этом фоне, когда женщины науа реализовывали мечты Кортеса о расе креолов, разразилось дело Каталины. Существует три версии этой истории. Начнем с официальной. Став хозяином Мексики, Кортес потребовал, чтобы его законная супруга Каталина Хуарес приехала к нему с Кубы. В августе 1522 года она прибыла в Коатцакоалько вместе с братом и сестрами. Их встретил Гонсало де Сандоваль и препроводил в Мехико. Кортес тепло встретил жену и предоставил ей покои в своем доме в Койоакане. Спустя два месяца, а именно 1 ноября около полуночи, Каталину нашли мертвой в собственной спальне. Близкие объяснили причину смерти как «mal de madre». И действительно, признаки болезни наблюдались у нее и раньше: на Кубе она часто теряла сознание, а в Мехико из-за разницы высот недомогания только участились. Сердце не выдержало.

Злые языки предлагали иную трактовку этого печального события: в прекрасный августовский день 1522 года Каталина неожиданно высадилась со всем семейством в Мексике, когда ее совершенно никто не ждал. Кортесу больше ничего не оставалось, как пригласить ее к себе и разыграть радушную встречу. В глубине души он кипел от гнева. Отношения пары портились с каждым днем. Каталина оказалась несносной. Она строила из себя вице-королеву, выгнала всех туземных любовниц мужа, не упускала случая ругать супруга на людях. Вечером 1 ноября Кортес устраивал прием на праздник Всех Святых; супруги повздорили, и Каталина поднялась к себе, чтобы лечь спать. Около полуночи домочадцев разбудили крики хозяина: все бросились на шум и нашли Каталину мертвой в ее спальне. На шее якобы виднелись красные пятна. Уж не задушили ли ее? И не мог ли сам Кортес, выведенный из себя присутствием и поведением благоверной, расправиться с ней своими руками?

Есть и третья гипотеза, во временном плане более отдаленная: это видение историка, не заинтересованного лично в этом деле. Прежде всего удивляет, почему корабль Каталины встал на якорь не в Веракрусе, но в месте более удаленном и менее приметном, а именно в устье реки Ауалюлько, которое Диас дель Кастильо называет Айягуалюлько.[153] Это на границе с землями майя, по прямой в шестистах километрах от Мехико, а если идти пешком, то будет настоящая экспедиция. Если бы эта поездка была организована Кортесом, то вряд ли ему пришла в голову бредовая мысль высадить жену в непроходимых болотах Табаско! Корабль мог зайти туда только в том случае, если на борту возник конфликт. И у этого конфликта было имя – Каталина.

Кортес действительно хотел перевезти с Кубы свою семью, но только думал он об индианке Леоноре и ее дочери. Впрочем, обе также находились на корабле, но Каталина Хуарес оказалась на нем совершенно нежданным пассажиром. Оставив позади землю, находившуюся под испанским контролем, растерявшийся от такой переделки шкипер запросил указаний у Кортеса. Приезд Каталины ставил под угрозу срыва все планы креолизации, и Кортес рисковал потерпеть полный провал. Что делать? А не напугать ли Каталину дикой Мексикой? Его проводники сделали все, чтобы не пропустить ни одной топи, ни одного потока, ни единой тучи москитов. Но ничто не могло остановить Каталину, и она в конце концов достигла Мехико. В том, что она оказалась несносной, можно даже не сомневаться. Она ожидала, что с ней будут обращаться как с супругой губернатора, но ее холодно встретил человек, с которым она не виделась более четырех лет, который жил в окружении ацтекских принцесс и имел наглость держать при себе еще и кубинскую любовницу. Как могла бедняжка Каталина постичь полет мысли конкистадора и его планы выращивания новой расы? Как тут обойтись без нервных срывов и перепалок? Но Кортес находился у власти и не желал, чтобы его личная жизнь мешала его начинаниям. Каталина должна была быть принесена в жертву его великому проекту. Естественно, Кортес, никогда не терявший самообладания, вряд ли мог задушить жену в приступе ярости: этот упрощенный и грубый сценарий маловероятен. Но то, что Каталина умерла насильственной смертью, не стоит исключать. Что нам известно о женской ревности в напряженной атмосфере гарема? Что нам известно о приближенных, податливых на подкуп? Что нам известно о способности Эрнана манипулировать людьми? Что нам известно о степени затруднений, вызванных нежданным приездом Каталины?

Безвременная кончина Каталины Хуарес, не оставившей потомства, оказалась для Кортеса как нельзя кстати. Малинцин была на последнем месяце беременности и вскоре родила мальчика, окрещенного Мартином. Назвав свою первую дочь именем матери – Каталина Писарро, Эрнан теперь дал своему первому сыну имя отца – Мартин Кортес. Оба первенца были метисами – древо Кортесов пустило побеги на новой почве. Эрнан воплотил свою мечту.

Примерно в это же время, где-то в 1524[154] году у Кортеса родился еще один сын. Матерью стала одна науанская принцесса, известная нам только под испанским именем донья Эрмосилья, приведенным автором Диасом дель Кастильо.[155] Но кого же еще в те времена могли величать доньей в Мехико, кроме ацтекских принцесс? Этого второго сына-метиса Кортес наречет Луисом де Альтамирано, почтив в этот раз материнскую ветвь своего генеалогического древа. В 1529 году папа Климент VII признает под этим именем ребенка законным, наряду со старшими детьми – Каталиной Писарро и Мартином Кортесом. Кортес уже трижды смешал свою кровь с индейской: он обручился с Новым Светом.

Другой важный элемент процесса креолизации Мексики состоял в обращении индейцев в христианство. Но и в этом вопросе Кортес повел себя весьма оригинально. Даже не помышляя о полном искоренении языческого прошлого, конкистадор очень скоро осознал, что не добьется христианизации Мексики, пока не захватит все святилища индейских культов. Поэтому первое время он не строил церквей в обычном понимании этого слова, stricto sensu, а просто приспосабливал для католических богослужений древние языческие храмы. Наблюдая, с какой скорбью взирали тотонаки на разрушение идолов главного святилища Семпоалы, он пришел к убеждению, что христианство не сможет пустить корней на этой земле, если не сольется с тысячелетними языческими традициями. Но для насаждения своего рода христианской формы идолопоклонства Кортесу требовались широко мыслящие служители культа.