На работу Волгин так и не поехал. Даже звонить не стал. Слонялся по квартире, пробовал смотреть телевизор, брался за книжку. Соблазняла непочатая поллитровка «Смирновской», обещая кардинально поднять настроение и утолить все печали. Волгин запер искусительницу в бар, ключ закинул под шкаф.

Вечер наступал крайне медленно. Сергей задремал, выронив книжку. Успел заново подраться с Ангеловым, прокатился на капоте казаринской «восьмерки». Самый хитрый из армян — это Рома Казарян… Предупреждали ведь его, дурака. Или он, действительно, сам? Да нет, при суициде не стал бы врать в предсмертной записке, сочинять про вымогательство взятки. Достал его хитрый профессионал, и последние минуты жизни Казарина, можно предположить, были не слишком приятными.

Что-то мешало, вырывало из сна. Опять телефон!

— Шеф, у меня есть свежачок. Полный эксклюзив! Просто пальчики оближете. Никак до вас не дозвониться. Где встретимся?

— Вадик, меня отстранили…

— Что?

— Нет, ничего. Глюки. Давай на прежнем месте, через час.

— Шеф, вы пили?!!

— Нет, ширялся.

— Не верю глазам, шеф. Какой пример вы мне подаете?

— Только маньяк поймет маньяка, а алкоголика — алкоголик.

— У вас неприятности, шеф? Я в силах помочь?

— Ты в силах не трещать так громко. Голова разламывается от твоего крика.

— Учту. У меня реальные новости, — Хмаров улыбнулся, намекая на стоимость сведений. — Локтионова шантажируют. Леночка подслушала разговор. С него требуют пятьдесят тысяч баксов, и, похоже, он решил заплатить. Сегодня весь день занимался поисками денег. Вероятно, завтра состоится встреча.

— Чем его могли зацепить?

— Я бы знал, если б сам на него наезжал. Но мне сдается, что это те же, кто прихлопнул Варламова. Кстати, вы с ним общались по этому поводу?

Имелась в виду встреча с Локтионовым в кабинете опера, занимающегося убийством Варламова.

— Совершенно случайно он видел меня в ненужное время в ненужном месте. Я извинился и ушел.

— Локтионыч в шоке. Подозревает, что вы его в чем-то подозреваете. Консультировался со своей «крышей», но те интереса не проявили. Не удивлюсь, если Филин задумал что-то недоброе. Сами понимаете, он в курсе наезда на Локтионова. Леночка наверняка успела сообщить. Огонь-девка! Я почти искренне влюблен. С такой и в разведку можно: если не продаст, то непременно прикроет. Кольскую вы прихватывали?

— Было дело.

— Ему не понравилось.

— А ей?

— Она Филину жаловалась. Но я так и не понял, как она открутилась.

— Рассказала кое-что интересное.

— Про Локтионова?

— И про него тоже…

Хмаров, конечно, был парнем проверенным, но никогда нельзя исключать возможность того, что осведомитель работает на две стороны. Сколь бы щедро — по сравнению со своими коллегами — не платил Волгин, у Филина денег побольше. Дюжину Хмаровых купить можно…

— Вот оно что. Уважаю, шеф! У Филина неприятности: РУОП щемить начал, по всем направлениям. Двух пацанов прихватили, причем так, что не вытащить, в конторе одной его «крышу» подвинули… Вы слышали, что он уже три года на подписке? Прихватили как-то со стволом. От следователя откупился, судье каждый квартал платил, чтобы не вспоминали пока про него, откладывали рассмотрение дела — а теперь вдруг все вспомнили, зашевелились, того и гляди — посадят. Так что Филин всерьез подумывает прихватить где-нибудь кассу и сдернуть на теплое море.

— Если узнаешь, где Локтионов встречается с вымогателем, сразу свистни.

— Ясен пень, свистну, да только вряд ли узнаю. С Леночкой мы поздно встречаемся, к тому времени, я думаю, все кончено будет.

Поздно вечером позвонила Лариса. Волгин возвращался от Родионова — тот накачивался пивом в своей общаге. Волгин зашел в магазин купить пельменей и стоял в очереди в кассу когда подал голос радиотелефон.

— Я слышала, тебя отстранили от дела?

— Вранье. Меня представили к ордену.

— Это все из-за Казарина? Мало того, что жил как говнюк, так еще и умереть достойно не мог! Ты веришь, что он сам застрелился?

— А ты веришь, что это последняя тема, которая меня сейчас интересует?

— Понимаю. Тогда, может, тебя заинтересует, что на Эдуарда кто-то наехал в связи с убийством Инны? Он мечется как ошпаренный и собирает деньги. Не хочешь посмотреть, кому он их отдаст?

— А ты знаешь, где это произойдет?

— Он и сам пока этого не знает, ждет звонка. Но встреча состоится после работы. Я могу попросить своих ребят его «пропасти», но сперва решила посоветоваться с тобой. Конечно, если ты не можешь заниматься делом…

Соблазн был велик. Дать отмашку Ларисе — и через сутки Локтионов, с шипящим паяльником в одном месте, расскажет все. И никаких моральных терзаний, никаких кровавых мальчиков по ночам. «Ничего личного» — и так далее; все выучили эту фразу из боевиков. Или: «Не в тебя я стреляю, а во вредное нашему делу донесение». Это что-то родное, отечественное, из «Бумбараша», кажется.

— Не надо ребят.

Локтионова решили «вести» с самого утра. Для маскировки Волгин взял свою старую, с прогнившим кузовом «шестерку», оставшуюся после смерти отчима, заехал за Родионовым.

— Вот! Шок — это по-нашему, — одобрил старый опер, оглядывая салон с оторванными ручками и протертыми сиденьями. — Ангелова ты брал? Спятившего снайпера…

— Нет. Штаб главка и наш отдел кадров.

— Знаешь, с чего у него крыша поехала?

— Да как-то не успел спросить.

— Семнадцатого августа потерял все до копейки, а после этого жена ушла.

— В нее бы и стрелял. Или он надеялся, что после этого она вернется?

Было совсем темно. На остановках собирался народ, спешивший на работающие еще заводы, завершали утренний моцион собачники. В квартире Локтионова света не было. Волгин набрал его номер, дождался ответа и дал отбой.

— Дома?

— Ага. И, похоже, спит как собака.

— Калачиком, что ли?

— Нет, с чистой совестью.

«Печка» не работала, в задней двери самовольно опустилось стекло, и в салоне было прохладно.

— Сергеич, у тебя нет ничего для сугрева?

— Сухой спирт.

— Злодей ты, Сергеич. Я ж не для удовольствия, для дела. Вот замерзну — и не смогу быстро бегать.

— Посмотри в «бардачке».

— Ого! — Методом встряхивания Родионов определил, что плоская металлическая фляжка наполнена до краев, и скрутил пробку. — Хочешь?

— Позже…

Через час Волгин принял пятьдесят граммов. Как только он сделал глоток, появился Локтионов.

Эдуард Анатольевич смотрелся неважно. Круги под глазами, лицо землистого цвета, прическа «перья в разные стороны»…

— А ты говорил, совесть у него чистая… Да ему за один внешний вид «сотку» выписывать можно!

В руке Эдуард Анатольевич держал уже виденный Волгиным портфель из крокодиловой кожи и небольшой пластмассовый «дипломат».

— Турист, что ли? — спросил Родионов. — Или у него там деньги?

— Не понимаю, зачем так привлекать внимание. Пятьдесят тонн — это пятьсот стодолларовых бумажек. Пять пачек. В карманах унести можно. Зачем огород городить?

— Может, там мелочью. Или вообще рублями. Слышь, Сергеич… Можете, рванем? Если поделить пополам, то двадцать пять штук, по нынешним временам, моя зарплата за четверть века беспорочной службы.

— А ты сможешь?

Младший опер долго не отвечал.

— Черт его знает! Иногда кажется, что да. Локтионов, поминутно оглядываясь и перекладывая ношу из руки в руку, дошел до автостоянки.

— Слышь, Сергеич! Его жинку ведь на кровати убили. Неужели он там спать может?

— А он вампир.

Локтионов устроился за рулем коричневого универсала «форд таурус», долго грел двигатель, еще дольше выруливал со стоянки.

— Кажется, в контору поехал…

«Пасти» Локтионова было несложно, и Волгин не сомневался, что до офиса ЗАО «Полюс» они добрались незамеченными. Припарковались удачно — был виден «форд» и оба выхода из фирмы, главный и «черный», в то время как сами внимания не привлекали.