Судя по всему, он все тяжелее переносил противоречие между тем, каким его брак - который многим уже начинал казаться спасенным, если не упрочившимся, - являлся миру, и тем, что на самом деле этого брака не существовало; а посему, естественно, мысли его все чаще вновь обращались к Бухаресту, к дядюшке Путнику, которому он в эти дни даже послал письмо. Разумеется, без всяких интимных признании. Просто письмо, чтобы заручиться поддержкой дядюшки. Но когда он писал это письмо, он думал о том, что позднее, в Бухаресте, непременно откроется дяде, все объяснит. А с подобными мыслями дело уже значительно продвинулось вперед. Как всегда в таких ситуациях, сюда примешалось еще и внешнее. Шеф Ласло, старый Месарош, буквально прожужжал ему уши, что он, мол, должен поскорее уладить то и это, чтобы иметь возможность уехать на несколько дней к дяде в Бухарест. Но разумеется, Месарош имел в виду не личные дела Ласло (о которых он вряд ли знал), а использование родственных связей в интересах фирмы. Следовало достичь договоренности с фирмой "Гольвицер и Путник", учитывая своего рода специализацию обеих фирм, дабы не стоять друг у друга на дороге в том, что касается сбыта некоторых мелких агрегатов. Если уж жизнь захочет, все устремляется в одну сторону, в данном случае - в Бухарест.

Но Марго сдалась, она готова была пригласить Дональда к чаю. И это с ведома Ласло и при поддержке Гергейфи, который считал желательным подкладывать мягкую светскую перину под деловые связи. В то утро Путник извинился перед Дональдом - с этой целью он специально позвонил Дональду в "Британию" - за то, что из-за неизбежной встречи с крупным заказчиком, увы, никак не сможет быть вечером дома. Встреча действительно должна была состояться, хоть и не так неизбежно. Но может быть, он уже понял Тибора, без слов разумеется.

Вскоре после пяти, покончив с делами, Путник встретился с Гергейфи в том самом кафе на проспекте Андраши, где Тибор недавно, возвращаясь от памятника безымянному летописцу, с помощью черного кофе прогнал дух вина.

Они служили в разных фирмах, эти двое, Тибор и Ласло - здесь нелишне об этом напомнить, - хотя и относились к la meme branche (обе фирмы состояли в коммерческих отношениях с фирмой "Клейтон и Пауэрс"). Однако они постоянно поддерживали контакт, не в ущерб себе, разумеется, но и не в ущерб своим фирмам. Будучи в курсе дела, они распределяли заказы по обеим фирмам. Так, Мошон оказался в ведении фирмы Гергейфи, конечно, не без ответной услуги. Для этого теперь потребовался только что составленный основной каталог фирмы "Месарош и Гаудингер" (так называлась фирма, где служил Ласло), и эта книга уже лежала в его квартире на улице Лигети.

Гергейфи, которому не терпелось поскорее вознаградить себя за Мошон и которому сегодня предоставлялась возможность передать каталог дальше, сказал:

- Позвони домой и вели Яношу доставить каталог сюда.

И тут Тибор узнал, что лакей и кухарка сегодня отпущены, а чай должна подавать горничная. Сохраняя полное спокойствие, он недрогнувшей рукой ухватился за эту уникальную возможность и как бы между прочим сказал:

- Берн такси, поезжай домой, приличия ради посиди четверть часа за столом, побеседуй с англичанином, потом хватай книжицу и скорее сюда. Я жду. Но ни в коем случае не уходи сразу. Скажи, что освободился на полчаса, чтобы хоть поздороваться с ним.

Больше ничего, и даже это немногое сказано было вскользь. Можно добавить, что Гергейфи не только точно уловил ситуацию, а охватил мысленно всю ее, целиком (весьма квалифицированное восприятие). Он уже чувствовал нерешительность Путника, чувствовал ее как медленно натягивающуюся тетиву, ощущал, как у Ласло все уже сосредоточилось на кончике стрелы, чтобы в следующую секунду выстрелить, и Тибор уже знал, в какую сторону: в сторону решения.

Больше ничего, ни единого слова. Тибор взял со столика газету и спрятался за ней. Наконец-то Путник окликнул проходившего кельнера, чтобы расплатиться, но тот пробежал мимо.

- Не стоит задерживаться, я заплачу, - сказал Гергейфи из-за газетного листа.

Ласло встал, взял шляпу и, ничего не сказав, ушел. Теперь Гергейфи опустил "Пешти Хирлап" и посмотрел ему вслед. И в эту минуту Путник показался ему вагончиком, который он сам пустил по заранее проложенным рельсам.

Хвостик, об этом следует сказать, и это ни в коей мере не умаляет его заслуг, ставил на Марго. Что было ему известно? Ничего. Должно быть, его обманывала ее внешность.

Так же как и доктора Харбаха, который, хотя и обручился с Ирмой, на многое смотрел как сторонний наблюдатель. Они беседовали в номере Хвостика в "Британии" и пили ледяной шеррикоблер, напиток, тогда вошедший в моду, но сегодня на континенте вытесненный куда более крепкими напитками.

- К сожалению, у меня есть опыт, я знаю такие ситуации, как у мистера Дональда, - сказал Харбах. (Чего только не случается со сторонними наблюдателями!) - Он, как поезд, неизбежно движется по своим рельсам, но можно добиться, чтобы он сошел с рельсов, хотя это и связано с риском. Я хотел бы добавить, что подобное состояние возможно купировать лишь таким образом.

Из этого мы заключаем, что они уже и раньше беседовали о Дональде. К тому же здесь, в чужом воздухе, ослабли путы секретности. Вероятно, Харбах знал уже не только о Монике, но и Клейтоне-старшем. Иначе Хвостик вряд ли сумел бы растолковать ему суть дела.

- Вы, господин доктор, в счастье думаете о несчастном, мне это очень импонирует, - сказал Хвостик.

Здесь по первым же словам этого признания можно судить, что наш сморчок за эти десятилетия в известной мере помолодел душой. Это был голос уже не из Адамова переулка.

- Да, я счастлив, - простодушно признался доктор Харбах.

- У вас есть для этого все основания. Такие девушки, как фройляйн Ирма Руссов, ваша невеста, выходят замуж, так сказать, в два счета, если позволяют все прочие обстоятельства. И для вас это счастливый случай. Вы будете с ней, как мне кажется, еще очень, очень счастливы. Только став вашей женой, она обретет истинный блеск. Поверьте мне. Я это чувствую. Вы сделали правильный выбор.