Мурад. Это-то и ужасно!

Солмаз. Что ужасно? Сравни себя со своими товарищами. Кто из них в тридцать два года имеет свою лабораторию, диплом старшего научного сотрудника? Ну, кто?

Мурад. Никто. Но больше я этого не хочу. Я не могу больше врать, делать вид, что у нас все в порядке, улыбаться твоему отцу, которого терпеть не могу, изображать из себя делового человека, преданного интересам семьи, мириться с тем, что за десять лет совместной жизни с тобой мы остались чужими друг другу. Мне надоела эта выдуманная, витринная семья, в которой снаружи все хорошо, а изнутри все построено на лжи и притворстве! Мне противно жить двойной жизнью на работе; днем заведовать лабораторией, в которой занимаются проблемами, меня никогда не интересовавшими, а по ночам корпеть над тем, что считаю делом своей жизни. Я не хочу обкрадывать свою работу из-за того, что надо занимать должность и иметь "шансы" на дальнейшее продвижение. Мне это не нужно. Вспомни, как вы меня уговаривали: "Это будет недолго, надо пойти на небольшой компромисс и отказаться на время от своей темы, но зато потом будет возможность вернуться к ней на совсем другом уровне". Вспомни...

С о л м а з. Я все помню.

М у р а д. Лучше бы я до сих пор сидел младшим научным сотрудником, чем согласился тогда на ваши уговоры. Один компромисс обязательно влечет за собой и другие. И в результате я потерял несколько лет, несколько лучших лет работы. Ну ладно, хватит! Ты сама вынудила меня на этот разговор. Не я его начал.

С о л м а з. Конечно, теперь, когда ты всего добился и встал на ноги, ты можешь бросить меня, как ненужную вещь...

М у р а д. Боже, какие глупости ты говоришь! Ничего не поняла, ничего... И никогда не поймешь. Мы чужие люди с тобой, абсолютно чужие, ни одной точки соприкосновения!

С о л м а з. А наш сын?

Раздается стук в дверь.

Myрад. Это мастер.

С о л м а з. Ну его к черту! (Идет к двери, открывает ее.)

Входят Махмуд и мальчик, его сын. В руках у Махмуда сумка с инструментом.

Махмуд (улыбаясь). Добрый день. Кончили ругаться? Я тоже с женой ругаюсь, будь она неладна, а что делать - такова жизнь. Где ваш кран?

С о л м а з. Здесь. Идите за мной. (Ведет слесаря в прихожую.)

Мальчик остается в комнате. С любопытством оглядывается, делает несколько шагов и вдруг, о чем-то задумавшись, застывает на месте в странной позе. Мурад удивленно смотрит на него, но мальчик не обращает на него внимания. Мурад выбирает несколько книг, из тех, что лежат на столе.

Входит С о л м а з.

Мурад. Какой чемодан я могу взять?

С о л м а з. Не знаю.

Мурад. Я возьму коричневый... А где лежат мое пальто и кепка?

С о л м а з. Не знаю.

Мурад. Слушай, мы же расстаемся, веди себя хотя бы в эти последние минуты достойно. Нельзя же автоматически становиться врагами, если разводишься. Ведь от жены до врага огромная дистанция. Наших отношений не хватило, чтобы мы остались мужем и женой, но мы же можем быть хорошими знакомыми... У нас же сын, в конце концов...

С о л м а з. Вот именно!

Мальчик отрывает взгляд от окна и с интересом смотрит на спорящих супругов. В дверь просовывает голову Махмуд.

Махмуд. Хозяйка, надо предупредить соседей, что я воду отключил. Скандал будет.

Солмаз выходит из комнаты.

(Сыну.) Иди, иди сюда. В коридоре тоже много книг... (Пропустив мимо себя сына в коридор, входит в комнату. Заговорщически подмигивает Мураду.) Я все слышал. У меня было то же самое.

Мурад (неприятно удивлен). Что - то же самое?

Махмуд. С женой... (Показывает большим пальцем в коридор.) Очень любит книжки читать. И рисует хорошо. Карандашом, красками, чем хочешь... Художники смотрели - говорят, большой талант есть.

Мурад (бросает взгляд на часы). А почему он не в школе?

Махмуд. Он не любит школу, обижают его там. Он же странный немножко. Вот вожу его с собой.

Мурад. Помогает вам?

Махмуд. Разве я позволю? Просто сидит, о чем-то думает или рисует истории разные. Сперва он про русских рисовал по священной книге, потом про итальянцев и греков начал. Их историю наизусть знает, совсем древние вещи рисует... кони, мечи, крепости, чудовища какие-то - большие картины. А еще он любит про этого русского писателя рисовать, которого в тюрьму посадили, про его книжки, ну, как его...

Мурад. Достоевский, что ли?

М а х м у д. Вот-вот. Всего его прочитал и нарисовал. Я почему беру его с собой? Дома не могу оставить, мать сердится на него.

Мурад. Не родная, что ли?

Махмуд. Почему не родная? Родная. Ей не нравится, что он такой странный немножко, поэтому обижает. У нас еще другие дети есть, тех она любит, потому что они обычные. Этого тоже любит, но хочет, чтобы он стал таким же, как все, не понимает, что в нем талант есть... (Еще раз подмигивает Мураду.) Я слышал, о чем вы здесь с женой говорили, все до последнего слова. У меня то же самое было.

М у р а д. Что - то же самое?

Махмуд. Я тоже хотел уйти. Очень подходящий момент был. Я сварщиком работал на заводе Парижской коммуны. Из; Москвы приехали и сфотографировали меня. Потом сижу дома, сосед прибегает, кричит: "Смотри, Махмуд, где твою фотографию напечатали!" Я смотрю: вот такая моя фотография на обложке журнала. (Показывает.) "Советский Союз" называется, как "Огонек", может, даже лучше. И написано еще, что я хороший сварщик, и выполняю план на двести пятьдесят процентов. Это, правда, было, я по четыреста рублей в месяц получал тогда... Отсюда все и началось. Со всей Европы мне стали письма писать. Из Германии, Польши, Болгарии, из Москвы, Саратова, Сибири - откуда хочешь. В день по сто штук приходило. В основном женщины писали, фотографии свои присылали, в гости приглашали, спрашивали, женат я или холостой. Многие красивые были и молодые. Вот тогда я хотел уехать, бросить все и уехать куда-нибудь в Москву или Сибирь. Надоело мне всю жизнь на одном месте сидеть и жена тоже надоела, очень хотел уехать... Из-за него остался, из-за мальчика. Без меня замучили бы его. А с ним куда ехать? Еще если бы он обыкновенный был бы, а с таким... Или мать как мать имел бы, оставил бы ей. А она мучает его каждый день, сама этого не понимает, думает, что хорошего ему хочет, а только обижает. Он же совсем необычный мальчик, к нему особый подход нужен. Ты поговори с ним, сам увидишь...

Мурад вытаскивает из-под тахты чемодан и кладет его на стол.

Только осторожно, незаметно так, а то если он понимает, что с ним специально говорят, ни за что не отвечает, очень гордый... А как ваш мальчик?

Мурад. Спасибо. Он обыкновенный. (Направляется к шкафу.)

Махмуд (идет за ним). Это ничего. У меня такие тоже есть. Большой он?

Мурад. Семь лет.

Махмуд (радостно смеется). Все то же самое, точно моя история. И моему семь лет было или, может, восемь... Все точь-в-точь. Поэтому я сразу догадался, из-за чего вы ругаетесь, и стал слушать. (Прислушивается к шуму в передней.) Идет! (Выскакивает из комнаты.)

В другую дверь входит С о л м а з. С легкой усмешкой смотрит на мужа, несущего к чемодану стопку сорочек. Мурад укладывает сорочки в чемодан, делая вид, что не замечает неожиданной перемены настроения жены.

С о л м а з. Ну, теперь мне все ясно.

Мурад. Что?

С о л м а з. Все. Я навела справки у Розы Абрамян. Ну, что, милый, попался на удочку?

Мурад (перестает укладывать чемодан). О чем ты говоришь, не понимаю?

С о л м а з. Надо же быть таким наивным! Тебе же тридцать два года уже. Да ты посмотри на себя в зеркало.

Мурад. А в чем дело? (Невольно оглядывает себя.)

Солмаз. А в том, что таких, как ты, специально ищут, чтобы одурачить... Но напоролся ты на большого мастера.

Мурад (все более раздражаясь). Я прошу тебя, выражай свои мысли ясней.

Солмаз (передразнивает его). "Я полюбил другую женщину! Наконец я понял, что такое настоящая любовь!" Да неужели ты не понимаешь, что тебя элементарно ловят на крючок? Какая любовь! Где ты ее увидел? Что ты придумываешь себе сказки, это же все плоды твоего богатого воображения. Наивный человек, о какой любви ты говоришь?! Эту женщину весь город знает. Она же раз десять замужем была.