- Верно ты рассудил, Симон. Все человеки на Земле - суть братья. Я призывал всех придти ко Мне, ибо несть для Меня ни еллина, ни иудея. Однако, штоб так стало, человеки должны осознать это, научиться любви и уважению друг к дружке и народ к народу. Разъединившись и познав друг друга не по принуждению, народы объединятся. "И будут они вкушать от плодов путей своих и насыщаться от помыслов их", - как верно заметил Соломон. "Массовый энтузиазм вспыхивает легко и легко делает своей добычей тех, кто жаждет подчинения и ищет кумиров". Мысль зарубленного мученика отца Александра Меня, поясняющая нынешнее плачевное состояние и суету в сей горемычной земле.

- Спасибо, Учитель, што оценил Ты мои труды на земле, в сей стране. Просьба у меня, Учитель, к Тебе. Позволь мне побыть здесь, пока не придёт час предстать пред Тобою Анюте. Коль Ты мне её послал, не отбирай же её. Вот прибыли мы в Москву и поселились на даче средь подмосковного леса. Снял её у знаменитого некогда писателя. Трудно ему нынче выжить. Книг его не издают, кормиться нечем. Здесь думается хорошо и чистый воздух, Поближе к событиям, которые потрясают мир в сем столетии. Я обещаю Тебе более не вмешиваться в человечьи дрязги, но буду только внушать им взаимную любовь. Завтра поедем с Анютой на Волхонку. Закладывать иерархи Церкви и правители будут камень в основание воссоздаваемого храма в Твою честь, што рванули некогда святотатцы.

- Хорошо, Симон. Исполню Я твою просьбу. Поживи в сей земле, пока не придет срок, указанный в Книге Судеб.

А храм... Што ж, дело богоугодное, однако возводиться он должен чистыми руками, добрыми сердцами без лукавства. Лучшим храмом к моему юбилею было бы окончание кровопролития братоубийственного. Штож это за пастыри народные, если не умеют предупредить сие? О своей корысти заботятся. Не уразумеют - не те нынче времена... Думаю, дали промашку. Рано позволили человекам овладеть такими колоссальными энергиями... Не созрели ещё... По-прежнему многие думают решать свои маленькие проблемы большой силою... Одно слово - книжники... Однако ж не отрекусь Я от них. И через эти испытания и соблазны должны пройти человеки... Аминь...

- Слава Тебе, Создатель! Спасибо Тебе... В следующий раз выйду на связь как условились... Прости, если што... Грешен я. Аминь.

Он запахнул дублёнку, зябко повел плечами и посмотрел вокруг. Небо на восходе слегка посветлело. За лесом прогрохотала первая электричка. Старый ворон на ели прочистил глотку и разбудил своих сородичей. Пора было собираться к завтраку на городскую свалку. Он потоптался на крыльце, вздохнул и вошел в избу.

Заступало двухтысячное Рождество Сына Творца и еврейской женщины Марии - Иешуа бар-Иосифа из Назарета, что в Галилее. Спасителя человеков, распятого человеками...

1995, Киев

CAMEL

Я родился недоношенным. На целую неделю. У моей матушки из-за старости и невроза, по-видимому, это была последняя беременность. К тому же яркий всполох, как полуденное солнце в июле, ужасный грохот тысяч громов её испугали, и у неё начались схватки. Старый Бабай (так звали его солдаты) не знал, что на этот день был назначен пуск последнего макетного образца самого большого носителя, и, тем более, не предполагал, что при пуске он рванет на старте, как маленькая атомная бомба.

Если бы Бабай предвидел, что такое может случиться, он ни за что не взял бы Гюльсен (так звали мою мать) с собой в Зону. Он-то точно знал, когда я должен был родиться. Сам отгонял её в дальний киргизский аул, где пасся на вольных хлебах мой папаша.

Наш род пресекался. Мы были ни молочным, ни мясным скотом. Потому и комбикормов колхозам и совхозам на наши "головы" не отпускали. Кому было дело до одиноких кочевников, которым верблюды были и поильцами, и кормильцами, и транспортом в этих пустынных - зимой промерзлых, летом раскаленных - степях?

У Бабая Гюльсен была одной из двух верблюдиц, и в округе на сотню километров ни у кого не было и в помине нашего брата. Всех вырубили под корень. Как класс дармоедов.

Я был слабым и хилым. Никаких шансов выжить. Вот и оставил меня старый Бабай умирать в снежной промерзлой степи. Да и чего можно ожидать от выкидыша, долженствовавшего пребывать во чреве матери ещё целую неделю. Уж на что новорожденные несимпатичны, что же говорить о выкидышах! Сплошь уроды. Да и сам я не собирался долго задерживаться на этом неприветливом холодном и голодном свете. Однако судьба распорядилась иначе. Рядовой хозвзвода Варфоломеев Иоанн Денисович отер меня мягкой ветошью, сунул в рот старый презерватив с дыркой, надетый на бутылку с молоком и отнес в теплый хлев, уложив на кучу соломы. Мне понравилось и я решил немного пожить. Молоко, хоть и коровье, было вполне сносным. Да и общество приличное: две коровы - Принцесса Анна и Принцесса Диана, старая ослица Маргарет Тэтчер, жеребчик ахал-текинец Миттеран, коза Раиска, козел Мефодий, два десятка безымянных овец и баранов, громадный хряк по имени Хрущ и мохнатый кобель с длинной мордой и острыми ушами. Его уважительно называли Вас-Вас, то есть Василий Васильевич. Вся эта живность должна была поддерживать высокую боеготовность мозгов комсостава части и находилась под опекой упомянутого хозвзвода.

Вас-Вас подошел ко мне, обнюхал, восторженно взвизгнул и лизнул в нос. Навострив уши, помахивая мохнатым хвостом, он склонил голову набок и, ласково глядя на меня своими желтыми глазами, сказал, чтобы я не боялся, ибо впредь нахожусь под его охраной и покровительством. И вообще, я ему нравлюсь, и выйдет из меня хороший парень, помощник Миттерану и Маргарет. Это меня взбодрило.

Заботы рядового Варфоломеева Иоанна Денисовича и пса Вас-Вас, теплое молоко Принцесс и жгучее любопытство поддержали мои жизненные силы, и через две недели я уже мог становиться на собственные ноги.

Вероятно, я за эти две недели похорошел, так как Раиска стала ревниво коситься на рядового Варфоломеева Иоанна Денисовича, когда он меня поил молоком, и все норовила боднуть меня. Вас-Вас рычал на Раиску и загонял в угол к овцам.

Здесь нужно сказать несколько слов о рядовом Варфоломееве Иоанне Денисовиче. Все же он мне был как бы отец родной. Впрочем, даже скорее мать. Во всем хозвзводе, а может быть, и в части, он был переросток. Его призвали в армию, когда его сверстники уже год, как отпраздновали дембель. Варфоломеев успел закончить духовную семинарию. И загремел в армию, поскольку его отец-инвалид, настоятель храма Богородицы где-то под Малоярославцем, отдал Богу душу, что и лишило Иоанна Денисовича права на отсрочку.

Замполиты даже не пытались перевоспитывать его в атеиста. Имели опыт. Но определять его в боевые расчеты или стартовые команды категорически запретили, дабы своей возможной религиозной пропагандой он не подорвал боеспособность советских ракетных войск стратегического назначения. В свою очередь, Варфоломеев был доволен своим положением. Во-первых, ему не нужно было насиловать себя посещениями богопротивных занятий по боевой и политической подготовке; во-вторых, подсобное хозяйство находилось в десятке километров от технической и пусковой площадки, где находились квартиры части, то бишь, подальше от начальства, а, следовательно, и от всевозможных неприятностей, связанных с близким присутствием уймы начальников; в-третьих, он как бы находился на альтернативной службе, так как работа скотника более соответствовала его пацифистским убеждениям, нежели участие в подготовке и пуске этих смертоносных ракетных монстров. К тому же в хозвзводе были либо блатные придурки, либо вовсе безграмотные ребята из такой немыслимой глубинки, где могли их отыскать только зажатые вечно невыполнимым мобпланом райвоенкоматы. И те, и другие уважали Иоанна Денисовича, поскольку был он по их понятиям на уровне профессора, да и по возрасту неудобно было к нему относиться, как к салаге. Единственным начальником у Иоанна Денисовича был помкомвзвода сержант Курбанбердыев. Взводный прапор Харченко, почитай одна из самых влиятельных личностей в части, если не считать командира, замполита и писаря, появлялся в хозяйстве раз в неделю по пятницам со своей шалавой Зинаидой, официанткой из спецстоловой военнотехнической правительственной Комиссии и уходил в загул до понедельника. Исключения составляли дни, когда командир устраивал выездные рыбалки для инспектировавших часть комиссаров, случавшиеся исключительно во время нерестового хода белорыбицы из почти пересохшего Арала в гирла мутных желтоводных Дарий.