И вот Грихальва, стоя у подножия оставленных пирамид в окружении своей испанской охраны на огромной центральной площади под палящим солнцем, передает слово своему нотариусу.[86] Шум прибоя перекрывал звуки бессмысленного воззвания на непонятном для аборигенов языке. Сознавая нелепость обращения к ветру, Грихальва распорядился прикрепить текст рекверимиенто к стене главного храма, доведя дело до полного абсурда! Как будто майя умели читать по-испански! В этом выразилась вся зашоренность испанских властей, убежденных в собственном превосходстве и безразличных к людям, населявших американские земли. Новый Свет для веласкесов и грихальв был абстрактным понятием, мечтой о богатстве, райским миражом, не имеющим ничего общего с реальностью. Новая волна, которую породил Кортес, напротив, отличалась стремлением в полной мере использовать коренное население в политической игре конкисты, учитывая реальное положение вещей.
Экспедиция продолжалась. Грихальва проявлял большую нерешительность. Сначала он направился к югу, к Тулуму, затем прошел вдоль побережья Юкатана вплоть до залива Асунсьон, который исследовал 13 мая. Далее последовал мятеж его капитанов, не желавших идти завоевывать страну майя: они знали, что один из них, потерпевший крушение, Гонсало Герреро, женился на дочери касика майя из Четумала и повел индейцев на вооруженную борьбу со своими кастильскими соплеменниками. Грихальва уступил. Последовало возвращение на Косумель. Курс на мыс Каточе, затем вниз к заливу Кампече. Полностью повторился сценарий предыдущей экспедиции. Высадка в Чампотоне. Град стрел, рукопашная. Огнестрельное оружие, – несмотря на свою смертоносность, – не произвело впечатления на майя, которым всегда удавалось нанести испанцам урон, прежде чем отступить. Семь убитых, шестьдесят раненых, среди которых и сам Грихальва: он получил три стрелы и потерял два зуба. Корабли плыли дальше, более не предпринимая попыток высадки. Запасы воды были на исходе. Майя не желали вести торговлю и отказывались от любых контактов.
Продолжая спускаться на юго-восток, флотилия достигла острова, покрытого мангровыми зарослями (сегодня он называется Кармен). Испанцы открыли, что за этой узкой полосой земли лежит большое внутреннее море. Шкипер Аломинос заключил из этого, что Юкатан – остров. Он назвал место Бока-де-Терминос[87] и решил, что его воды сообщаются с заливом Асунсьон.
Пребывая в заблуждении с географической точки зрения, испанцы тем не менее интуитивно нащупали истину: эта «горловина с четкими границами» действительно являлась межевой линией, отделявшей владения майя от земель науа. Они уже обратили внимание, что переводчик Хулианильо, захваченный Кордовой, перестал понимать местных жителей. Испанцы увидели города и десятки тысяч индейцев, собравшихся на берегу, чтобы получше разглядеть пришельцев. Окрестный пейзаж также изменился: почувствовалась рука человека. Но главное, пожалуй – это перемена в отношении к ним людей: в устье реки Табаско, которую начальник экспедиции назовет своим именем и за которой останется название Грихальва, испанцев встретило посольство императора Монтесумы. Они получили подарки в знак мира и были приглашены местными касиками на пир.
Роскошные украшения из дорогих перьев и богатые одежды из вышитого хлопка не привлекли к себе такого внимания гостей, как несколько безделушек из золота, показанных чужеземцам. Единство команды распалось. Утративший покой при виде богатства и уровня развития страны науа Альварадо и подложил свинью Грихальве, уйдя со своим кораблем самостоятельно исследовать рио Папалоапан, которую он назвал своим именем по примеру начальника, чей авторитет он сильно подорвал. Однако Альварадо был настигнут и призван к порядку. Мятежный капитан вернулся в строй, правда, не надолго. В конце июня испанцы стали на якорь возле местечка, которое станет впоследствии городом Веракрус. Грихальва назвал этот рейд именем Святого Хуана из Улуа, поскольку в тарабарских разговорах с туземцами два слова повторялись беспрестанно – Мехико и Кулуа. Последнее слово испанцы подхватили и называли так хозяев Мексики ацтеков, живших в столице Теночтитлане. Кулуа, или кулуаки, на самом деле были жителями Колуакана – города-спутника Мехико, который находился в зените славы до прихода ацтеков к власти в XIV веке нашей эры.
Отношения с тотонаками, населявшими побережье, установились просто великолепные: в обмен на иголки, стекляшки и гребешки они дали испанцам большое количество золота и медных топориков, которые Грихальва принял за золотые. Очевидно, изобиловала богатствами мексиканская земля. Встал естественный вопрос: продолжать торговать или заселять?
«Заселить» означало официально захватить землю, провозгласить рекверимиенто, основать город и удерживать его силами горстки испанцев против множества врагов. Грихальва не чувствовал в себе необходимых сил, поэтому аргументировал свой отрицательный ответ капитанам тем, что Веласкес дал ему право только на торговлю (так оно на самом деле и было). Наиболее воинственные Альварадо и Авила подталкивали его к самочинному захвату.[88] Разочарованный Альварадо заявил, что возвращается назад, и ушел, хлопнув дверью. Между двумя конкистадорами все же была достигнута дипломатическая договоренность: Альварадо официально возвращался на Кубу, чтобы доставить раненых и собранное золото, а также передать Веласкесу донесение Грихальвы. Внешние приличия были соблюдены.
Пока Альварадо добирался до Кубы против ветров и под проливными летними дождями, Грихальва решил продолжить исследование в северо-западном направлении. До Тукспана, пока берега населяли тотонаки, все шло превосходно, но затем в районе Пануко начались земли гуацтеков, и испанцы вновь столкнулись с враждебностью местного населения. Сочтя, что он уже достаточно повидал, и наворовал, и таким образом обеспечил себя до конца своих дней, Грихальва приказал взять курс на Кубу. Это возвращение, отягощенное междоусобицами, техническими проблемами и неблагоприятными погодными условиями, длилось целую вечность.
На Кубе уже начали беспокоиться. Наступил сентябрь, а об экспедиции еще не было никаких вестей. Прошло уже четыре месяца. Губернатор решил снарядить каравеллу, чтобы отправить ее на поиски Грихальвы. Эту задачу он возложил на Кристобаля де Олида. Где-то в конце сентября, после отъезда Олида, до Кубы каким-то чудом добрался Альварадо. Можно представить себе сцену встречи с Веласкесом: губернатор не может отвести горящих глаз от добычи и слушает, как Альварадо честит своего начальника, не допустившего «заселения». Бессовестный Веласкес, запретивший племяннику заселение, так как сам не имел на то разрешения, публично обрушился на своего протеже. Тот был теперь виноват в послушании. Об этом не замедлили сообщить Кортесу: Эрнан понял, что пришел его час, но надо еще суметь выиграть партию.
Естественно, теперь уже просто не могло не быть следующей экспедиции… для заселения. Оставалось только выбрать начальника и подыскать приемлемое юридическое обоснование. С последним затруднений не возникло: новая экспедиция отправлялась на поиски трех пропавших испанских кораблей. Кто посмел бы не дать разрешения на столь гуманную и бескорыстную операцию? Само собой, о богатствах Мексики никто не обмолвился и словом. Однако Веласкес никак не мог определиться с руководством экспедицией. Кандидатов было множество. Эрнан действовал осторожно, не открывая своей заинтересованности: его верные люди стали трубить повсюду, что лучше Кортеса никого не найти. Не исключено, что Веласкес внял аргументу в виде весомого кошелька, но так или иначе назначение состоялось. С одной стороны, надо было торопиться выйти в море до того, как объявится Грихальва и разрушит алиби. С другой стороны, Кортесу не хотелось лишаться опыта, полученного предшественником, да и кораблей на Кубе не хватало, и стоили они весьма недешево. Но Кортес сумел найти выход из этой ситуации.