Глаза Дадашлы загорелись радостью.

- Спасибо, товарищ Искандер-заде, - поблагодарил он и поднялся. - И еще раз спасибо за то, что выслушали и поняли меня. Ну, пока, пойду проведаю скважины.

Поднялся на ноги и Паша. Проводив Дадашлы глазами, он позвонил Кудрату Исмаил-заде. "Сейчас еду!" - сказал он в трубку и вышел из помещения.

Ветер дул с прежней силой, и Паша с трудом передвигал ноги. Весь промысел тонул в густой пыли. Свинцовые тучи обволакивали небосвод. Во всем чувствовалось дыхание зимы.

Паша с трудом добрался до машины и поехал в трест Кудрата Исмаил-заде.

Кудрат встретил его приветливой улыбкой и поздравил с назначением.

Паша сел на диван, закурил папиросу. Всю дорогу он раздумывал над предложением комсорга и сейчас все еще находился под впечатлением разговора с серьезным юношей.

- Кудрат, - заговорил он, - есть у тебя в тресте молодой мастер, по фамилии Дадашлы.

- Да, да, знаю. Комсомольский организатор. Прекрасный малый. Второй промысел держится именно на нем. А что?

Паша вкратце рассказал о предложении Дадашлы и тут же высказал свое мнение:

- По-моему, очень полезное предложение. Надо поддержать его.

Кудрат сделал несколько пометок у себя в календаре.

- А ведь в самом деле разумное предложение. И то, что оно исходит от него, не удивляет меня. Ты знаешь, творческая мысль нашего рабочего класса представляется мне вечно живым, бурлящим и неисчерпаемым источником. Кудрат многозначительно посмотрел на Пашу. - Проверь самого простого рабочего, и ты убедишься, что он умеет смотреть на все глубже нас с тобою. Я, разумеется, вызову к себе Дадашлы и подробно расспрошу его. - Кудрат поднялся, прошелся по кабинету. - И все такие. Если находятся плохие, знай, что они случайно попали к нам.

- Но я в одном не согласен с тобою, Кудрат, - возразил Паша.

- В чем?

- Ты утверждаешь, что рабочие умеют глубже нас вникать в суть дела. Но разве мы и рабочие - не одно и то же? Кто мы такие? Лично я горжусь тем, что являюсь сыном рабочего. И где бы я ни был, на какой бы должности ни очутился, я никогда не утрачу ощущения духовного единства с рабочим классом. Разумеется, мы все представляем собой единый советский народ, который и в самом деле является великим и благороднейшим народом. Но все же рабочий класс я считаю гордостью нашей страны.

Именно этот класс вынес на своих могучих плечах всю тяжесть и революции, и мирного строительства, и Отечественной войны. И разве не он же повел крестьян за собой по пути к социализму? Почему я должен лишать себя права гордиться этим, а?

Кудрат простодушно засмеялся.

- Ну, а я кто? Не из того же класса? Говоря об этом, я имел в виду то, что эти люди, непосредственно решающие судьбу производства, имеют свою и притом наиболее правильную точку зрения как на жизнь и общество в целом, так и на свои собственные дела. И какие только трудности не по силам государству, опирающемуся на таких людей? Сила рабочего класса не только в его мускулах, но и в его духовном богатстве.

- Кудрат, - Паша указал на телефонный аппарат, - позвони, пожалуйста, Лалэ и узнай, что с вышкой?

Кудрат, оказывается, уже знал о свалившейся вышке. Паша, затаив дыхание, слушал разговор мужа и жены и, поняв, что отвечала Лалэ, удивился:

- Подняли? Что ты говоришь! Так быстро?

Он засмеялся:

- Вот так молодцы! - И уже серьезно сказал: - Ты прав, Кудрат. Откровенно говоря, я не верил, что в такую бурю эти ребята смогут поднять вышку. Стало быть, между мной и рабочими все же есть определенная разница. Ну, я пошел. Здесь нет нужды в моей агитации. До свидания!

Он пожал руку Кудрата и вышел. В дверях показалась секретарша управляющего:

- Товарищ Исмаил-заде, - сказала она, - звонила ваша дочь Ширмаи, напоминала, что сегодня она выступает в концерте.

Кудрат стоял у своего стола и смотрел в окно. "Что-то делается сейчас на морских буровых?" - думал он.

7

Все баркасы доставили продукты на буровые и вернулись благополучно. Связь со сто пятьдесят пятой была восстановлена. Кудрат облегченно вздохнул. Можно было ехать домой.

Но когда он приехал, Ширмаи дома уже не было. Лалэ и Садаф давно увезли ее.

До начала концерта оставалось всего десять минут. Старушка Тукезбан, видя, как волнуется сын, спросила о причине. Кудрат не стал скрывать свою отцовскую гордость и тревогу:

- Я из-за нее приехал, - сказал он.

- Ах, сынок, - присоединилась и Тукезбан к радости Кудрата. - Ты бы видел, как она прихорашивалась! Ее одевают, а она все смотрит в дверь. "Папа еще не приехал?" - то и дело повторяла бедняжка. Дитя, а все понимает, волнуется... Ты иди туда, иди. Увидит отца, все же ей легче будет.

- Иду, мама.

Кудрат наскоро перекусил и сейчас же вышел из дома. Когда он добрался до филармонии, концерт уже начался. Стоявшая у входа в зал седоволосая женщина вежливо остановила его:

- Сейчас можно пройти только на хоры...

- Ну что ж... - пожал плечами Кудрат и поднялся по указанной старушкой лестнице на второй этаж.

Концерт уже шел своим порядком. Мальчик, одних лет с Ширмаи, стоя перед роялем, играл на скрипке. Кудрат мельком взглянул на него и начал искать глазами Лалэ. В креслах сидели преимущественно родители выступавших ребят. Зал не умещал всех слушателей, и многие из них стояли у стен. В глубоком молчании все следили за игрой мальчика.

Кудрат тоже стоял. Уж не потому ли он не сел, что его сразу захватила искусная игра юного музыканта? Нет, для Кудрата ничего неожиданного в этом не было. Его волновало и заставляло забыть о том, что он стоит, одно соображение, одна мысль, как-то неожиданно всплывшая в его мозгу: "Весь народ думает теперь о счастье детей". И Кудрат вспомнил свои юные годы. Оставшись без отца, на попечении бедной матери, он испытал немало горя и лишений. Эти годы пронеслись перед его глазами. Недаром, стало быть, трудился его отец, он сам, его товарищи и друзья! Мысль эта глубоко запала ему в душу и взволновала его. Будто он пришел сюда не для того, чтобы послушать Ширмаи, а лишь для того, чтобы глубже ощутить, понять и осмыслить то, что происходило перед глазами.

Мальчик кончил играть. Взрыв аплодисментов напомнил Кудрату о шторме, который он наблюдал утром на пристани. Затем выступила девочка и после нее еще один мальчик. Трудно было сказать, кто из них сыграл лучше: все играли прекрасно, особенно девочка. Сколько стремительности и силы было в тоненьких пальчиках, бегающих по белым и черным рядам клавишей!

На сцене снова показалась ведущая. Она назвала Ширмаи. Сердце Кудрата забилось в тревожном волнении.

- Этюд Шопена! - объявила ведущая и покинула сцену.

Ширмаи, похожая на только что раскрывающуюся розу, вышла на сцену. Подходя мелкими шажками к роялю, она кого-то искала глазами. Кудрат посмотрел в направлении ее взгляда. В первом ряду сидела Лалэ вместе с Садаф. Рядом с ними было пустое кресло. "Заняли для меня", - быстро пронеслось у него в голове. Он теперь прекрасно знал, кого искала Ширмаи. Хотелось крикнуть ей: "Здесь я, доченька!"

Ширмаи села к роялю. Ногами она не доставала пола. На ногах ее были новенькие туфельки на низком каблучке, купленные на днях Кудратом. Но вот маленькие пальчики забегали по клавишам, и в зале опять воцарилась тишина. Ширмаи играла уверенно. На лицах слушателей застыла добрая и поощрительная улыбка. Родители радовались успеху каждого ребенка.

Сам Кудрат застыл в удивлении. Он впервые так внимательно слушал игру Ширмаи. Невольно он прошептал:

- Браво, доченька!

- Это ваша дочка? - спросила какая-то женщина, сидевшая рядом с Кудратом. - Девочка будет прекрасной пианисткой, - сказала она своей соседке. - Я с удовольствием приняла бы ее в свой класс!..

- Хорошо играет? - спросил Кудрат.

- Еще бы! - с восхищением сказала женщина. Только теперь узнал ее Кудрат: это была известная учительница музыки Шейда-ханум.