– Сыма И хорошо изучил меня! – со вздохом произнес Чжугэ Лян.

– Вы и в самом деле, господин чэн-сян, слишком много пишете, – вмешался в разговор чжу-бо Ян Юн. – А между тем в этом нет никакой необходимости. Тот, кто пользуется властью, обязан блюсти свое достоинство! Старшие не должны выполнять обязанности низших. Возьмем, к примеру, семью – там слуг заставляют пахать, служанок – готовить пищу, следят, чтоб они не бездельничали. А хозяин дома должен жить в довольстве, спать на высоких подушках, сладко есть и пить. Если же самому вникать во все дела, то устанут и душа и тело. Это к добру не приведет! Чем тогда ум хозяина будет отличаться от ума слуг и служанок? Ведь это значит нарушить обычай, которого должен придерживаться хозяин!.. Вот почему в древности тремя гунами называли людей, которые не работали, а только рассуждали об истине, и слугами называли тех, кто трудился. В старину Бин Цзи горевал, когда видел тяжело дышавшего от усталости быка, но не обращал внимания на людей, умиравших от голода и валявшихся по дорогам. Чэнь Пин не знал, сколько зерна и денег в его кладовых, но всегда уверенно говорил: «На все есть хозяин!» А вы, господин чэн-сян, трудитесь в поте лица своего и целыми днями занимаетесь мелкими делами. Мудрено ли, что вы устаете? Сыма И правильно сказал о вас.

– Все это я и сам знаю, – отвечал Чжугэ Лян, и слезы выступили у него на глазах. – Но я принял на свое попечение наследника покойного государя и должен душу отдать на служение ему. Жаль, что другие так не болеют за наше дело!

С этих пор Чжугэ Лян стал проявлять какое-то беспокойство. И военачальники не осмеливались говорить с ним о наступлении.

Всем вэйским военачальникам стало известно, как Чжугэ Лян опозорил Сыма И, прислав ему женскую одежду, и что Сыма И принял этот подарок, но сражаться не захотел. Однажды, не в силах более скрывать свое возмущение поступком Чжугэ Ляна, военачальники пришли в шатер Сыма И и потребовали:

– Все мы – известные полководцы царства Вэй! Доколе же можно терпеть оскорбления от врага? Разрешите нам выйти в бой, и мы решим, кто курица, а кто петух!

– В бой я выйти не смею, – твердо ответил Сыма И, – и со спокойным сердцем принимаю позор. Государь приказал нам обороняться. Дать сражение врагу – значит нарушить высочайшую волю!

Но военачальники продолжали возмущаться и настаивать. Тогда Сыма И сказал:

– Хорошо. Если вы рветесь в бой, я напишу Сыну неба и испрошу у него на это разрешение. Согласны?

Военачальники согласились. Сыма И отправил посла с докладом в Хэфэй, где в это время находился Цао Жуй. Государь сам вскрыл доклад и прочитал:

«Таланты мои невелики, а ответственность огромна, – говорилось в докладе. – Я получил, государь, ваше повеление не вступать в сражение с врагом до более благоприятного момента. Чжугэ Лян опозорил меня, прислав мне женскую одежду и платок. Худшего позора быть не может! И я решил почтительно доложить вам, государь, как мудрейшему. Все мои военачальники рвутся в бой, они хотят отблагодарить вас за милости и смыть позор, который нанесен нашему войску в моем лице. С нетерпением жду вашего ответа».

Прочитав доклад, Цао Жуй с недоумением обратился к чиновникам:

– Я ничего не понимаю! Полководец Сыма И может сделать это и без моего разрешения!

– Сыма И не хочет сражаться, но военачальники этого требуют, – ответил Синь Пи. – Сыма И нужен ваш указ, чтобы сдержать пыл военачальников.

Цао Жуй приказал Синь Пи при бунчуке и секире поехать в лагерь Сыма И и от имени императора объявить указ, запрещающий выходить в бой с противником.

Синь Пи прибыл в лагерь и, когда в шатре Сыма И собрались военачальники, объявил:

– Сын неба приказал считать всех нарушителей указа преступниками.

Военачальникам пришлось повиноваться. Когда они ушли, Сыма И обратился к Синь Пи:

– Так это вы разгадали мое истинное желание?

Синь Пи ответил утвердительно.

Об этих событиях лазутчики донесли Чжугэ Ляну. Тот выслушал их и с улыбкой сказал:

– Сыма И попытается успокоить своих военачальников!

– Почему вы так думаете? – спросил Цзян Вэй.

– Сейчас Сыма И не желает с нами драться, а военачальники этого требуют, – объяснил Чжугэ Лян. – Вот для того, чтобы сдержать их пыл, вместе с тем показать им свою воинственность, Сыма И обратился за разрешением к Цао Жую. Разве вам не известно, что полководец во время похода не обязан подчиняться приказам государя? Надо ли было Сыма И обращаться за разрешением к вэйскому правителю, который находится за три тысячи ли отсюда, чтобы вступить с нами в бой? А теперь он распространяет указ Цао Жуя, повелевающий выждать, пока мы сами начнем уходить. Сыма И это нужно еще и для того, чтобы подорвать боевой дух наших войск.

Во время этого разговора Чжугэ Ляну доложили, что из Чэнду приехал Фэй Вэй. Чжугэ Лян пригласил его в шатер. После приветственных церемоний Фэй Вэй сказал:

– Вэйский правитель Цао Жуй узнал о нападении на его земли войск царства У и сам выступил в поход. Он приказал военачальникам Мань Чуну, Тянь Юю и Лю Шао отразить врага. Мань Чун напал на противника и сжег у него запасы провианта и корм для коней. Тогда полководец Лу Сунь послал государю царства У доклад, в котором предлагал наступать на вэйские войска с двух сторон. Но гонец попался в руки вэйцев, и замысел Лу Суня был раскрыт. Поэтому Лу Сунь предпочел отступить.

Это известие окончательно сразило Чжугэ Ляна. Он зашатался и в беспамятстве рухнул на землю. Придя в себя, он проговорил:

– Сердце мое разбито, и старая болезнь вернулась ко мне. Недолго я протяну…

Ночью Чжугэ Ляна под руки вывели из шатра: он пожелал взглянуть на небо.

– Жизнь моя вот-вот оборвется! – печально сказал он, когда его опять ввели в шатер.

– Зачем вы так говорите? – вскричал Цзян Вэй.

– Я увидел, что в созвездии Саньтай звезда Гостя горит гораздо ярче, чем звезда Чжу, Хозяина, – отвечал Чжугэ Лян. – Вторая звезда едва-едва мерцает. Это предвещает мне скорую смерть!

– Не помолиться ли вам об отвращении зла? – взволнованно сказал Цзян Вэй.

– Помолиться я могу, но все равно воля неба исполнится, – произнес Чжугэ Лян. – Пусть сорок девять воинов оденутся в черные одежды и с черными флагами встанут вокруг шатра, а я в шатре помолюсь Северному ковшу. Если главный светильник из тех, что я зажгу, не угаснет в течение семи дней, я проживу еще годы полного оборота неба – двенадцать лет. А если светильник погаснет, я скоро умру. В шатер никого не пускать, всё, что мне необходимо, пусть подают два мальчика.

Цзян Вэй вышел из шатра, чтобы исполнить приказание Чжугэ Ляна. Было это в середине осени, в восьмом месяце. Ночь стояла тихая и ясная. Серебряная река – Млечный путь – мерцала, как изумрудная роса в лучах восходящего солнца. В лагере все затихло, даже не было слышно ударов в котлы [27], полотнища знамен бессильно повисли.

Сорок девять воинов Цзян Вэя стали на стражу у шатра. Чжугэ Лян расставил в шатре благовония и жертвенные предметы. В глубине горело сорок девять малых светильников, а среди них на возвышении стоял главный светильник, называющийся Светильником судьбы. Чжугэ Лян поклонился до земли и зашептал молитву:

– Я родился в век смуты и хотел прожить до старости среди гор и родников. Но император Чжао-ле трижды посетил мою хижину… Умирая, он оставил на мое попечение своего наследника. Я поклялся служить ему верно, как служат человеку собака и конь, поклялся уничтожить врагов Ханьской династии! Но кто мог знать, что звезда полководца упадет так внезапно и жизнь моя оборвется. Я почтительно пишу свою молитву на куске шелка и возношу ее к небу. Молю небо продлить мой век и дать мне время отблагодарить государя за его великие милости, спасти народ и не допустить, чтобы оборвались жертвоприношения на алтаре династии Хань. Мое желание искренне, и я не смею молить небо о своем личном счастье!

Окончив молитву, Чжугэ Лян распростерся на земле и так провел всю ночь до утра.