Если это сон народа, то сон летаргический. Или это коматозное беспамятство, как следствие тяжелых травм и увечий, после минных полей советской истории. Да и зека подешевели, чего греха таить. Федор Достоевский - бывший каторжанин - сказал, что русский человек без Бога свинья...

2

Моя Владимирка прошла из Бутырской тюрьмы через Московскую краснопресненскую пересылку и Свердловскую пересылку, и через Харьковский централ в лагерь усиленного режима Нижнего Тагила, в "ментовскую зону" ИТК-13. Теперь она известна всему миру. Маршрут закручивали такой "загогулиной", что и знающий географию с астрономией, геодезию с картографией человек не мог определиться на местности.

В "вагонзак" посадили ночью.

Это был обыкновенный плацкартный вагон. Только по каждой стороне купе откидываются полки в три яруса и до самого потолка, чтобы входило восемь человек. Можно себе представить восемь человек в купе раскаленного летней жарынью вагона. Эти вагоны могут сутками стоять на безвестном полустанке в ожидании оказии. Но вагон железный. Он не ест селедки, которой усиленно кормят зеков на этапе. По причине дешевизны зеку выдают сухпайком эту неплохую жирную селедку на время всего этапа. Солоней некуда. Хошь режь, хошь ешь. Лопай: хочешь ртом, а хочешь - попой. Дают черный хлеб и сахар. Но воды-то набрать негде и не во что. И начинается пытка искусственно возжигаемой жаждой.

3

Куда идет этап - неизвестно. Все кругом воняет. Умыться - забудь. Мусорных бачков нет, салфетки - миф, кругом газетный, вонючий же мусор и "мусор" - конвоир.

Зека ропщут без воды и поносят конвоира. Вырывают друг у друга эту единственную на вагон алюминиевую кружку. А сопровождающий сам-то где возьмет? Запас теплой, почти горячей воды в казенном бочонке кончается вмиг. На станциях вода есть, но кто же за ней пойдет?

Зимой все то же, только со знаком минус на столбиках термометров и с лязганьем зубов в купе "вагонзаков".

О меню заключенных надо отдельные научные книги писать.

Скажу еще, что селедку хоть надо выловить где-то в морских пучинах, рассортировать, засолить, затарить. И, казалось бы, она по себестоимости дороже свиного сала. Однако по всем зонам от Украины до Крайнего Севера вплоть до бытовок были вывешены плакаты, которые гласили: "ПОЗОР САЛОЕДАМ!" Вдумайтесь только! Не убийцам и насильникам, а так называемым "салоедам". Категорически было запрещено сало и получать его в посылках не разрешалось. Масло можно, шоколад можно, а сало приравнивается к наркоте. С наркотиками - еще куда ни шло, но если тебя поймают с кусочком сала - бегом в ШИЗО или в БУР . И без разговоров. Казалось, что вот-вот за чифироварение и салоедение введут смертную казнь. Каково же нашему брату - хохлу! Я помню, как заховаю шматочек добытого правдами-неправдами сальца, и встаю ночью.

Встаю, одеваюсь, иду по морозцу в уборную и уж там-то этот шматочек съедаю с кусочком черного хлеба, натертого чесночком! Прямо на "очке" при чесночке. А в бараке, не дай Бог, заметят - сдадут по-свойски.

Может, страной ГУЛАГ руководили мусульмане и за что-то мстили всем, кому не воспрещено верою есть сало? Думайте сами, дамы и господа.

4

Так этапом из Москвы на Урал я оказался в Харьковской тюрьме. Тюрьма находится на Холодной горе - так место называется.

Тогда там была крупнейшая в стране "пересылка".

Все ночью. И, наверное, это гуманно, поскольку происходящее кажется сном. Подгоняются "воронки", лают овчарки, орут и матюгаются конвоиры, затворы щелкают - идет психическая атака.

- По одному выходи!

Выходим.

- Руки за голову! Садись!

Фонариками светят, считают поголовье. Сидишь на корточках, ноги затекают. Хочешь на колени встать - нет. Кричат:

- Шаг влево, шаг вправо, прыжок на месте - стреляем без предупреждения!

Известное дело: вологодский конвой шутить не любит.

Но то, что я увидел на Харьковской тюрьме, превзошло все мои самые мрачные ожидания. Там били всех подряд, и чем ни попадя. Оно и понятно. Сидишь ты, к примеру, по месту жительства в Москве. Побил тебя охранник, а ты выйдешь и на шее ему резьбу сорвешь, как голубенку. Тут же - все транзитные, залетные. Можно представить себе огромного удава, заглотившего жертву и пропустившего ее сквозь себя: где там голова? Где желудок? Где выходное отверстие? Тускло светят фонари. Темно, но ты чувствуешь окружающую тебя грязь, видишь загаженный асфальт двора. И попарно, попарно, подгоняя прикладами и пинками, матом и оскорблениями вас ведут куда-то из темноты в темноту...

- Козел дратый!.. Чмо!.. Тварь!.. Руки-ноги обломаю! - это кричат конвоиры.

Тиха украинская ночь!..

Кто-то из бывалых пытается одернуть конвоиров. Его самого выдергивают из колонны и бьют так, что слышен хруст костей да сдавленные стоны...

Бывалые же и говорили, что в харьковской беспредельщицкой тюрьме главное - молчать, окаменеть. Что нас сюда транзитом, а на месте дислокации все будет несколько иначе и будет нечто похожее на жизнь. Не один я, наверное, был потрясен увиденным.

Привели в "вокзал". Час... Два... Три часа сидим безо всякого малейшего движения. Потом унизительная процедура раздевания догола: вещи на прожарку в дезокамеру, где температура под сто градусов. Смерть вшишкам. Сейчас, наверное, прожарка не проводится. Господа, которые под видом коммунистов правили государством, устроили народу "разгон" и сбондили у него электростанции. И где ж эти сто градусов взять?

Все вещи кучей. После разберетесь, где и чья рванина. И пинками по коридору - стричься. Голого, заметьте.

Стригут местные зеки такой машинкой "чики-чики", которая, как старческий беззубый рот: что не прожует - то и так проглотит. Под этой тупой машинкой не один зек от болевого шока помер. Волосы заминаются и с силой выдергиваются. Тут лысому позавидуешь! Выходишь уродом после этого покоса - ладно, что голова в полоску - тоже нехай, но тебя гонят и гонят дальше голого, босого по каменному коридору с анфиладой камер. Как показывают в кинофильмах про немецкие концлагеря и газовые камеры.

К утру, когда уже брезжил рассвет, распихали нас по камерам Харьковской пересылочной тюрьмы.

5

То, что камеры эти человек на двадцать - в данном случае малосущественно. Если в бане нету пару - полезай, дружок, на нары. Нар на всех - всего две пары. Две пары. Эта тюрьма не предусматривает даже временного места жительства. Сиди на корточках, прислонясь к той же всесоюзной "шубе", только "шуба" эта крашена известью, а в извести разведен дуст-гексохлоран, чтоб из тебя расконвоированная вошь на свободу не выскакивала. Ты сидишь - и она пусть сидит. Никаких постельных принадлежностей. В других тюрьмах давали тебе хоть комковатый матрац и черную матрасовку, подушку со ржавой наволочкой и кусок вафельного полотенца, на каких гробы в ямки спускают, размером пятьдесят на пятьдесят. Здесь валяются на нарах какое-то рванье, на котором уже не один зек издох. Все и будь доволен. В камерах забито все пространство, негде приткнуться. Не на что лечь, если нет телогрейки. Это вам, милые, не автобуса ждать на трамвайной остановке.

Кормили водой с добавлением муки-тёрки, что называлось супом. Давали кипяток-вар и кусочки серого крупитчатого рафинада.

"Подогрева" с воли нет, ибо никто не знает где ты находишься. Ты на этапе. От кого мне и ждать-то было? Маме в Москве сказали, что я отослан в Сибирь. А для нее Сибирь - это Магадан, это порт Ванино, но уж никак не Харьков, дорога на который проходит у нас в Конотопе за огородом.

В общей сложности по разным, но однообразным камерам я просидел вот так на корточках около месяца. Чего из камеры в камеру тасуют? Почему? Это знают одни начальники. Знают и молчат. И ты молчи. С вещами на выход - и все.

6

Но вот повели нас в баню. Водили раз в десять дней, но в первый привод я впал в ступор: дали какую-то тряпку неизвестного назначения, один кусок хозмыла на десять человек и такое незабываемое ощущение, что в этой бане легче испачкаться, чем помыться.