С самого утра через город проходили войска. Танки шли вперемежку с артиллерией. Мимо нас проследовала большая колонна пехоты. Я глядел из окна и думал: все идут, все спешат, у каждого свои направления, свои пути-дороги. Те же регулировщицы, те же Галочка и Машенька, которые указывали фонариками дороги на западных одерских равнинах, теперь уже направляют одних на запад к реке Нейсе, других на юг - к Лаубану, третьих на север - к Наумбургу.

Подошел начальник штаба бригады Свербихин и доложил, что нас вывели во второй эшелон и приказали оставаться на месте.

- Сколько же будем торчать здесь? - спросил я.

- Думаю, часа три-четыре...

Дмитриев, слышавший этот разговор, предложил съездить во 2-й батальон, к Короткову.

Не успели мы тронуться, подъехало несколько машин с генералами и офицерами. В передней машине сидел наш командарм. Как положено, я отдал ему рапорт о состоянии бригады.

- Мы переезжаем на новый командный пункт, целую ночь передвигаемся, столовая отстала, думаем у вас подкрепиться, как вы на это смотрите? лукаво подмигнув, спросил Рыбалко.

- Рады стараться! Разрешите, товарищ командующий, угостить вас завтраком? - предложил вовремя подвернувшийся Леонов.

Все направились в дом. Пока начпрод Мишенков накрывал на стол, гости в другой комнате сгрудились у развернутой карты. Начальник разведки армии полковник Л. М. Шулькин что-то настойчиво доказывал генералу Бахметьеву. Тот, протирая очки, недоверчиво качал головой:

- Не верю, чтобы их восьмая танковая дивизия пришла из Венгрии. Положение у немцев там крайне тяжелое. Наверное, она переброшена с запада.

Шулькин настаивал на своем. "Пожалуй, он прав, - подумал я. - Ведь пленные показывали, что эта дивизия пришла с юга. Наша бригада столкнулась с ней еще в районе Рыбника и вела тяжелые пятидневные бои". Постепенно в спор втянулись начальник оперативного отдела армии полковник Еременко, начальник инженерных войск армии краснощекий, жизнерадостный Матвей Поликарпович Каменчук и даже каким-то чудом оказавшийся у нас корреспондент нашей фронтовой газеты Александр Ильич Безыменский.

Но Рыбалко быстро охладил пыл спорщиков.

- Дмитрий Дмитриевич, - обратился он к Бахметьеву, - я полагаю, Шулькин прав. Эта дивизия пришла прикрыть пути на Дрезден. Немцы боятся, чтобы Германию не оторвали от Чехословакии и Австрии. Во всяком случае, мы эту дивизию здорово потрепали, и вряд ли она станет для нас серьезной преградой на реке Нейсе.

Подкрепившись, все вышли из дома. День выдался по-зимнему ясным, погожим. Притих покоренный Бунцлау, прекратились пожары.

- Имейте в виду, Лаубан - крепкий орешек. Вам придется встретиться там не только с немецкими фашистами, но и с отщепенцами-власовцами. Туда подтягивается их дивизия, - сказал командарм.

Я поинтересовался, долго ли мы будем стоять в Бунцлау.

- Вот подойдет шестой танковый корпус, и я направлю его на Наумбург и Герлиц, а ваш седьмой танковый - на юго-запад. Ударим одновременно. Надо, чтобы эта свежая вражеская группировка распылила свои силы. Мы ее заставим драться там, где нам это выгодно.

Ближние улицы и переулки были заполнены нашими танками. В стороне дымили походные кухни. Вкусно пахло кашей и мясом. Гремели котелки. Повар просил топтавшихся вокруг солдат немного подождать, пока доктор снимет пробу.

Солдаты увидели командарма и стали подходить к нему, сначала те, что посмелее, потом и остальные.

- Хочу поблагодарить вас за вчерашние действия, - обратился к ним командарм. - Москва уже салютовала вам от имени Родины. Мы вчера ночью на Военном совете решили представить пятьдесят пятую бригаду к награждению орденом Кутузова. И вот почему, дорогие товарищи. В городе Бунцлау, где мы сейчас находимся, умер великий полководец Михаил Илларионович Кутузов. Здесь неподалеку уцелел дом, в котором он жил и скончался. Здесь же ему поставлен памятник. - Павел Семенович сделал небольшую паузу, обвел глазами танкистов и, повысив голос, продолжал: - Мы с вами наступаем и идем по местам ратной славы наших предков, по кутузовским дорогам. Теперь, как сто тридцать лет назад, мы пронесем знамена нашей Отчизны на Герлиц, Дрезден, Лейпциг, мы освободим народы всей Европы. Мне хочется пожелать вам, правнукам Кутузова, успехов и нашей окончательной победы!

Рыбалко умолк. Генерал Бахметьев что-то шепнул ему. Генералы и офицеры быстро уселись в машины и тронулись к западной окраине города. Воины тепло провожали своего командарма. В ту минуту мне казалось, что Рыбалко сам схож с Кутузовым и статью, и лицом, и натурой - то же русское добродушие, незаурядный ум полководца и сердце простого солдата.

Александр Павлович Дмитриев предложил проехаться по городу.

Через несколько минут мы уже были на центральной площади Бунцлау у высокого темно-серого трехгранного гранитного обелиска. На нем было высечено:

"До сих мест полководец Кутузов довел победоносные войска российские, но здесь смерть положила предел славным его делам. Он спас Отечество и открыл путь освобождения Европы. Да будет благословенна память героя".

В нескольких минутах ходьбы от обелиска стоит небольшой двухэтажный дом. На нем - мемориальная доска. Немецкий народ чтил память русского полководца, который принес ему освобождение в тяжкую пору наполеоновского владычества. Мы подозвали старика немца, который боязливо разглядывал нас. Разговорились. Он оказался учителем. Предложил подняться на второй этаж. Мы вошли в просторную угловую комнату с большими окнами, выходящими на улицу.

- Вот кровать Кутузова, здесь была ширма, за которой сидел военный чиновник Крупенников, присутствовавший при последних минутах фельдмаршала. В эти двери входили император Александр и наш кайзер Фридрих-Вильгельм, чтобы проститься с великим русским полководцем...

Слушая немца-учителя, я невольно вспомнил лекции по военной истории, которые читал нам профессор Разин в Академии имени Фрунзе. И перед моим мысленным взором ожили страницы истории Отечественной войны 1812 года.

...Шел уже 1813 год. Русская армия, возглавляемая Кутузовым, разгромила чужеземных захватчиков и изгнала их из пределов нашей Родины. Но кутузовская армия не остановилась на границе России - она продолжала добивать врага в Польше, Германии, Франции.

Русские полки продолжали идти на запад, однако самого Кутузова в силезском городе Бунцлау свалил недуг.

Вечером 27 апреля умирающего полководца навестил император Александр I. Он не любил фельдмаршала, но понимал, что не проститься с ним - означало бы нанести оскорбление всей России. В комнату к Кутузову самодержец России вошел вместе с прусским королем Фридрихом-Вильгельмом.

С трудом подняв отяжелевшие веки, Кутузов вгляделся в лицо царя. Александр боялся его. Большая, изувеченная ранениями голова полководца пугала императора.

- Простишь ли ты меня, Михаило Илларионович?

- Я прощаю вас, государь... Но простит ли вас Россия?

Александр вздрогнул, опустил голову. Потом встал, огляделся вокруг: не слышал ли кто этих слов? Фридриха он в расчет не брал, тот не знал русского языка. Но царю было невдомек, что за ширмой в левом углу комнаты сидел на табурете безмолвный свидетель этой сцены прощания - чиновник Крупенников. И слова фельдмаршала стали известны всей России.

28 апреля Кутузов умер. Весть о смерти полководца облетела всю армию, всю Россию. Днем и ночью к дорогам выходил народ, чтобы проститься с Кутузовым, тело которого везли на вечный покой в Петербург.

Молча покидали мы дом, где скончался Кутузов. У многих из нас, посетивших его, возникли одни и те же вопросы: почему гитлеровцы оставили в самом центре этого города памятник-обелиск Кутузову? чем объяснить, что уцелел домик-музей?

Старик - учитель будто прочитал наши мысли:

- Вас удивило, что дом Кутузова остался нетронутым? Я понимаю... Но история не только пишется, она хранится в сердце народа. Народ Германии благодарен русской армии, спасшей его от Наполеона... Кутузов пришел в Германию как освободитель. И город Бунцлау гордится, что стал последним приютом для великого русского полководца. А немцы умеют хранить реликвии...