- А вторая комната? - поинтересовался Борис. - Квартира ведь двухкомнатная.

- Понимаешь, тут такое дело, - смутилась Лена. - Ну, в общем, после коммуналки мы еще ничем не обзавелись, а мебель из одной комнатушки по двум комнатам не расставить. Там ничего пока и нет.

- Ну, раз такое дело, - добродушно загрохотал Борис, - могу вам диванчик отдать. Он, правда, не новый, но на первое время, так сказать.

- Боря, - чуть ли не впервые за вечер подала голос жена Бориса. - Это для дачи.

- Да ну еще, - отмахнулся Борис. - Дача, дача. Только и слышишь от тебя, что дача. На даче и так барахла хватает, а тут... Давай, сосед, пошли мебеля таскать!

Валентин вышел вслед за Борисом в межквартирный холл. И уже минут через пятнадцать, после осмотра достопримечательностей соседской квартиры, Валентин вместе с Борисом волок диван. Вернее, волок его Борис, а вместе с диваном и Валентина, который только и умудрялся, что пальцы отдавливать в дверных проемах.

Потом долго обмывали диван, потом был какой-то провал в памяти, потом разошлись. Потом Валентин проснулся наутро с головной болью и мерзостным привкусом во рту. Проснулся он на подаренном диване, и диван ему сразу не понравился. Валентин чувствовал напряженные пружины дивана и какую-то его сердитость и обиженность. Ну вот, допился, уже диван сердитым и обиженным кажется. Или не кажется? Валентин хотел встать, но от самого незначительного движения ему сделалось так дурно, что он без сил растекся по дивану и застонал. На стон тут же прибежала Лена.

- Живой? - поинтересовалась она.

- Местами, - слабо отозвался Валентин.

- Погоди, - сказала жена со смесью жалости и раздражения в голосе, сейчас кефира принесу.

Кефир не оказал того чудодейственного воздействия, какое ему приписывают, и Валентин провалялся на диване до обеда. Единственная мысль, которая все это время не давала ему покоя, была о диване. Диван казался грубым, сердитым ворчуном, обиженным и потому ощетинившимся на него. Валентин не заметил, как начал говорить с диваном, просить его стать чуть помягче, но диван, как нарочно, немилосердно всаживал ему в бока свои напряженные пружины.

Во время обеда Лена поинтересовалась:

- Ну, как спалось?

- Мерзко! - пробормотал Валентин.

- Пить надо меньше, - ехидно отозвалась Лена.

- Да при чем тут пить? Диван омерзительный.

- Ну вот, люди нам диван подарили, а ему, видишь ли, он не нравится. Дареному коню в рот не заглядывают. Ну скажи ты мне на милость, чем тебе диван не угодил?!

- Сердитый он, - пробормотал Валентин.

Лена уронила вилку, посмотрела на мужа ошарашенно, потом во взгляде появилось беспокойство:

- Валь, может, приляжешь, а?

- Спасибо, уже належался. И что ты на меня так смотришь?

- Ну...

- Может, ты думаешь, что я уже допился до чертей? Так нет!

- Да ну! - не удержалась Лена. - А чего тогда у тебя с диваном?

- И вовсе не у меня. Не веришь - иди и посмотри.

- И посмотрю!

- И посмотри!

- Ну ладно!

Разъяренная Лена подскочила с табурета и побежала в комнату, Валентин поплелся за ней. В комнате Лена долго смотрела на диван. Старенький, с углами, обгрызенными собачьими зубами, и непонятно-зеленой обивкой.

- Ну и чем он тебе не нравится?

- Не нравится, и все! Драный и сердитый, - упрямо повторил Валентин. Ему почему-то вспомнилось детство. Он с приятелем рылся у этого приятеля в ящике с игрушками и все время натыкался на мягкую обезьяну. У обезьяны была вырвана пуговица-глаз, и из "глазницы" торчал кусок ваты. Маленького Валю это зрелище приводило в ужас. Вата из драных углов дивана торчала точно так же.

Лена тяжело вздохнула, взяла иголку с ниткой и принялась за работу. В результате ее усилий вата, или чем там был набит этот диван, исчезла, а на месте дыр появились косые уродливые шрамы. Диван от этого менее сердитым не стал, но Валентин побоялся упоминать об этом вслух, а то вдруг и вправду за сумасшедшего примут.

- Так тебя устроит? - отдуваясь, спросила Лена.

- Вполне, - отозвался Валентин, хотя диван ему по-прежнему не нравился.

- Ну, вот и славно. Ты бы помог мне с вещами разобраться, а то валяешься целый день, а работы непочатый край.

2

Валентин стоял на кухне у раскрытого окна, смотрел вниз и курил. Внизу суетились маленькие люди, по периметру крохотного дворика стояли спичечные коробки машин. На разломанной за десять лет детской площадке бегали совсем уж малюсенькие ребячьи фигурки. Валентин затянулся, пустил в окно струю дыма. Десять лет здесь живет, а все удивляется, что с высоты семнадцати этажей мир кажется маленьким, съеживается в десятки раз.

Валентин затянулся в последний раз, затушил окурок и швырнул его в окно. Бычок уменьшался на глазах до тех пор, пока не превратился в точку, исчезнувшую в гуще кустов. Вот это полет! Как быстро и как долго! Чем бы еще швырнуть? Валентин подумал, что у человека, забравшегося высоко наверх, неминуемо появляется желание плюнуть вниз. Он высунулся из окна, воровато огляделся и плюнул. Еще один полет. Интересно, хотя занятие достойно дебилов. Кажется, чем-то подобным занимался слуга господина д'Артаньяна у Дюма.

- Валя! - голос жены оторвал от маразматического занятия. - Принеси мне, пожалуйста, ножницы.

Валентин нехотя закрыл окно и потопал в комнату. В абсолютно пустой некогда комнате помимо дивана теперь стояла небольшая стенка, пара кресел и журнальный столик. На стене над столиком висела картина. Эта картина была единственной в комнате вещью, которая не вызывала у Валентина негативных эмоций. Как это раньше делал диван, так теперь вся комната пугала Валентина. Он не любил сюда заходить, а если и заходил, спешил поскорее уйти.

Валентин залез в ящик стенки, начал копаться в его содержимом, но ножниц не нашел, как ни старался.

- Ты ящик перепутал, милый, - заметил женский непоседливый голосок.

- Спасибо, - поблагодарил Валентин и полез в соседний ящик.

- Валя! С кем ты там разговариваешь? И где ножницы?

Валентин замер, потом резко отшатнулся от ящика. Только теперь до него дошло, что первый раз прозвучал не Ленин голос. Валентин обернулся, но в комнате никого не было. Показалось, послышалось.