Указание прямое. Правда, и признание страшное. К смыслу его мы еще вернемся.

А теперь, чтобы закончить с разговором о фермерстве на селе, вспомним о братьях Гришиных. Они хозяйствуют пять лет, у них 800 гектаров хорошей земли. Начинали они во времена, когда фермерство поднимали на щит. Но главное в том, что много помогал им в первые годы их отец - бывший секретарь обкома КПСС по сельскому хозяйству. С его энергии, знаний, связей все и началось. А сыновья, тоже специалисты с высшим образованием, оказались земледельцами умелыми.

В хозяйстве Гришиных весь набор техники, подведено электричество, построены склады-ангары. Урожайность "озимки" в 1993 году - 41,5 центнера, в 1994-м - 43 центнера. Подсолнечник, гречиха - тоже высокие урожаи. В нашей области братья Гришины если не лучшие, то в первой пятерке лучших самостоятельных хозяев-земледельцев. Но даже они говорят: "Перспектива туманна. В России в целом не отработана система фермерства. Кабальна налоговая политика. Теперешние начинающие фермеры - это смертники. Нам в 1990 году начинать было легче . Но много, очень много проблем. В этом году исполняется пять лет нашему фермерству. Этот юбилей прибавляет к налогам, которые платили, еще два - подоходный, на землю. Наверное, подсчитаем - прослезимся".

А если уж Гришины "прослезятся", то какими слезами плакать всем остальным фермерам?

Нынешний фермер, для того чтобы продержаться, должен кроме земли иметь какой-то заработок на стороне. Один открывает киоск с ходовым товаром: спиртное, жвачка, сигареты. Другой едет за дешевым углем в Донбасс, а привезет, продаст - вот и барыш.

Реально на фермеров можно рассчитывать лишь в будущем. Фермерство пока лишь пятилетний ребенок-сирота, который для всех обуза. На мой взгляд, его просто терпят как знак перемен.

* * *

Итак, на сегодняшний день главный производитель, а точнее, единственный производитель сельхозпродукции - все тот же колхоз. Порою сменивший вывеску, но тот же по сути, что и десять, и двадцать, и пятьдесят лет назад. С той же организацией: председатель, главные специалисты, бригадиры, учетчики, рядовые труженики; и с той же заинтересованностью: "Не мое!" В районном центре районное управление сельского хозяйства (оно каждый месяц меняет название, вывески писать не успевают), там - тоже "спецы", 15 ли, 20 легковых автомобилей, все при деле.

Захожу в районное сельхозуправление, спрашиваю:

- Как дела?

- Давим... руки выкручиваем, но чтобы пары в каждом хозяйстве не менее... Потому что пары - это...

- Давим... Чтобы сеяли и сеяли... Чтобы подсолнух... Чтобы горчицу... Чтобы просо...

Снова захожу. Опять без дела не сидят. Руководителей "Голубинского" уму-разуму учат: председателя, главного агронома, экономиста.

- Заводите коров. Корова - это молоко, это...

- Заводите свиней. Свинья - это...

- Заводите птицу...

- Не думайте, спокойной жизни вам не будет. Будем давить и давить.

Ухожу, вздыхая. Милые мои "давильщики", дорогие учителя... Разве вы давите? Это лишь так, слова. До вас были давильщики посерьезней: отбирали партбилеты, лепили за "вредительство" сроки. А проку? Чего ж о нынешнем дне говорить...

В областном центре - в пять этажей управление. И там тоже без дела не сидят. В Москве и вовсе умных голов хватает. Оттуда руководить труднее, но справляются: проводят "выезд на место", "встречи с тружениками полей и ферм", всероссийские селекторные совещания-"накачки". На одном из таких "селекторных" то ли министр, то ли вице-премьер потребовал: "Надо работать так, чтобы у людей появился блеск в глазах". Смеялись собравшиеся на "узле связи" руководители хозяйств и "спецы" дружно. А потом, при встрече, приветствовали друг друга: "Как с блеском в глазах?"

Пишу об этом вовсе не для того, чтобы посмеяться, позлорадствовать. С уважением отношусь ко многим и многим сельским руководителям, специалистам, которые делают все, что могут, и так, как научены: образованием, опытом работы и жизни. Многие из них - искренни, некоторые - самоотверженны. Вот только проку от всего этого мало.

Колхоз, как уже говорилось, остался прежним "колхозом", порою только сменил вывеску. И законы в нем те же, вековечные: огород - мой, значит, в нем - "все как цветик стоит", растет и пышет, ухоженное, политое; дом - мой, значит, он побелен, покрашен, забор - крепкий; корова - моя, значит, она напоена и накормлена; и в любую засуху в доску расшибется хозяин, ночей спать не будет, в кровавых мозолях будут даже крестьянские, привычные руки, но стог сена будет стоять на подворье. Потому что это - мое.

А вот это - в двух шагах, рядом, но колхозное. Колхозное - не мое. Это было, и это осталось.

То, что рассказываю я о коллективных хозяйствах, - не злонамеренный отбор "негатива" для создания устрашающей картины. Вернусь к словам начальника Главного управления сельского хозяйства и продовольствия нашей области. Сказаны они были в марте 1995-го не с глазу на глаз, а с трибуны:

"На сегодняшний день практически все имущество хозяйств (речь о коллективных хозяйствах области. - Б. Е.) заложено под централизованные государственные кредиты и фактически его нет"...

Признание исчерпывающее. Ведь "имущество хозяйств" - это тракторы, комбайны, автомобили, производственные помещения всех видов: молочнотоварные фермы, машинно-тракторные мастерские со всем оборудованием; это - весь скот: коровы, свиньи, овцы.

Когда в прошлых своих заметках я писал: дело кончится тем, что, выдавая кредиты, возврата которых не будет, государство окажется владельцем колхозного имущества, то не думал, что этот процесс произойдет так скоро. Но вот он финал. Все, что нажито трудом нескольких поколений за полвека, - пропало, исчезло, "его нет".

Для людей, далеких не только от села, но и от простой экономики, объясню, что называется, "на пальцах". Представьте себе, что имели вы дом, автомобиль, мебель, посуду. Случилась нужда, стали в банке брать деньги, естественно, под залог этого имущества, потому что "за красивые глаза" деньги дают лишь известным дамам. Брали за миллионом миллион, истратили, к сроку вернуть не можете. Что вас ждет? Конфискация имущества за долги.

В таком вот положении оказалось все наше коллективное сельское хозяйство. Признание было сделано в марте. Потом были новые долги: на проведение весеннего сева, на проведение уборочной. Год выдался засушливый. Урожай никакой. С него не только с долгами не расплатишься, а в новые влезешь: проводить сев озимых, осеннюю пахоту, зимовку скота, ремонт техники, весенний сев и т. д.

Мне скажут: засуха - стихийное бедствие. А я отвечу: засуха - дело естественное, она в наших степных краях была и будет. Но ведь семь лет, один за другим, погода нас баловала: вовремя - дожди, вовремя - вёдро. Годы были на удивление. Недаром говорили: "Бог перестройке помогает". И что же за эти годы припасли, насколько разбогатели? Весной было сказано: "Имущества фактически нет". А значит, не засуха нас разорила, не слепая безжалостная природа, разорены мы тем же самым традиционным для нас социалистическим методом хозяйствования, умноженным ли, усугубленным безграмотным проведением реорганизации в сельском хозяйстве.

В предыдущих своих заметках писал я: "Долгов своих колхозы не отдадут и к трехтысячному году, их придется списывать".

Что называется, чернила не успели просохнуть, пошло списывание: сначала в августе, более масштабное - в конце года. Списывали набежавшие проценты на долги, а потом и сами долги, давали долговременную отсрочку, которая не что иное, как списывание долгов. Когда нынче, несколько смутившись тем, что все колхозное имущество уходит за долги и его фактически нет, не желая в это поверить, оставил я свои письмена и пошел в районное управление сельского хозяйства к тамошнему главному экономисту, тот мои резоны с ходу отверг. "Глупости все это , - сказал он. - Ничего мы не должны... Ну, почти не должны. Рассчитались". - "Как не должны? - не сдавался я. - Здесь два миллиарда кредита, здесь - три. А у тебя прочерки?" - "Это все списано". - "Это не списано, а лишь отсрочено. Позднее, пусть через десять лет, но нужно будет платить".